П.И.Чайковский - Наталья Калинина

— Веруша, дай человеку насытиться земной пищей, ибо духовной он вкусил с утра предостаточно. А как это происходит — поймешь, когда мы с Петром Ильичом оперу завершим. Ты говоришь из ничего, а про Пушкина забыла?

Вера улыбается, подкладывает на блюдце Петру Ильичу густого гречишного меда, в который раз наливает из самовара в мгновенно пустеющую чашку чая.

— Костя, а вы знаете, что наша с вами опера будет оперой не в том смысле, в каком мы привыкли видеть на казенной сцене, — говорит Чайковский, наконец-то отодвигая от себя и чай и пироги. — То есть никаких вставных арий, дуэтов — все вытекает одно из другого, все взаимосвязано, пронизано единым чувством. Сегодня я сочинил тему любви Татьяны… Нет, Верочка, не из ничего, как вы только что заметили — я вообразил себя Татьяной, я пережил вместе с ней и восторг, и унижение, и мечты об идеальном, ничем не омраченном счастье. Разве это ничего? Друг мой Костя, это будут лирические сцены, которые мы с вами поставим силами студентов консерватории. Я так боюсь рутины, условности большой сцены, ее сусальной роскоши. И потом — Татьяну там наверняка захочет спеть примадонна с двойным подбородком…

— И целым пудом грима на щеках, — подхватила Вера и рассмеялась. — Однако, Петр Ильич, насколько я понимаю, в вашей новой опере не будет ни фараонов, ни эфиопских принцесс, ни даже бравурных маршей, которые так боготворит наша публика. Одним словом, полная революция в оперном жанре. А вы не боитесь, милые мои, — Вера переводит взгляд с Чайковского на мужа, — что публика, воспитанная из поколения в поколение на обычной рутинной опере, не захочет понять простые человеческие чувства, испытываемые той же Татьяной?

— Мы ее заставим их понять. — Костя Шиловский, нагнувшись через стол к Чайковскому, говорит страстно, убежденно: — Верю, верю в успех нашей, верней, вашей оперы. Наконец-то появятся на сцене живые люди, а не поющие куклы. Ах же и умница эта Лавровская — какой сюжет подсказала! Он так подходит к вашему музыкальному характеру.

— Мне кажется, Пушкин — сама музыка. В его стихе, в его звуковой последовательности есть что-то, проникающее в самую глубь души. Это что-то, на мой взгляд, и есть музыка. А Елизавета Андреевна и певица прелестная и умница. Одним словом, спасибо ей за Пушкина, — говорит Чайковский, теребя край вышитой скатерти.

— Пушкин создал роман в стихах, а вы с Костей теперь создадите роман в музыке, — заключила Вера и громко хлопнула в ладоши. — Только, чур, пускай ваш Ленский не будет излишне сентиментальным. Давайте забудем некоторые пушкинские характеристики поэта: "…так он писал, темно и вяло". Мне всегда нравился Ленский мечтательностью, чистотой, юношеским максимализмом. Я считала иронией судьбы, что Татьяна Ларина полюбила не этого пылкого романтического юношу, а холодного денди Онегина, до мозга костей пропитанного светской бонтонностью, изысканностью.

— Случись иначе, Веруша, и не было бы никакого романа в стихах, а значит, и в музыке. Пушкин, помимо всего прочего, был величайшим реалистом. Уж кто-кто, а он знал, что в жизни нас всегда влечет к противоположностям. К тому же наверняка любовь Ленского к Татьяне закончилась бы их счастливым браком. Это же эффектно лишь в жизни, но не на сцене. Верно, Петр Ильич?

Чайковский задумчиво кивает.

Он вдруг вспоминает письма, получает последнее время чуть ли не каждый день. Они, как и письмо Татьяны к Онегину, дышит искренней любовью. Особенно последнее:

"Я умираю от страсти, меня мучит пламенное желание видеть Вас, быть подле Вас, беседовать с Вами, хотя и боюсь, что при встрече буду так смущена, что не смогу выговорить ни слова. Это не преходящее тяготение, это уже давно созревшая страсть. Этого чувства я не могу да и не хочу побороть".

То в вышнем суждено совете…То воля неба: я твоя;Вся жизнь моя была залогомСвиданья верного с тобой;Я знаю, ты мне послан богом,До гроба ты хранитель мой…

— Кстати, Петр Ильич, мне говорили, якобы вас настойчиво преследует одна особа, бывшая консерваторка, — услышал Чайковский точно издалека голос Веры. — Причем весьма симпатичная. Как ее… Нет, не Таня. Ах, да, Тоня, Антонина Милюкова. Изрядная музыкантша, и семья у нее будто приличная. Может, наконец, решитесь на этот раз создать свой очаг?

Что ответить? Да, безусловно ему очень хочется всегда иметь рядом с собой любящего, понимающего человека. И вообще надоело обедать в трактирах, самому заботиться о каждом пустяке, вплоть до оторвавшейся пуговицы. Семья дает покой, силы для творчества. Если, конечно, тебя в ней должным образом понимают.

— Она на самом деле влюблена в меня. Даже грозилась покончить с собой, если я не сделаю ей предложения. Мой отец тоже настаивает, чтобы я женился, распрощался наконец с бездомной жизнью. К сожалению, я совсем не люблю эту девушку, хотя считаю, что брак по разуму тоже может быть очень крепким и надежным. Думаю, Татьяну мне уже не встретить…

Однако ни сам композитор, ни близкие ему люди, искренне желавшие для него счастья, не могли знать о том, что Пушкин как бы начертал его судьбу в ответе Онегина Татьяне:

…Но я не создан для блаженства:Ему чужда душа моя;Напрасны ваши совершенства;Их вовсе недостоин я.Поверьте (совесть в том порукой),Супружество нам будет мукой.

6 июля 1877 года Чайковский и Антонина Милюкова вступают в брак.

А потом… Несмотря на самые искренние старания новобрачного свыкнуться со многими издержками семейной жизни, между супругами с каждым днем все шире и шире разверзается пропасть. Как выяснилось, Антонина Ивановна, будучи довольно хорошей пианисткой, не знала ни единой ноты из произведений Чайковского, хотя утверждала, что любит его уже четыре года. К тому же она не проявляла ни малейшего интереса к занятиям мужа, не разделяла его увлечения искусством, литературой, предпочитая проводить целые дни в праздности и сплетнях с соседками. Более того — она ревновала Чайковского к музыке.

Слишком поздно понял он, что свое желание выйти замуж Антонина Ивановна приняла за любовь.

Петр Ильич бунтует против вторжения в его жизнь абсолютно чуждого ему во всем человека. Он не может творить в присутствии этой женщины, а значит — не может жить…

И снова, как и раньше, на помощь пришла Музыка.

"…От нравственного страдания никто не обеспечен, — рассуждал в письмах к близким композитор. — Что касается меня, то есть одно средство, могущее заглушить его: это — труд".

Клавир "Евгения Онегина" Чайковский высылает Надежде Филаретовне фон Мекк, а не Антонине Милюковой, с которой после трех недель совместного существования расстается навсегда. Ей, бесценному другу, он признается в том, что, несмотря на все невзгоды минувших дней, "Онегин", быть может, первое произведение, написанное в состоянии блаженной легкости, без мучительной борьбы и упреков самому себе.

Опера Чайковского "Евгений Онегин" была поставлена 17 марта 1879 года силами студентов Московской консерватории под управлением Николая Григорьевича Рубинштейна и имела значительный успех. Чайковский, тайно присутствовавший на всех репетициях, с невыразимым волнением слушал свое произведение. Его одолевали сомнения по поводу того, что пришлось "урезать" Пушкина, кое-где включить необходимые по законам оперной сцены номера. Однако дух Пушкина он сохранил — в этом не сомневается ни на мгновение.

Иван Сергеевич Тургенев, еще десять лет назад предрекший Чайковскому большое будущее, был очарован музыкой оперы. В письме к Льву Николаевичу Толстому он называет ее "несомненно замечательной", особенно выделяя "лирические, мелодические места".

Критику в адрес оперы заглушила волна восхищений широкой музыкальной публики. Выпущенный Юргенсоном клавир "Евгения Онегина" был мгновенно раскуплен. Оперу ставили в домашних спектаклях, разучивали в кружках целые сцены, делали фортепьянные обработки арий, дуэтов, танцевальных номеров. Великий венгерский композитор и блистательный пианист Ференц Лист сделал из звучащего в последнем действии оперы Полонеза великолепную концертную пьесу, обошедшую весь мир.

Долог был путь "Евгения Онегина" на большую сцену: автор до последнего противился постановке своей любимой оперы в казенных театрах, боясь их обычной рутины. Убедили друзья, артисты оперы, сразу же пылко полюбившие новое произведение Чайковского.

Кроме Москвы и Петербурга, оперу поставили в Тифлисе, Казани, Киеве, а также за границей: в Праге и в Гамбурге. Знаменитый чешский композитор Антонин Дворжак писал: "…музыка оперы "Евгений Онегин" — это музыка, манящая нас к себе и проникающая так глубоко в душу, что ее нельзя забыть".

В Гамбурге "Евгением Онегиным" дирижировал известный немецкий композитор и дирижер Густав Малер, чье исполнение оперы Чайковский счел гениальным.