Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис

выдерживавшие удар меча. У всех были щиты – с изображением волка на них – однако в дороге за многих родовичей их несли трэлы. Тела же прикрывали длинные кольчуги-бирни или кожаные куртки, иногда покрытые уложенными как черепица роговыми отщепами, а иногда и ничем – хотя иные из подобных доспехов считались надежнее вышедших из-под молотка кузнеца, так как их укрепляли заклятья, охраняющие от железа и стали. В качестве оружия родовичи пользовались копьями – не очень длинными, футов восьми в наших мерах; топорами – тяжелыми, на долгих рукоятях, секирами – широкими и острыми. Находились среди них и стрелки – в основном не из числа родовичей, и каждый из свободных имел при себе меч, либо длинный и обоюдоострый, либо короткий и тяжелый, заточенный с одной стороны… подобное оружие и они, и прочие предки наши долго именовали саксами. Так были вооружены свободные люди; среди трэлов же числилось много лучников – в особенности среди тех, кто не находился в кровном родстве с Готами. Прочие пользовались короткими копьями, оперенными стрелами, окованными железом дубинками, ножами и топорами, однако же мечами между ними владели далеко не все. Железных шлемов они почти не имели, не говоря уже о кольчугах, и едва ли не у каждого спину прикрывал круглый щит без всякого знака или символа на нем. Такими вот выступили ратники рода Волка к полю Тинга Верхней Марки, где назначен был сбор; и когда они повернули вверх вдоль берега Чернавы, уже чуть перевалило за полдень. Однако те, кто вышел провожать их, долго еще оставались на лугу; многие предчувствовали беду; кое-кто из стариков вспоминал события прошлых лет, когда явились люди Марки от пределов земли – из-за гор, где могли ныне жить только Боги. Старинные повести рассказывали о горестях и войнах, перенесенных предками, о том, как продвигались они от реки до реки, от кущи до кущи, прежде чем родовичи осели в Порубежье и стали жить здесь и в хороший год, и в плохой. И запало собравшимся в сердца, что теперь наконец может случиться такое, что жизни этой придет конец и настанет такой день, когда им придется нести Солнце Чертога сквозь чащу и искать себе новое обиталище – подальше от заново воздвигнувшихся ворогов – Волохов.

И те, кто не мог прогнать от себя эту думу, чувствовали теперь большую тяжесть в сердце, чем когда рать рода выступала в поход. Ибо долго жили они в Порубежье, и сделавшаяся знакомой жизнь обрела прежде неведомую сладость… неведомое же пугало. Чернава стала теперь Богом для них – как и для предков в древние времена. Поклонялись Готы и лугу, который питал любимых ими коней, взращивал говяд и овец, охраняемых от волка лесного. Почитали они добрые наделы, ставшие плодородными благодаря трудам их собственных рук и рук отцов, и вступали с ними в брак в пору сева и уборки урожая, так что рожденное землей отчасти было сродни Вольфингам, и счастье и мощь былых весен и лет текли в жилах детей Вольфингов. И уж воистину благодетельным Богом был для них Кров Рода, построенный отцами чертог, тщательно оберегаемый от огня, молнии, ветра, снега и течения дней, пожирающих труды человеческие, и лет, засыпающих плод их пылью. Можно было вспомнить о том, что сие здание, оставаясь на своем месте, видело приход и уход многих поколений, что часто приветствовало оно новорожденного и прощалось со старцем. Много тайн прошлого помнил этот кров, много было ему известно позабытых нынешним поколением повестей, которые, впрочем, может быть, откроются людям будущего; ведь и тем, кто жил в ту старинную пору, кров рассказывал о том и об этом, напоминал о забытых отцами событиях, храня в себе память поколений, сберегая самую жизнь Вольфингов и надежды их на грядущие дни.

Словом, эти бедные люди думали о Богах, которым поклонялись, вспоминали о любимых своих, и посему с тяжелым сердцем размышляли о том, что дикая чаща готова поглотить все это, отобрать у них и Богов, и друзей, и все счастье жизни, даруя взамен голод, жажду и усталость… о том, что детям их придется заново возобновлять род, строить новое обиталище, давать новым урочищам привычные имена и поклоняться новым Богам в древних обрядах.

Вот такие тревоги одолевали Вольфингов, оставшихся дома; впрочем, предание умалчивает о том, все ли они переживали подобные чувства или только старики, доживавшие свои последние годы среди родных и близких. Наконец все начали возвращаться назад в свои жилища, тонкий ручеек людей уже тек по полям, когда услыхали они приближающиеся громкие звуки: гудение рогов, мык животных и крики людей. Поглядев, Волчичи обнаружили новую рать, шествовавшую в ярких одеждах вдоль темного тока, и не устрашились, ибо знали, что это другой отряд людей Марки направляется к месту сбора племени. Наконец открылось знамя и стало ясно, что это Биминги-Деревяне идут к поляне Тинга. Но когда пришлецы увидели народ на лугах, многие из молодых пришпорили коней и поскакали мимо женщин и стариков, чтобы присоединиться к Вольфингам.

Оба рода считали себя состоящими в близком родстве, их связывала добрая приязнь. И теперь Волчичи-домоседы все ждали, пока мимо пройдет войско Бимингов со своим знаменем. Наряд Деревян был схож с Волчьим, однако казался повеселее, ибо Вольфинги чернили оружие и доспех, чтобы стать похожими на серого волка. Биминги же свое оружие полировали и одевались в зеленые, расшитые цветами одежды. Знаком их было дерево в зеленой листве, и повозку с их знаменем влекли белые быки.

Когда рать приблизилась, Вольфинги и мимоидущие приветствовали друг друга и обменивались новостями, однако – невзирая на все разговоры – знамя непреклонно продвигалось вперед; и недолго провожатые следовали за ним, ибо далек был путь к полю Тинга Верхней Марки. Так ушли ратники вдоль берега Чернавы, а толпа домоседов медленно растеклась, направляясь к наделам или к своему жилищу, где каждый занялся своим – дело или игра попали в его руки.

Глава V

Слово о Холсан

Когда воины и все прочие отправились вниз на луг, Холсан осталась на Холме Говорения и стояла там, покуда воинство не прошествовало мимо путем своим – сразу и ясным и мрачным и прекрасным; после же она как будто решилась вернуться к Великому Крову, однако тут показалось ей, будто нечто удерживает ее на месте, будто желание двигаться оставило ее, и она не в силах даже сдвинуть с места ноги. И она осталась на Холме – а погасшая