Война и Мир – 1802 - Андрей Баранов

– А кто это стучится, а? – вопросил камердинер сонным голосом из глубины прихожей. – Мы только спать легли и огни загасили.

– Эка вы спать здоровы! А разве не знаете, что уже шесть часов утра и я обязан доложить государю о состоянии полка? Часы у вас встали что ли? Так позовите мастера починить их, а сейчас отпирайте! – произнес капитан Аргамаков нравоучительно.

На свою беду камердинер открыл двери, и заговорщики не преминули этим воспользоваться, тут же ворвавшись в помещение. Однако у них возникла маленькая заминка, так как услышав истошные крики камер-лакеев князь Зубов в последний момент струхнул и уже хотел было дать деру. Однако же генерал Беннигсен, как человек военный и решительный, к тому же ганноверец, грозно сказа ему что метаться уже поздно.

– Сам же нас сюда привел, а теперь значит назад? Твои советы слушать, так мы все погибнем. Жребий брошен – вперед, на штурм! – с этими словами Беннигсен ворвался в спальню к несчастному императору, который, услышав крики, уже вскочил и попытался было отпереть двери в покои императрицы Марии Феодоровны, позабыв с перепугу что сам же их и заколотил. Спрятавшись от отчаяния за портьерой, он стал ожидать своей участи.

Меж тем ворвавшиеся в спальню заговорщики не найдя государя в постели несколько растерялись.

– Эге, кажется птичка упорхнула, I’oiseau s’est envolé! – объявил Платон Зубов, не увидев искомого.

– Выражайтесь по-русски, князь, когда речь идет о судьбе России! – сказал ему на это Беннигсен, временно позабыв про свое саксонское происхождение. – Ежели императрица проснется и придет устраивать комедию – вытащите вон эту бабу. Постель теплая, ваша птичка недалече. Зажгите больше свечей, мы его найдем. Кстати, чьи это ботфорты выглядывают из-под портьеры?

Описывать дальнейшие события тяжко всякому, кто имеет в душе хоть каплю сострадания к монархической идее в несчастной России. В мгновение ока Павла достали из-за портьеры и извлекли на свет божий, на который впрочем ему было страшно смотреть.

– Пора отрекаться, государь! – Зубов произнес эти слова почти весело и достал из кармана бумагу. – Вот акт отречения – извольте подписать!

– Да что я вам сделал? – вопросил император возмущенно. – Вы хотите отстранить от власти меня? Меня, преисполненного искреннего желания доставить своему народу счастье?

– Все это мы уже слышали! – дерзко отвечали ему заговорщики, – Еще вспомни про желание нерушимо сохранять законы и всюду водворить правосудие!

– Вы и это запомнили? Да, я сего желал! Общий порядок и забота об империи – вот мой конек! Нет, нет, я не подпишу, – отнекивался Павел, полный стремления сохранить свою власть и довести до конца реформы, невзирая на бедственное положение, в котором очутился.

– Вы мой пленник, государь! Вашему царствованию конец! Подписать немедля! – воскликнул Беннигсен и обнажил шпагу, являя собой поистине грозное зрелище.

На это однако Павел смял бумагу с текстом отречения, обозвал Платона Зубова неблагодарной и дерзкой тварью и даже ударил его. В ответ Зубов еще раз пояснил ему, что тот больше уже не император, и сейчас же ему стали припоминать решительно все несправедливости и притеснения, творимые им, а также ругать тираном и извергом.

– Казалось бы простые просьбы – а и тех ведь не исполнял, сатрап!

– Велел свет тушить в одно и то же время, а теперь еще и кричит! Нет, братец наш, пора и отвечать за свои указы! За круглые шляпы, за букли, за все!

– Ежели он спасется, то пропали наши головы – все будем на эшафоте! – закричали генерал Беннигсен и князь Яшвиль.

– Должно все кончить здесь, иначе быть междоусобице, если гатчинские придут ему на помощь, – неожиданно трезво заключил вдребезги пьяный граф Николай Зубов и достал из кармана массивную золотую табакерку, уже примериваясь, как бы засадить ею императору в висок.

– Нет, нет, лучше придушить его шарфом… Господа, у кого есть шарф?

Немедля нашелся и шарф – офицерский, из серебряной нити с черно-оранжевыми полосами, принадлежавший Аргамакову, и уже не замечая криков Павла и слабых попыток сопротивляться, его ударили табакеркой и начали душить, на что он кричал «пощадите, воздуху, воздуху», гибель его казалась неминуемой. Как вдруг судьба-злодейка, столь резво развернувшаяся к крепости Павла задом, неожиданно переменила свое решение и повернулась своей фасадной стороной.

Граф Г. с Морозявкиным, дрожа от страха, пробрались наверх, и увидели что дела императора плохи – крики, доносившиеся до них из спальни, укрепили их в это мысли. По пути им неожиданно попался еще более их трясущийся от страха князь Куракин.

– Ваше сиятельство, как, вы до сих пор здесь? – вопросил его граф весьма удивившись. – Я полагал что вы давно уже покинули дворец.

– Да как его покинешь, при таких-то делах! – слабым голосом отвечал Александр Борисович, стараясь держаться в тени коридора. – А вы тут зачем? Куда?

– Спасать императора! Это наш гражданский долг! – ответствовал ему граф Михайло, а Морозявкин, видимо не столь в том уверенный, лишь молча кивнул головою.

– Да вы ополоумели что ли? Кому он нужен? Его заботу об общественно благе никто уже не может вынести! Бегите пока целы!

– Никогда! Мы спасем его, во что бы то ни стало! – объяснил ему граф Г. и не слушая больше возражений лукавого царедворца отправился далее. Увидевши окровавленные тела подле царских покоев, и услышав голоса множества людей оттуда, Морозявкин и граф поняли что действовать надо скорее хитростью нежели силой. Вольдемар живо подпалил огнивом ближайшие портьеры дворцовых окон, и подождав пока те поярче разгорятся, на два голоса вместе с графом завопил: «Пожар! Пожар! Пожар!»

– Это еще что там такое? Мы горим, что ли? Черт возьми, как некстати. Генерал, посмотрите что там? – раздались голоса.

Беннигсен и еще несколько офицеров вышли из спальни, и заметив столь обширное возгорание криками позвали на помощь остальных, кто-то начал тушить огонь, кто-то постарался скрыться, воспользовавшись суматохой, о полуживом императоре все забыли. Улучив момент, граф с Морозявкиным на цыпочках вошли в пустую спальню, где полузадушенный Павел однако же еще дышал.

– Ваше величество, что с вами?! Вы живы? – бросился граф Г. к постели государя.

– Кто это здесь? Не вы ли, сын мой Константин, проклятый заговорщик и цареубийца? Я видел кажется его мундир… – вопросил император слабым придушенным голосом, и взмахнул рукой, пытаясь снять со своего горла злополучный шарф.

– О нет, это я, граф Г., преданный вам до конца, – поспешил развеять его сомнения граф.

– А, это вы… помню, награждал вас… мой последний верный слуга! Ну помогите же мне встать.

– Конец кстати ближе чем ты думаешь, – пояснил графу Морозявкин, в это время озабоченно глядевший в притворенные двери. – Сейчас они потушат пожар, вернутся и нам всем крышка. Нет ли отсюда другого выхода?

– Безвыходных положений не бывает, – утешил его граф Г. и попытался было открыть дверь в покои императрицы, но быстро понял тщетность сих попыток.

– В последнее время мы с императрицей были не в ладах, – пояснил ему государь, уже вскочивший с постели, но еще нетвердо стоящий на ногах.

– Не должно до конца отвергать жену свою, и уж во всяком случае заколачивать к ней двери, – нравоучительно пробормотал Морозявкин, отчаянно ощупывавший стены. Но в это мгновение свершилось еще одно чудо.

– Выход здесь! – внезапно произнес ясный и чистый женский голос, и неожиданно распахнулась потайная дверь. – Сюда, скорее!

Отворившийся ход вел в покои фаворитки Павла Гагариной, однако же голос принадлежал вовсе не ей. Граф Г. и Морозявкин уже вторично на протяжении нашего повествования не без труда узнали Лизу Лесистратову, которая однако же усердно жестикулировала, делая знаки чтобы присутствовавшие следовали за ней возможно скорее. Они последовали ее призыву, и очень вовремя – только граф с Морозявкиным успели спуститься по лестнице и увлечь за собой полубесчувственного государя, как в спальню скорым шагом вошли опамятовавшиеся заговорщики.

– И всего-то шторы тлели, а шуму! Но где же он? Эй, твое низложенное величество? Отзовись! – закричали они наперебой и начали рыскать по всем комнатам со свечами и шпагами наголо.

– И как же это мы его недодушили? – недоумевал Николенька Зубов. – Я его и табакеркой оглоушил, а он так и не скопытился. Живуч, чертяка!

– Бить надо было крепче, на трезвую голову. Не должно пить при исполнении смертельной затеи. Ну ничего, не уйдет, весь дворец обыщем! Чую, затаился где-то поблизости, – отозвался Беннигсен, тыкая шпагой под кровать и срывая все портьеры и ширмы. – Эй, послать людей к императрице, да не забудьте посмотреть во дворе! Возьмите семеновцев, прочесать тут все частым гребнем! С фонарями искать!

В это время полковые офицеры возбуждали солдат противу Павла всякими скабрезными шуточками. Однако узнав что он еще не пойман и бежал, все уже приготовившиеся поздравлять друг друга с новым императором стали очень серьезны. Немедля солдаты примкнули штыки и начали искать повсюду.