От Диогена до Джобса, Гейтса и Цукерберга. «Ботаники», изменившие мир - Йорг Циттлау

Только не уходить в себя: Диоген и киники

В некоторые периоды истории ботаники могли развиваться и совершенствоваться особенно хорошо. Конечно, это эпоха компьютера и Интернета с такими яркими фигурами, как Билл Гейтс и Марк Цукерберг. В ранней истории также известен период, неожиданно породивший множество ботаников. Это было время так называемых киников.

Эти «собаки-философы» (слово «киник» происходит от греческого kŭvikoí  – собака; позже от него произошло понятие «циник») обязаны своему существованию – как и другие ранние ботаники – прежде всего свободе слова и относительному благосостоянию греческого общества. Их образцом был бродивший по Афинам в оборванной одежде неухоженный Сократ, который проповедовал неприхотливый образ жизни. Однако сам Сократ еще не был киником и не был ботаником, так как имел слишком тесные связи с реальным миром. Он служил в армии и женился на Ксантиппе, совершенно нормальной женщине, которая часто справедливо волновалась по поводу лени и страстного желания супруга поспорить. Кроме того, Сократ постоянно искал близости с другими людьми, чтобы побудить их к размышлениям о их жизни и ценностях. Его тип философского подхода называется сократовским методом, или «искусством повивальной бабки». Людей нужно побуждать доставать знания из самих себя не путем утомительных бесконечных нотаций, а с помощью целенаправленных провокаций и обоснований. Помощь для духовной самопомощи – ни одному ботанику не пришло бы такое в голову. Он лучше будет практиковать обратное: либо нервировать людей заумными и долгими речами, либо заставлять их почувствовать презрение к их глупости.

Первым представителем кинической школы стал Антисфен, родившийся в 446 году до н. э. в Афинах. Сначала он примкнул к софистам, но их бессмысленная красивая болтовня ему не понравилась, поэтому он долгое время следовал учению Сократа, чье хладнокровие его поражало. Позже Антисфен основал собственную школу, но то, что практиковал ученый, не имело ничего общего с философскими школами Платона и Аристотеля.

В лучшем случае это можно было назвать состоянием, побуждающим к философствованию. Антисфен ходил по улицам, приходил без приглашения на банкеты и собрания, где нервировал участников занудными размышлениями о преимуществах неприхотливости. Он не оставил письменных конспектов – все, что дошло до нас, – лишь забавные эпизоды из его жизни.

Легендарно его появление на пиру одного богатого купца, о чем поведал Ксенофонт. На нем Антисфен описал свое представление о богатстве как «состоянии души». Власть и деньги он к этому не причислял, иначе «как еще объяснить тот факт, что некоторые, хотя и имеют много разных вещей, все равно прилагают все больше сил, чтобы накопить еще больше денег. Так же не понятно поведение тиранов, настолько ослепленных жаждой власти и наживы, что ради этого они идут на ужасные преступления». Антисфен же, наоборот, считал себя по-настоящему богатым человеком:

Я сплю, ем и пью там, где мне больше всего понравится, и мне кажется, что весь мир принадлежит мне. Чтобы сделать блюдо более желанным, я использую исключительно свой аппетит. Я какое-то время ничего не ем, и уже после первого дня воздержания от пищи любая еда мне кажется наивкуснейшей. Когда моему организму необходима любовь, я беру некрасивую женщину, чтобы она отдалась мне всей душой и телом, потому что никто другой ее не хочет. Ну а лучше всего, дорогие мои друзья, если вообще ни в чем не нуждаешься.

Все это звучит логично и убедительно, но тот, кому ничего не нужно, не страдает от недостатков. Одно известно совершенно точно: Антисфену нужно было немного больше. Например, красивых женщин. Однажды у него случайно вырвалось: «О, если бы я мог обнять Афродиту!» Конечно, свою нужду он тотчас превратил в добродетель и заметил (проповедуя отказ от порывов): «Лучше сойти с ума, чем погибнуть от желания». Такая стратегия компенсации собственных желаний и потребностей всплывает в ходе истории довольно часто. Например, ботаники особенно изобретательны, когда речь идет о том, чтобы скрыть свои сексуальные желания.

В целом Антисфена нельзя назвать настоящим ботаником – для этого он был слишком тщеславен. Когда Сократ однажды увидел киника, демонстративно идущего по рыночной площади в поношенном одеянии, он заметил с сарказмом: «О, Антисфен, из дыр твоего диплакса [5] на меня так и прыгает самовлюбленность». Тот, кто хочет всему миру показать неприхотливость, обычно ведет себя ничем не лучше, чем тот, кто напоказ выставляет свою многоэтажную виллу, откровенно хвастаясь богатством.

Диоген же был совершенно из другого теста. Антисфен хорошо прочувствовал это, когда уже в почтенном возрасте слег от болезни и мучил своих близких бесконечными причитаниями и нытьем. Когда Антисфен спросил своего любимого ученика Диогена: «Что же может меня избавить от страданий?», Диоген обнажил свой кинжал и сказал: «Вот это». Антисфен, ошарашенный ответом, подскочил и закричал, что он хочет покончить лишь со своими страданиями, а не с жизнью. Диоген только пожал плечами.

Диоген родился в 404 году до н. э. в Синопе. Он работал у своего отца в лавке менялы, но затем обоих обвинили в подделке монет и осудили. Отца посадили в тюрьму, Диогена же изгнали, и он отправился в Афины. Покидая родные места, философ произнес: «Если синопцы меня приговорили к изгнанию, я приговариваю их оставаться на родине».

В Афинах он встретил Антисфена, которому сначала не понравился. Он посчитал синопца настолько упрямым, что хотел прогнать палкой. Однако Диоген оказался действительно настойчивым, что свойственно ботаникам: когда от них хотят отделаться, они еще больше настаивают на своем. Ведь отказ можно воспринимать как особую форму оказания внимания.

Вскоре Диоген стал намного популярнее, чем его учитель Антисфен, из-за чего последний чувствовал себя неуютно. Ученик был более оригинальным, и, что еще важнее, люди чувствовали, что он искренен. Диоген не устраивал шоу – он сам был «шоу», потому что действовал спонтанно, не стеснялся критиковать и показывать неуважение. Все побаивались попасть к нему на острый язычок и очень радовались, когда такой жертвой становился кто-то другой. Конечно, удовольствия от этого было тем больше, чем важнее был объект насмешки.

Александр Великий однажды встретил киника на ступенях гимназии в Коринфе и спросил его, может ли что-то сделать для него. Последовал легендарный ответ: «Отойди, ты заслоняешь мне солнце». Диоген в это время не был поглощен своими мыслями. Он просто создавал видимость того, что погружен в себя. Римский философ Сенека однажды сказал о Диогене, что такой неприхотливый человек мог бы запросто жить в своем мире. Ключевые слова – мог бы. Вряд ли бы Сенека употребил глагол в сослагательном наклонении, если бы Диоген действительно жил в своем мире.

Диоген жил в основном под открытым небом, и это закалило его тело – он лежал обнаженным на песке под солнцем летом и на снегу зимой. Все его имущество состояло из плаща, в котором он спал, а также миски для еды и кружки для питья. Когда он увидел, что чечевицу, его основное блюдо, можно просто вдавливать в хлеб, он выбросил и миску.

Что касается сексуальных отношений, Диоген был, можно сказать, своеволен. Неизвестно, интересовался ли философ женщинами, но они ему точно не уделяли особого внимания, потому что он был нищим, да еще с ужасными манерами. Он упражнялся в самоудовлетворении, при случае даже совершенно открыто, прямо на рыночной площади. Когда его попытались пристыдить за это, он лишь ответил: «Ах, если бы я мог и свое чувство голода успокоить легким потиранием желудка».

Диоген, как и Сократ, Антисфен и Гераклит, не оставил после себя сочинений. За него говорили поступки, ведь вся его жизнь представляла собой одно действие некой «философской пьесы». Он бродил днем по улицам с горящими фонарями и во все горло кричал: «Я ищу настоящего человека!» В другой раз он встал перед каменной статуей и задавал ей вопросы. Когда его спросили, зачем он это делает, он ответил: «Я упражняюсь в том, чтобы приучить себя к отказам».

От Диогена никто никогда не слышал ничего милого или приятного, по крайней мере напрямую. Однажды его пригласили на шикарную виллу, обставленную изящной мебелью, с роскошными коврами на полах и стенах. Все было сделано со вкусом, и даже неприхотливый киник должен был это оценить. Однако он плюнул хозяину дома в лицо, затем вытер его своим плащом и сказал, что просто не смог найти во всем доме ни одного ужасного пятна, куда бы он мог сплюнуть.

Последний отрезок своей жизни Диоген провел на Крите в доме одного работорговца. Старца спросили, что он еще мог бы сделать. Прозвучал ответ: «Командовать людьми». Когда он увидел богатого торговца Ксениада, на котором так и сверкали драгоценные камни, Диоген добавил: «Продай меня этому человеку – он так наряжен, что, кажется, ему срочно нужен кто-то вроде меня». В итоге он попал к Ксениаду, остался у него и преподавал его сыновьям.