От Диогена до Джобса, Гейтса и Цукерберга. «Ботаники», изменившие мир - Йорг Циттлау

Примерно через сто лет после смерти Ансельма на церковную кафедру пришел следующий ботаник – Фома Аквинский. В отличие от худого Ансельма, он имел тучную фигуру. В столе, за которым Фома писал, пришлось сделать круглый вырез, чтобы ему было комфортно работать. Оказывается, не все ботаники выглядят худыми и изможденными, как Стив Джобс или Джулиан Ассанж.

Он родился в 1225 году в многодетной семье седьмым по счету в Аквино, графстве, располагающемся недалеко от Неаполя. Его отец был ломбардским рыцарем, а мать происходила из богатого неаполитанского рода. Для Фомы была уготована церковная карьера, поэтому уже в 5 лет его отдали в монастырь бенедиктинцев. Орден святого Бенедикта относился к самым могущественным.

Фома показал невероятные умственные способности, и уже в 14 лет его приняли в университет Неаполя. Здесь он изучил все, что тогда было возможно изучить: математику, астрономию, музыку, грамматику, риторику, диалектику и философию. Все эти науки, прежде всего, опирались на учения Аристотеля. Он быстро и легко овладевал знаниями, однако от любых контактов с людьми бежал, как черт от ладана. Вскоре ему дали прозвище «глупый бык». Он практически постоянно молчал, и один из его сокурсников, посчитав его слабоумным, захотел помочь с философией. За это студент был жестоко наказан: Фома прочитал ему многочасовой «ботанический» доклад по философии, в котором эффектно доказал, что в этой науке он понимает больше, чем многие профессора.

Однако растрачивать свои таланты в политике Фома не хотел. Когда ему исполнилось 19 лет, он вступил в орден доминиканцев, которые, в отличие от бенедиктинцев, больше всего ценили в христианской религии понимание духовности. Здесь не было показных выступлений, игры на публику. Веру в народ несли нищенствующие монахи, которые были искренни в ней, что действовало крайне убедительно.

Фоме такая идея была очень близка, чего не скажешь о его семье. Мать попросила старших сыновей запереть младшего в башне семейного замка в Роккасекке. Здесь Фома должен был одуматься и отказаться от мысли присоединиться к доминиканцам. Чтобы вернуть его к здравому смыслу и убедить в преимуществах светской жизни, родственники даже послали ему в комнату привлекательную куртизанку. Однако она встретилась не с изголодавшимся во всех смыслах монахом, а с готовым на все упрямцем, которого никто и ничто не могло свернуть с намеченного пути. Фома молча взял горящее полено из камина и замахнулся на девушку. Она выбежала из комнаты с пронзительным криком.

Молодого доминиканца продержали в башне более года, но это не помогло – он остался верным своему ордену, и наконец ему удалось сбежать. Юноша отправился пешком в Париж, где встретился с известным теологом Альбертом Великим, который не только «шлифовал» Фому как философа, но и защищал от оскорбительных высказываний: «Вы называете его глупым быком, но запомните мои слова, однажды голос этого быка будет раздаваться над всем христианским миром».

Альберт Великий оказался прав. В 1256 году папа римский предложил Фоме занять место на одной из его теологических кафедр в Париже, несмотря на протест профессоров университета, которые не выносили доминиканских нищенствующих монахов и новоиспеченных магистров. Фома поблагодарил его и с головой окунулся в работу. С помощью своего труда «Сумма теологии» он попытался создать всеобъемлющую философскую систему христианской веры, которой предстояло многие столетия указывать верный путь. Для него самым важным авторитетом был Аристотель. Казалось, он понимал этого философа лучше других, возможно, даже лучше самого греческого мыслителя, который порой забывал, сколько всего написал. Кроме того, Фома попытался примирить противоборствующие силы христианства – бенедиктинцев и доминиканцев, однако напрасно. В итоге он настроил против себя и тех и других.

В 1272 году Фома Аквинский вернулся в Неаполь, чтобы создать курс обучения для доминиканцев. В это же время его лишают духовного сана. Однако мыслителю это было безразлично, он снова с головой, исполненный энтузиазма, окунулся в работу и написал огромное количество комментариев к работам Аристотеля и Библии. Он никогда не обращал внимания на здоровье, и в этот раз оно дало о себе знать. Фома начал болеть физически и душевно. Его даже посетило таинственное видение. Он рассказал потом своему коллеге: «Все, что я написал, явилось мне в виде соломы, все это пустое». Кроме того, во время урагана ему на голову упал сук. Фома умер 7 марта 1274 года в монастыре цистерцианцев недалеко от Рима. Его организм был полностью изношен. Ему не было и пятидесяти.

Фома Аквинский оставил после себя невероятный труд, в котором показал себя глубокомысленным социологом. Например, он понял, что для прогресса, как и для возможности сосуществования людей, нужно принимать их с индивидуальными особенностями и предлагать им места, где они смогут раскрыться: «Необходимо, чтобы благодаря разному получалось разное, чтобы, например, одни становились земледельцами, другие – пастухами, третьи – зодчими и т. д.; а поскольку жизнь людей требует не только материальных вещей, а больше духовных, то те, кто открыт для духовного, помогут улучшиться другим. Они должны перестать беспокоиться о бренном». Иными словами, в жизни должны иметь свое место и те, кто на первый взгляд кажется бесполезными.

Иммануил Кант: ботаник из Пруссии и его категорический императив

Обычно ботаники редко становятся друзьями. Они слишком сосредоточены на своей работе, слишком подозрительно и непонятно для них взаимодействие с другими людьми. Однако иногда их пути пересекаются и они начинают творить вместе. При этом может получиться нечто великое, как, например, у Пола Аллена и Билла Гейтса, основателей Microsoft. Или у Иммануила Канта и Джозефа Грина.

Существует предположение, что впервые мужчины встретились летом 1765 года в Кёнигсберге. На первый взгляд у них не было ничего общего. Кант, 41-летний пруссак, ждал документа о присвоении ему профессорского титула, а между тем работал преподавателем философии за жалкую зарплату и подрабатывал частным учителем. Грин, 40-летний англичанин, занимался продажей зерна и сельди и был, как писал один современник, «самым крупным и авторитетным торговцем английской колонии Кёнигсберга». Однако Кант интересовался не только логикой, этикой и метафизикой. Он увлекался инвестициями, потому что знал, что таким способом можно без труда накопить состояние. Торговца, наоборот, непреодолимо тянуло к философии. Кант и Грин стали лучшими друзьями: они оба были ботаниками и, в отличие от Пола Аллена и Билла Гейтса, с возрастом становились все ближе.

Из ярко выраженных черт характера их объединяла педантичность и болезненная пунктуальность. С 1766 года Кант навещал своего друга почти каждый день. Их встречи регулярно заканчивались в 19.00, а «регулярное» в данном контексте означает «постоянное». Так, например, жители Кёнигсберга знали, что если стрелки часов показывают три минуты восьмого и философ как раз выходит из дома Грина, это не значит, что он слегка заболтался с другом. Это значит, их часы спешат…

Причем Кант немного уступал другу в пунктуальности. Однажды они договорились прогуляться и должны были встретиться в 20.00. Грин стоял на месте уже за четверть часа до назначенного срока и ждал. В 19.58 он взял свою трость и через минуту сел в повозку, которая тронулась с места ровно в восемь. Без Канта, случайно опоздавшего на две минуты. Повозка уже проехала несколько метров, когда запыхавшийся философ догнал ее и стал ожесточенно размахивать руками, чтобы она остановилась. Грин же и не подумал притормозить повозку. Он сказал кучеру ехать дальше, а озадаченного друга оставил на дороге. Это не было каким-то наказанием или воспитательным моментом – так было заведено у Грина: воспринимать лишь те встречи, на которые являются в назначенный срок. Этот аргумент Кант усвоил слишком хорошо и выразил его в «категорическом императиве» – основе своей философии. В нем исключены компромиссы, когда речь идет о нравственных поступках. «Происшествие с повозкой» не помешало дальнейшей дружбе с Грином.

Наоборот, отношения этих ботаников становились все крепче. Они спорили о философии, доказательствах существования Бога и науках, о политической ситуации в мире, об опасениях – в 1775 году началась американская освободительная война – и надеждах начинающейся эпохи Просвещения. Они беседовали друг с другом обо всем, даже о самом личном, но никогда о чувствах. Грин заботился об инвестициях друга, а тот, в свою очередь, объяснял суть поэзии. Впрочем, эти старания не имели успеха: Грин мог отличить стихотворение от прозы, лишь увидев текст глазами.

Они даже ночевали друг у друга. Речь идет не о каких-то романтических отношениях, скорее это было связано с возрастом. Так получалось, что все чаще во время их встреч Грин, сидевший в кресле у Канта дома, начинал похрапывать. Тогда философ садился рядом с ним, какое-то время предавался своим мыслям и в итоге тоже засыпал. Если кто-то тем временем входил в комнату, Грин с Кантом вздрагивали – и тотчас, не приветствуя посетителя, начинали философский разговор.