Жизнь, написанная от руки. Дневник петербургского священника - Константин Пархоменко

А вот другая его зарисовка: «На улицах Москвы и Петербурга часто встречаются пьяные попы и монахи. Они ходят с пением, пошатываясь, ругаясь, говоря глупости прохожим и оскорбительно хватая женщин». Тут француз не понял, что на самом деле все это обманщики, лжепопы и лжемонахи. О таком явлении много пишет петербургский журналист и исследователь криминальных событий Владимир Михневич в книге «Язвы Петербурга»[13]. Вот выдержка из книги Михневича: «Так, например, один репортер-статистик, высидев целый день в трактире средней руки, сосчитал, что там в течение дня перебывало 96 человек этого сорта нищенствующей братии, в том числе 40 монахинь, среди которых, сказать мимоходом, встречаются отчаянные пройдохи». «Как-то один репортер, проходя внутри Апраксина рынка, встретил странного субъекта с испитой физиономией, причудливо одетого в полумонашеский костюм, с железным посохом. Проходя мимо лавок, субъект шептал несвязные речи; купцы при виде его робко выглядывали из дверей; мальчишки жались к стенкам. Все стихло и как бы устрашилось странника. На вопрос, что это за личность, один торговец набожно ответил:

– Это святой человек! Он, видите ли, схимник, схиму, значится, принял, и теперь с Афонской горы пешком пришел: видение ему такое было… Трогать его нельзя, потому ему Бог путь указывает, и ежели он ко мне в лавку зайдет – лавке моей прибыль может быть большая. Да его никто и не трогает, потому, в случае чего, он так-то своим посохом свистнет…

Репортер проследил этого афонского схимника и узнал, что он просто отставной писарь, выгнанный со службы за пьянство».

Но вернусь к зарисовкам Массона. Он описывает чин перехода в Православие немецкой принцессы Луизы, ставшей впоследствии супругой Александра I. «Бородатый епископ совершил над нею таинство миропомазания, нанеся миро на ее нежные обнаженные руки и ноги». Можно представить, что, вспоминая об этом, Массон содрогался от такого варварства.

Но тот же автор искренне доброжелательно изумляется характеру русских людей. Их простоте, незлобивости, добродушию, оптимизму. «В русском солдате, несмотря на его варварство и скотство, сохранилось много достоинств, которые часто обнаруживаются среди всех его буйств. Бывали случаи, когда молодые люди на коленях умоляли вербовщиков взять их вместо их семейных братьев. Поступки эти никак нельзя сравнивать с самоотверженностью француза, вызвавшегося заменить родственника: он жертвовал только восемью годами свободы, а русский жертвует всею жизнью. Оторванный от своей избы и близких, он состарится под игом самой жестокой дисциплины или падет от вражеской шпаги. Если он женат, хозяин тотчас после его ухода может отдать жену за другого. А если у него есть дети, он никогда их больше не увидит. Для семьи он потерян, мертв…» (Солдаты никогда не получали ни отпуска, ни отставки. В одном из указов Екатерина обещала им свободу после двадцатипяти летней службы, но указ этот на деле не исполнялся.)

28 июня 2005

Лиза рассказывает: «Готовлю я тебе ужин. Мясо поджарила, приготовила салат, пирог. И это время слушаю диск – беседы архим. Софрония (Сахарова). Он и говорит: «Нужно стараться как можно меньше кушать. Да, как можно меньше кушать». Остановилась, подумала, вздохнула и готовлю дальше».

29 июня 2005

Читаю книгу М. Дунаева «О романе М.А. Булгакова “Мастер и Маргарита”». Если и не принимать во всем объеме критику Дунаева, его обвинения роману как произведению антихристианскому, оккультному, даже демоническому, то все же бесспорно, что «Мастер и Маргарита» – произведение не христианское.

А грустно тут вот что: ведь Булгаков был сыном знаменитого профессора Киевской Духовной академии.

У отца – церковного историка – сын если и не неверующий, то не церковный, пропитанный антихристианскими мыслями.

А вот другой, не просто грустный, а страшный случай. У профессора Казанской Духовной академии философа Несмелова была дача недалеко от монастыря. Сын Несмелова много времени проводил в монастыре. После революции сын стал чекистом и явился в монастырь, чтобы арестовать монахов и конфисковать церковные ценности. Он был убит христианами, сбежавшимися на набатный призыв. После этого часть монахов была уничтожена, а сын профессора Несмелова был похоронен как герой революции. Обреченный на нищету религиозный философ Несмелов всю жизнь жил на пенсию, которая была ему положена за убитого при исполнении «служебного долга» сына.

Все-таки есть во всем этом и вина родителей.

Понятно, что много праведных забот, что родителям, вовлеченным в активную преподавательскую, научную деятельность, трудно уделять должное время детям. И все же, если человек заводит семью, он обязан (!) воспитывать детей в твердой и живой вере, благочестии.

Вспоминается рассказ митрополита Вениамина (Федченкова)[14] о совете прп. Анатолия Оптинского:

«…Я получил письмо от своего друга и товарища по академии, священника о. Александра Б. из Самарской губернии, о разладе с женой… Уж как он любил ее невестой! Весь наш курс знал о ней, какая она хорошая и прекрасная. И вот они повенчались. Он получает приход в рабочем районе города. Нужно строить храм. Молодой и идейный священник с любовью и энергией принимается за дело. Постройка быстро продвигается вперед. Казалось бы, все хорошо. Но вот горе для матушки: ее батюшка запаздывает к обеду. Матушка недовольна этим: то пища остыла, то переварилась и пережарилась. Да и время напрасно пропадает, и другие дела по дому есть… И дети появились… И огорченная хозяйка начинает роптать и жаловаться на такой непорядок и расстройство жизни. А еще важнее то, что она вместо прежней любви начинает уже сердиться на мужа: разлагается семья. Батюшка же оправдывается перед ней:

– Да ведь я не где-нибудь был, а на постройке храма!

Но это ее не успокаивает. Начинается семейный спор, всегда болезненный и вредный.

Наконец матушка однажды заявляет решительно мужу:

– Если ты не изменишь жизни, то я уйду к родителям.

И вот к такому-то моменту мы обменялись с о. Александром письмами. Узнав, что я еду в Оптину, он описал все свое затруднение и попросил меня зайти непременно к о. Анатолию и спросить старческого совета его: как ему быть, кого предпочесть – храм или жену?

Я и зашел в келию батюшки. Он принимал преимущественно мирских; а монахи шли к другому старцу – о. Нектарию. В келии о. Анатолия было человек десять-пятнадцать посетителей. Среди них обратился с вопросом и я. Батюшка, выслушав с опущенными глазами историю моего товарища, стал сокрушенно качать головой.

– Ах, какая беда, беда-то какая! – Потом, не колеблясь, заботливо начал говорить, чтобы батюшка в этом послушался матушки: – Иначе плохо будет, плохо!

И тут же припомнил мне случай из его духовной практики, как развалилась семья из-за подобной же причины. И припоминаю сейчас имя мужа: звали его Георгием.

– Конечно, – сказал о. Анатолий, – и храм строить – великое дело; но и мир семейный хранить – тоже святое Божие повеление. Муж должен, по апостолу Павлу, любить жену, как самого себя; и сравнил апостол жену с церковью (см. Еф. 5, 25–33). Вот как высок брак! Нужно сочетать и храм, и семейный мир. Иначе Богу неугодно будет и строение храма. А хитрый враг-диавол под видом добра хочет причинить зло: нужно разуметь нам козни его. Да, вот так и отпишите, пусть приходит вовремя к обеду. Всему есть свое время. Так и отпишите!

А потом, немного подумав, добавил:

– А тут добро-то добро: строить храм-то. Но к нему тайно примешивается и тщеславие… Да, примешивается, примешивается: ему хочется поскорее кончить… людям понравиться… Так и отпишите…

Я так и отписал. И дело поправилось».

А вот слова митрополита Сурожского Антония (Блюма): «Однажды ко мне пришел священник и рассказал: его жена и дети в бедственном положении, потому что он никогда не бывает дома, он все гонится за – не пропавшими, а удравшими – овцами своего стада; жена несчастна, дети оставлены; что делать? Я ему тогда ответил: «Очень просто, оставь половину своей пастырской работы, займись семьей, помня, что семья является первой ячейкой твоей пастырской работы, что именно в семье ты должен быть и отцом, и мужем, но и пастырем». Он возразил: «Как же – я обещал свою жизнь отдать на служение пастве; если я не исполню своего священнического долга, когда я стану на суд Божий, Бог меня в ад пошлет!» Я ответил: «Нет, если ты по послушанию это исполнишь, то я в ад пойду». Через несколько месяцев его жена пришла ко мне и говорит: «Что вы сделали с моим мужем? Мы были потеряны, отчаянны, запутаны. Вдруг он перестал бегать по приходу; теперь прихожане к нам приходят, просят: можно посидеть у вас полчаса, чтобы видеть, что Христос может творить в семье, если только Его впустить?» Так что семья священника может быть светочем в приходе, и тогда ему незачем куда бы то ни было бегать»[15].