Жизнь, написанная от руки. Дневник петербургского священника - Константин Пархоменко

Это очень важная и большая тема. Думаю над этим… На верующих людей факт наличия у меня нормальной семьи – любимой жены, воспитанных и развитых детей – действует больше, чем многие слова о браке и воспитании. Это тоже своего рода тип проповеди, проповедь фактом. В конце концов, семейная жизнь – наш выбор, и если мы не радеем о мире и любви в семье, то сколько бы ни прикрывались словами о загруженности пастырской деятельностью или чем-то другим – нет нам оправдания.

На радиостанции «Град Петров» Л. Зотова делает цикл передач о семье. Это не беседы «на тему» брака, а свидетельство священников (в том числе почтенного возраста) о том, как состоялся брак у них. И это свидетельство, как многие мне говорили, оказывается сильнее, чем все остальные разговоры.

Надо, очень надо нам, православным родителям, воспитывать своих детей, чтобы не было стыдно, что на многое времени и сил хватало, а свою малую церковь не соблюли.

В Санкт-Петербурге есть один очень известный батюшка, отец В. Некоторые его считают старцем, некоторые – просто очень мудрым и опытным священником. Он требует от своих прихожан, чтобы те приходили на богослужение только в праздничной строгой одежде. Мужчина не допускается к Таинствам, если на нем не надеты рубашка, галстук, пиджак, туфли и проч.

Я думал над этим. С одной стороны, замечательно, что человек готовится к богослужению, приходит на пир веры в «брачной одежде»[16].

С другой стороны, нет ли здесь нездоровой крайности? Наряжаясь перед богослужением, человек как бы начинает играть в какую-то игру. И впоследствии не может ли это привести к тому, что человек, наряжаясь (не кажется ли несовместимым с духовной жизнью само это действие – наряжаться?), начинает вести себя как православный христианин, а снимая с себя пиджак и надевая повседневную, «мирскую» одежду – становится современным человеком и ведет себя так же, по-мирски?

Замечательный духовный писатель С. Фудель пишет: «Идет в наши дни ранняя обедня в московском храме. Пришла молодая женщина с девочкой лет пяти. У девочки длинные ресницы, в руках большая кукла. Девочка таращит изумленные глаза на алтарь и прижимает куклу. Потом мать взяла куклу и положила на окно, и кукла закрыла глаза – заснула, а девочка на нее и не смотрит. Она вся в зрении открытых Царских Врат»[17].

Игрушки в храме – отдельная тема. Я уверен, что священник должен иметь в алтаре в каком-нибудь шкафу несколько интересных игрушек. Когда маленький ребенок во время крещения начинает плакать, стоит ему дать игрушку, он ею увлекается и успокаивается. И крещение проходит торжественно и спокойно.

Однажды ко мне пришли с телевидения режиссеры и предложили делать передачу, что-то вроде о Законе Божием для детей. Эту передачу может вести священник, но объяснять заповеди, богослужение он должен куклам-зверюшкам. «Хрюша, вот это икона…»

Я сказал, что идея, конечно, интересная, но надо очень и очень подумать, чтобы невольно не допустить кощунства или даже не обидеть этой передачей благочестивых верующих людей.

Режиссеры были недовольны, что я проявляю мракобесие и отказываюсь осуществить яркий проект. Мы договорились с ними встретиться еще, но больше они не приходили.

Еще об игрушках. В Греции после крещения ребенка батюшка дает новокрещенному ребенку (конечно, не младенцу) белый тюлевый или шелковый мешочек, перевязанный лентой. В мешочке – орешки в сахарной глазури или просто конфеты. Это поздравление малыша с радостным, сладким днем вхождения в Церковь.

Когда мы кого-то осуждаем, мы меряем человека по своей мерке. А забываем, что все люди разные. Мы получили нормальное воспитание, образование. Может быть, человек грешащий был так воспитан семьей, обществом, жизненными обстоятельствами, что обманывать, предавать – для него норма…

Отец Паисий Святогорец говорил, что у очень многих людей есть смягчающие обстоятельства их греховного поведения.

Такого человека и Господь будет судить милостиво. А вот нам, таким правильным, умным, многое не простится, у нас смягчающих обстоятельств нет!

Часто приходится произносить проповедь перед нецерковными людьми. Чаще всего такие люди вынуждены выслушать проповедь, придя на отпевание родственника или знакомого. И вот, говоря о вечной жизни и о том, что жизнь наша есть подготовка к вечности, говоря о том, что, пока Господь нас терпит на этой земле, необходимо исправляться, начинать церковную жизнь, я добавляю:

– Представ перед Богом, вы не сможете сказать в свое оправдание, что вы об этом не знали, что в свое время вас никто этому не научил. Вот именно сейчас, в этот момент я вам об этом всем говорю…

В этот момент люди начинают недовольно ерзать и кряхтеть. Для многих это очень неприятные слова. «Вот попали…» – думают.

В газете «Аргументы и факты» – письмо Е. Евстафьева из г. Соликамска: «Читал, что можно написать послание Богу. Адрес не подскажете?» Неужели взрослый человек может задавать такие вопросы? Понятно, когда дети лет семи пишут Деду Морозу, но взрослые?..

Дописка из 2007-то. Мне рассказали нечто еще более курьезное. В рождественские дни в коротком телесюжете поведали о том, что в Иерусалим в такие дни приходят сотни писем из разных стран мира, в том числе и из России, с коротким адресом: «Господу Богу». Сотрудница почты, дававшая интервью, показывала конверты с таким или подобным «адресом». Ими был завален целый стол…

Другая заметка в «Аргументах и фактах». Называется: «Стол для новоокрещенного».

«После церковного обряда крестных родителей, а также близких родственников по традиции приглашают в гости и стараются угостить по-праздничному. Как? У наших предков для этого торжества готовились традиционные обрядовые блюда… Особую роль в родинах и крестинах играла каша. Ее приносила роженице в дом бабка-повитуха. Все присутствующие оспаривали право заполучить горшок с кашей. Начинался «торг». Самую высокую цену обычно давал крестный отец ребенка. Ему и доставался «приз», который он недолго думая разбивал об угол стола. В наше время эта странная и, главное, чрезвычайно грязная церемония (представляете, как эта каша разлетается по всему дому!) претерпела некоторые изменения.

Вместо каши в горшок, который должен выкупить крестный, складывают конфеты или печенье. Но разбивать посудину обязательно!»

Что за бред?! И как не стыдно это печатать на всю страну в газете тиражом 3 миллиона? А ведь так просто было проконсультироваться со священником.

С. Фудель очень верно подметил: «В процессе отпадения от христианства город соревнуется с деревней, и, кажется, деревня побеждает. По какой-то закономерности христианство возвращается в первохристианство не только духовно, но, так сказать, и географически: из деревень в большие города: Рим и Эфес, Антиохию и Коринф. Там будут создаваться новые последнехристианские общины, окруженные миллионами неверующих».

Последнее предложение комментировать не буду. Но со всем остальным – согласен. Часто воспевают неистребимое народное православие, веру людей из провинции и глубинки. Но есть ли она? Вот зарисовка. В мае этого года с фольклорным ансамблем из Петербурга «Китеж-град» были на фольклорном фестивале «Хохловские игрища» под Вологдой. Съехались туда десятки коллективов северо-запада России, из малых городов и деревень.

Обедали все в огромной столовой Дома культуры. И вот, когда пришла наша группа, мы встали и начали петь перед едой «Христос Воскресе». Я благословил пищу. Все остальные, несколько сотен человек, понурившись от смущения, сидели, встали помолиться в разных частях зала человека три. Еще человек десять сидя осенили себя крестным знамением. Это из примерно двух сотен людей, изучающих и любящих национальную культуру.

Потом такая же ситуация повторялась. Я беседовал с разными людьми, приехавшими из малых городов и деревень. Кто-то симпатизирует Православию, но реально церковными оказались лишь отдельные люди. И все – из петербургского коллектива.

С. Фудель пишет: «С теософией мое знакомство произошло в самом начале революции, когда на стенах домов иногда появлялись объявления о теософских лекциях. Помню обстановку одной из них.

В коридоре и зале множество московских дам, точно цветник, а среди них прохаживающийся здоровый молодой мужчина с правильными чертами лица, в розовом хитоне, с голыми руками и ногами, на которых браслеты. Это, говорят мне, молодой поэт, не то имажинист, не то кто-то еще. На сцене перед кафедрой длинный ряд белых цветов в горшках, из-за сцены доносится тихая таинственная музыка. Публика томится ожиданием чего-то и нервничает, но иногда раздаются антитеософские реплики, и в их сторону направляется с грозным лицом человек в хитоне. Наконец появляется лектор, тоже дама, по фамилии, кажется, Пушкина.