Двадцатые годы - Лев Овалов

Влюбилась? Но почему в церковь? Не может быть, чтоб верила в бога. Да не верит она ни в какого бога! А почему тогда? Парень верит?

Узкое личико, русая коса, аккуратненький носик, желтенькие бровки, голубые глазки...

Подводишь ты нас, Даша, Дара, Дарочка... Черти бы тебя забрали, Чевырева!

"Пойду прямо к попу, - думает Слава, - и запрещу. Не осмелится же поп мне перечить! Попы теперь хвост поджали. А вдруг поп не послушается? То есть как это не послушается? Мы комсомольцам запрещаем венчаться в церкви! Дашу надо сохранить во что бы то ни стало. Придется Даше объявить выговор... Клуб-то у них есть? Ну, конечно, есть. Соберем молодежь, и взрослые тоже, пожалуйста. Секретарь укомола Ознобишин прочтет лекцию. "Религия - опиум народа" или что-нибудь в этом роде. "Почему патриарх Тихон ненавидит Советскую власть? А Советская власть ненавидит Тихона?"

Солнце превратилось в оранжевый шар. Сперва в оранжевый, а потом в багровый. А лошади несут, несут, разбрызгивают из-под копыт снег... Хорошо!

- Дай-ка мне, - просит Слава.

Встает в санях и кричит:

- Э-эх, залетные!

Снега стали голубыми. Серо-голубыми. Серыми. Ветерок раздул тулуп. Серая тень накрыла поле. Кони шарахнулись...

- Дай-ка...

Кузьмин отобрал у Славы вожжи.

- С такой упряжкой вам не управиться.

Слава ушел с головой в тулуп.

- Напрасное вы затеяли дело, - вдруг сказал Кузьмин. - С нашей Дарьей Ивановной вам не совладать, она что решит, так то и будет.

- Ну это мы еще посмотрим, - ответил Слава. - Не мы подчиняемся обстоятельствам, а обстоятельства нам.

- Я вам лучше другое предложу...

Кузьмин чуть отпустил вожжи, запустил руку в сено, свалявшееся под седоками, вытащил холщовую торбу, вывалил меж Славой и собой бутылку, стакан, ломоть хлеба и кусок вареного мяса.

- Захватил перекусить...

Вытащил зубами из горлышка тугую бумажную затычку, налил стакан.

- Начнем, что ли? Гулять так гулять, выпьем за нашу Дашу, завтра за столом, а сегодня по морозцу в санях...

Слава принял стакан.

- Что это?

- Первач. Самый что ни на есть...

Слава сам не знал, как это у него получилось, рывком выплеснул самогон на снег и отдал стакан своему спутнику.

- Шутки шутишь? Возьми! Не для того еду я в Дросково.

- Чего ж добро выплескивать?

Кузьмин обиделся и сам пить не стал, заткнул бутылку, сунул под сиденье, сердито погнал лошадей.

Въехали в Дросково затемно.

- Куда? - отчужденно осведомился Кузьмин.

- В исполком.

- Даша наказывала к ней везти...

- В исполком, - упрямо повторил Слава.

Он сердился на Кузьмина за то, что тот предсказывал, будто ничего с Дашей Чевыревой не получится, не рассерди его Кузьмин, он, может быть, и выпил бы с ним первача.

- Спасибо, - поблагодарил он, вылезая из саней. - Будь здоров.

В исполкоме никого уже не было, только в канцелярии двое корпели над какими-то списками.

- Вам чего? - спросил один из них у вошедшего.

- Я из Малоархангельска, из укомола. Мне бы Чевыреву. Нельзя ли кого послать?

- А вы, случаем, не на свадьбу? Так вы бы к ней домой.

- Нет, мне она нужна здесь, - упрямо сказал Слава. - Я по делу.

Один из мужчин вышел, но тут в комнату торопливо вошла сама Даша, должно быть, Кузьмин предупредил ее о приезде Ознобишина.

- Ох, Слава... - Она поправилась. - Вячеслав Николаевич... До чего ж хорошо! Я все думала, хозяин вы своему слову...

- Здравствуй, Даша, - холодно поздоровался Слава. - Где бы нам с тобой...

- Да чего ж вы ко мне не поехали? - ласково упрекнула Даша. - Пойдемте, пойдемте! Небось устали с дороги, проголодались...

Слава строго на нее поглядел:

- Нет, я к тебе не пойду.

- И то! - согласилась Даша. - У меня дома что-то вроде девичника. Собрались девчонки, хотя парни тоже пришли. Но я найду вам местечко...

- Пойдем в волком.

Волостной комитет комсомола помещался в этом же здании, на втором этаже, ему была отведена угловая комната.

- Пойдемте, - неохотно согласилась Даша. - Ключ у меня с собой.

Поднялись по лестнице. Даша открыла дверь, зажгла лампу. По стенам побежали тени. Вдоль стен аккуратно стоят стулья. Столик у окна накрыт скатеркой. На подоконнике горшки с геранью и фуксией. Сюда бы еще узкую кроватку, и совсем девичья светелка.

Слава сел у стола, пригласил Дашу:

- Садись.

- А то лучше пошли бы ко мне? - опять предложила Даша.

- Садись, - настойчиво повторил Слава. - Мне нужно с тобой серьезно поговорить.

Даша в нерешительности стояла среди комнаты.

- Это правда? - строго спросил он.

- Что - правда?

- Что собираешься венчаться в церкви?

- Правда.

- И ты так спокойно об этом говоришь?

Даша поняла, разговор будет долгий, спустила с головы платок, расстегнула плисовый жакет, взяла стул и села перед Ознобишиным, как на допросе.

- Давайте, Вячеслав Николаевич, поговорим. Я на комсомольскую работу не рвалась, помните, предупреждала: а если выйду замуж?

- А я сказал, что замужество работе не помешает, - подтвердил Слава. Повторю и сейчас, выходи себе на здоровье, - помешает, если обвенчаешься в церкви.

- А без церкви - замужество не замужество.

- Кстати, а что за парень, за которого ты выходишь?

- Наш, местный, дросковский, ничем из других не выделяется.

- А кто тебе дороже - парень или комсомол?

В общем-то это был спекулятивный вопрос, хотя до Славы не доходил низкий смысл такого вопроса, в те годы подобные вопросы задавались сплошь да рядом, и Ознобишин действовал в духе своего времени, зато Даша вознеслась на почти недоступную для того времени высоту, она отказалась ответить на вопрос Ознобишина.

- А я вам не отвечу, Вячеслав Николаевич, не путайте божий дар с яичницей.

Слава задумался - кто же ей божий дар и кто яичница.

- А ты не можешь не идти замуж?

- Не могу, - просто сказала Даша. - Я люблю его, хоть он и самый обыкновенный, но я хочу детей и именно от него, хотя вы меня, может, и не поймете.

Тогда Слава начал действовать с другого конца:

- Ты-то сама в бога веришь?

Даша со смешком качнула головой.

- Нет.

- А парень твой верит?

- А я его не спрашивала, - медленно произнесла Даша. - Думаю, тоже не верит.

- Так на что же вам церковь? - Он помешал Даше ответить и принялся рассуждать. - Религия - средство, с помощью которого богатые держали народ в темноте, попы и в эту войну помогали богачам и белогвардейцам, каждый церковный обряд укрепляет религию, и ты, комсомолка, передовая девушка, подаешь такой пример молодежи? Нет, такого удара ты нам не нанесешь!

Даша слушала, но сосредоточилась она явно не на обращенных к ней словах, а на своих мыслях, на каких-то собственных ощущениях.

- Что ж ты молчишь? - спросил Слава, озадаченный тем, что Даша не пытается возражать. - Своим поступком ты оскорбишь память своего отца, он был коммунистом и, значит, атеистом, погиб за дело коммунизма, и вот представь себе, что твоего отца, убитого кулаками, понесли хоронить в церковь? Ты бы это допустила? А сама идешь...

Даша зябко повела плечами, поправила платок, обеими руками притронулась к волосам, будто проверила - не растрепались ли.

- Что ж ты молчишь?

- Я же вижу, - скорее себе, чем Ознобишину, ответила Даша, - не хотите вы меня понять...

Славу не столько рассердил, сколько обидел ее ответ: он хотел, очень хотел понять Дашу и... не мог.

- Мы исключим тебя из комсомола, - сказал он, стараясь говорить как можно спокойнее. - Война только кончилась, и Деникин шел против нас, держа в одной руке револьвер, а в другой крест. Кулаков, убивших твоего отца, благословил на убийство поп, а теперь ты пойдешь под благословение попа?

Славе казалось, что говорит он очень правильно и убедительно, но только он сам и слушал себя. Даша молчала, сказать Даше, по существу, нечего, и в его голосе нарастала все большая и большая неумолимость.

А Даша поднялась, привернула в лампе фитиль, на стекло оседала копоть, но уже не села на стул, а прислонилась к стене, и Слава впервые заметил, насколько она рослее, крупнее и старше его самого.

"И ведь верно, года на три старше меня, - подумал Слава. - Уже взрослая..."

- Послушайте и вы меня, - неторопливо, ничуть не смущаясь, сказала Даша. - Конечно, вы можете отнять у меня комсомольский билет, но в комсомоле-то я останусь? Я ведь пришла в комсомол не затем, чтобы стать секретарем волкомола, я в комсомол вступила, чтобы вместе со своим батей бороться... Я против богачей, но я тоже хочу хорошей жизни, хочу быть сытой и хочу, чтобы дети мои тоже были сытыми. Я нашла себе парня, я нашла, а не он меня, потому что первого попавшегося парня я бы до себя и не допустила, он совсем простой и даже вторую ступень не кончил, обыкновенный мужик, но он будет мне верным мужем и не побоится никакой работы. Даже не знаю, станет ли он коммунистом. Не машите, не машите руками...

А Слава и не махал... Или не заметил, как махал?

- Отберете билет? - продолжала Даша. - Ваша воля. Только я его получу обратно, потому что я тоже за Ленина. Я ведь в сторону не ухожу и буду бороться за нашу власть. - Она еще прикрутила фитиль, лампа опять начала коптить, должно быть, в ней было мало керосина. - А теперь послушайте насчет церкви. Я хочу, чтоб меня уважали на селе, потому что трудно бороться, не пользуясь уважением людей. А если я стану жить с мужем невенчанная, бабы начнут называть меня гулящей, в деревне не привыкли, чтоб мужик с бабой сходились просто так, без обряда. Вот потому-то и я... Моя бабка венчалась, мать венчалась, и я обвенчаюсь в церкви. Не потому, что верю, а чтоб люди видели, что я не для баловства иду замуж, а всерьез. Может, через двадцать лет я сама не пущу свою дочь в церковь, да она и не пойдет за ненадобностью, а сейчас это надо, потому что если какая-нибудь баба не окрестит сейчас ребенка в церкви, вся деревня будет дразнить его выблядком...