Страшные сказки Бретани (СИ) - Елисеева Елена

— Неважно, — отмахнулся он. — Женщины с лисьими хвостами называются хюльдрами и живут далеко на севере… так, по крайней мере, мне говорили.

— Моя мать была родом из Скандинавии, — неохотно ответила Луиза.

— Она тоже была хюльдрой?

— Не полностью. Хвоста у неё не было, но в ней текла кровь хюльдр, которая передалась мне.

— Чем вы вообще отличаетесь от людей, помимо хвоста? — теперь Леон смотрел на собеседницу с любопытством.

— Хюльдры более сильные, ловкие и живучие, чем обычные женщины — да и чем многие обычные мужчины, если уж на то пошло, — Луиза недовольно дёрнула плечом. — А ещё они гораздо красивее человеческих женщин и живут намного дольше — если, конечно, кому-нибудь не придёт в голову их прикончить. Правда, это не так-то легко сделать: раны на нас заживают очень быстро. Всё, допрос окончен? — она зло взглянула на Леона. — Теперь я могу выпить чего-нибудь согревающего?

— Пожалуйста, — он протянул ей приготовленный для себя бокал вина с пряностями и невольно загляделся на то, с какой жадностью Луиза принялась пить. Тёмно-красная струйка стекла от уголка её рта по шее к ключице, и Леону нестерпимо захотелось слизнуть её языком, ощутить, как де Круаль вздрогнет и шумно выдохнет, вцепившись в его плечи — совсем как тогда, на корабле… Но он тут же вспомнил Эжени и встряхнул головой, отгоняя яркое видение. «Де Круаль в прошлом, теперь у меня другая женщина», — напомнил Леон сам себе.

Луиза залпом допила вино, отставила пустой бокал и усмехнулась — взгляд Леона явно не остался незамеченным ею. Затем она поднялась, скинув одеяло, и принялась подбирать разбросанную по полу мокрую одежду, чтобы развесить её сушиться. Бывший капитан поспешно отвёл взгляд от очерченных мокрой рубашкой форм и уставился в окно, за которым по-прежнему бушевал дождь.

— Ваш хвост так отвлёк меня, что я забыл о главном, — медленно начал он. — Зачем вы вообще пришли ко мне, да ещё и в таком состоянии? Вы убегали от кого-то? Спасались?

— Именно, — выдохнула Луиза, поворачиваясь к нему. — От Виктора Туссака.

— Что? — Леон вздрогнул. — И вы тоже с ним связаны?

— Скорее, он со мной, — вздохнула она, опускаясь в кресло и снова кутаясь в одеяло. — Скажу сразу, чтобы у нас не было недомолвок: Туссак не был моим любовником. Он хотел бы, но я предпочитаю не спать с колдунами, вампирами и тому подобной нечистью.

— Это он вам сказал, что он колдун? — прищурился Леон.

— Нет, я сама догадалась, — покачала головой Луиза. — У меня чутьё на подобных мне существ. И у Туссака, кажется, тоже. После того, как я отказала ему, он пытался угрожать, что всем раскроет мою тайну. Похоже, он посчитал меня колдуньей, сродни ему. Он хотел испытать на мне своё искусство, подчинить меня своей воле! — она расхохоталась, но вышло хрипло и совсем невесело. — Туссак думал, что достаточно заманить женщину в свой дом, напоить вином, посмотреть ей в глаза, и вот она уже твоя!

— Посмотреть в глаза? — Леон уцепился за эту нить. — Значит, он так подчиняет себе своих жертв? Смотрит им в глаза и приказывает, что делать?

— Да, но сначала угощает их вином и ведёт себя чрезвычайно любезно, чтобы они расслабились, — де Круаль взглянула на собеседника с интересом. — Вы кое-что знаете о его проделках, не так ли?

— Он убил на дуэли Симона д’Ошенье, друга Анри и Рауля, — мрачно ответил Леон. — Околдовал Констанс Бланш и затащил её в постель. Околдовал какого-то бродягу, который едва не зарезал Анри д’Эрбле. Вряд ли это можно назвать просто «проделками».

— До меня доходили слухи, что дети мушкетёров интересуются Туссаком, — кивнула де Круаль. — Когда я узнала, что вы вернулись в Париж, то сразу поняла, что это как-то связано.

— Откуда вы узнали? — нахмурился он.

— У меня есть свои источники, которые я предпочитаю не раскрывать, — туманно ответила Луиза. — Важно другое: после того, как Туссаку не удалось подчинить меня, когда я расцарапала ему лицо в кровь и сбежала из его дома, он возненавидел меня. Он не хотел иметь в противниках колдунью, поэтому попытался убить меня. Любой другой богач просто заплатил бы убийцам, но Туссак может просто приказать им, они сделают дело, а потом покончат с собой, и ему не нужно тратить деньги или бояться, что кто-нибудь узнает о его делишках! — она поёжилась и плотнее запахнула одеяло.

— На вас напали так же, как на Анри д’Эрбле, — медленно проговорил Леон. — Люди с пустыми глазами, полные желания убивать.

— Не знаю, что там было с сыном Арамиса, но на меня накинулись двое бродяг и попытались утопить в Сене, — Луиза снова вздрогнула. — Одного я заколола шпилькой, которая так и осталась в трупе, — она тряхнула распущенными волосами, и в сторону Леона полетели мелкие холодные брызги. — Второй едва не придушил меня, но я двинула ему каблуком в пах и прыгнула в Сену — а что ещё мне было делать?

— Вот почему вы так вымокли, а вовсе не из-за дождя! — заметил сын Портоса.

— И из-за дождя тоже, — она придвинулась поближе к стоящему на столе подсвечнику, словно пытаясь согреться от его слабого пламени. — Выбравшись из реки, я не знала, куда бежать. Возвращаться в мой дом было опасно — Туссак знает, где я поселилась, снова приехав в Париж, и наверняка подослал туда людей. В Лувре меня никто не ждал, а Кольбер был бы только рад избавиться от меня. К счастью, сегодня утром я узнала о вашем прибытии в Париж и о том, где вы поселились. И я пришла к вам — что мне ещё оставалось делать?

— Что ж, восхищён вашей осведомлённостью, как и вашей храбростью, — Леон чуть склонил голову. — Можете остаться у меня на эту ночь и… — он подумал, что скажет Эжени, если всё же приедет в Париж и увидит своего стражника в обществе самой опасной женщины Франции, с которой он к тому же делил постель в прошлом, а потом с горечью понял, что никакая Эжени к нему не приедет. Она сделала свой выбор, как он сделал свой, и теперь навсегда останется в Бретани, одинокая и с разбитым сердцем.

— Можете оставаться у меня столько, сколько потребуется, — заключил он.

— Благодарю, — Луиза потянулась в кресле, и одеяло снова соскользнуло, обнажая выступающие ключицы и грудь, едва прикрытую подсыхающей тканью. Теперь Леон видел, что де Круаль изменилась со времени их последней встречи: она похудела, у глаз появились едва заметные морщинки, в рыжих волосах поблёскивали серебристые пряди, и вся её бьющая в глаза красота словно угасла. Впрочем, она всё ещё была соблазнительна и полностью сознавала это.

— Можете помочь мне согреться, — предложила Луиза, совсем откидывая одеяло. — Не каждому мужчине выпадает шанс переспать с хюльдрой, а вам выпал, даже дважды… а может, и трижды!

— Благодарю, но я вынужден отказаться, — Леон отвёл глаза, надеясь, что де Круаль в ответ на эти слова не запустит в него бокалом или подсвечником. — Согревайтесь вином и одеялом, а я лучше поищу что-нибудь съестное. В шкафчике должны оставаться сыр, обрезки окорока и вчерашний хлеб.

— В чём дело? — де Круаль снова завернулась в одеяло и проследила за ним взглядом — не разозлённым, а скорее удивлённым. — Неужели у вас появилась другая женщина?

— А вы думали, что я весь год буду преданно ждать вас и нести обет целомудрия? — Леона насмешило её удивление.

— Вообще-то иногда я именно так и думала, — спокойно ответила она. — И что это за женщина, ради которой вы готовы отказаться от того, что я вам так щедро предлагаю?

— А вот это уже вас совершенно не касается, — хмуро ответил Леон, шаря на полках. — Скажите лучше вот что: вы много знаете про Виктора Туссака? Сдаётся мне, у нас с вами общий враг, и чем больше я о нём знаю, тем лучше.

— Всё, что я расскажу вам, будет пересказано детям мушкетёров? — Луиза вновь насторожилась. — И вы скажете им, откуда вы это узнали?

— Иначе не могу, — вздохнул Леон. — Между нами не должно быть никаких недомолвок.

— Они ни за что мне не поверят! Они придут сюда и отправят меня в Бастилию — уж найдут за что!

— Успокойтесь! — Леон пожалел, что не может с силой тряхнуть её за плечи, чтобы привести в чувство. — У детей мушкетёров нет никаких причин арестовывать вас, отправлять в тюрьму или казнить, они и думать-то про вас забыли! Кроме того, я не расскажу им, где вы прячетесь. Просто скажу, что вы навестили меня и сообщили кое-какие ценные сведения о Викторе Туссаке.