Иван-Дурак - Ольга Матвеева

Петр Вениаминович расхохотался:

— Стыдно признаться, но я к той неприятности на дороге никакого отношения не имею.

— А что же это было? И, главное, почему так вовремя эта неприятность случилась! Вот что подозрительно. Так что позвольте вам не поверить.

— Полноте, Иван Сергеевич! — Петр Вениаминович продолжал веселиться. — Ни разу за сегодняшнее наше рандеву не я вам не соврал, честное благородное. Правда и только правда. Ночь откровений. Вы можете мне кое-что пообещать, молодой человек?

— И что же? — Иван снова сделался холоден и недоверчив.

— Да ничего особенного, просто не увольнять своего водителя.

— А почему, собственно, я должен его увольнять?

— Да зазевался он тогда просто, задумался о чем-то своем, вот и боднул ту машинёшку. А с тормозами все в порядке было. Это он от испуга присочинил немного, боялся вам правду-то сказать — местом своим дорожит, нравится ему его работа, и вы ему тоже нравитесь. Он, кстати говоря, когда вы на службу-то ежедневно ездить перестали, затосковал даже, грустно ему было без любимого-то хозяина. Так что вы уж его простите. — Иван примирительно улыбнулся. — Но раз уж такой инцидент имел место, я, разумеется, не мог не использовать его в своих интересах. Такова, собственно, моя роль в той давней истории. Приношу свои извинения, если излишне напугал вас. Но теперь-то вы понимаете, что действиями моими руководило исключительно желание помочь вам. Теперь вы мне верите?

— Верю. Послушайте, мне показалось, что вы влюблены в свою работу, во время наших с вами бесед мне представлялось, что вы с превеликим удовольствием измывались надо мной. Так с чего это вы музой-то мечтали стать?

— Да такой уж у меня поганенький характер, — ответил Петр Вениаминович, — я всегда недоволен тем, что имею. Знакомая черта, не правда ли? — он усмехнулся. — Я вполне отдаю себе отчет, что это глупо, и это значительно осложняет жизнь, зато с другой стороны, эта самая особенность натуры заставляет двигаться вперед. Вот и мечтал я стать музой ночных сновидений. Это же так великолепно — вдохновлять людей на создание великих творений!

— А как же ваши садистские наклонности? Боюсь, что в новой должности вам сложновато будет их реализовать. — Засмеялся Иван.

— Нда, это, конечно, минус. Может быть, мне удастся внедрить какие-нибудь новаторские методы в процесс вдохновения. Например, буду напускать на несчастного художника или писателя самые страшные, изощренные кошмары. О! Уверяю вас, я уж развернусь! С моей-то фантазией! Ну-с, за то, чтобы мечты сбывались! — Петр Вениаминович поднял бокал.

— Позвольте, помнится, вы говорили, что ваша мечта исполнилась благодаря мне…, — спросил Иван после того, как отпил шампанского.

— Ха! Вот именно, благодаря вам! Мне начальство сказало, что переведет меня в музы только при одном условии — если у меня получится перевернуть жизнь успешного, состоятельного господина, у которого, в принципе, все в порядке, который по нынешним меркам является эталоном успешности, в какой-то степени героем нашего времени. Я говорю «в какой-то степени», потому что у нашего времени, к сожалению, нет героев. Их заменил такой типаж, как вы — человек, который сделал себя сам, который лгал, предавал, поступался своими принципами, переступал через себя, отказывался от своих убеждений, от своих любимых ради своей цели. Который стал богатым, известным, который имеет все, о чем ему мечталось во времена нищей юности, и даже больше. Он при этом глубоко несчастен и часто одинок, хотя и окружен самыми красивыми женщинами, но он ни за что добровольно не откажется от денег ради того, что может помочь ему стать счастливым. Таким, как вы, страшно завидуют, но лишь немногое знают, что завидовать-то особенно нечему. Вот вы-то, Иван Сергеевич, и стали моим заданием. Мне надлежало вернуть вас на путь искусства, ибо вы были рождены, чтобы стать художником. То есть, я призван был и без всякого особого задания сделать это, ибо в этом и состоит суть моей службы, но ведь у меня могло и не получиться. А я давно просился в музы. И тогда начальство решило предоставить мне дополнительный стимул — мол, удастся тебе вернуть эту заблудшую овечку в стан изобразительного искусства, то получишь вожделенный статус музы. Вуаля! Все получилось, как нельзя лучше!

— Так вы меня просто использовали?! — вскричал Иван и еле справился с желанием ударить Петра Вениаминовича по его довольной, наглой, лоснящейся физиономии или, по крайней мере, плеснуть в него шампанским. — Вы разрушили мою привычную жизнь, вы лишили меня карьеры, покоя только ради того, чтобы добиться своих целей? Только ради своего меркантильного интереса? Люди, что, по-вашему, игрушки?! Глина, из которой вы можете лепить все что угодно? А что будет, когда вам надоест быть музой? На какую подлость вы пойдете, чтобы стать ангелом, например? А может, вы еще и Богом захотите стать? Устроите тогда дворцовый переворот и незапланированный конец света?!

— А что, это мысль! — Петр Вениаминович расхохотался. Демонически. — Не хочу вас разочаровывать, но такую роль я не потяну. Даже и пытаться не буду. Обещаю! У вас, к сожалению, есть все основания мне не доверять, но прошу мне поверить, я человек чести и слово свое держу. Не горячись, Иван Сергеевич, не горячись. С вами я действовал в рамках устава и необходимости. Просто так уж случилось, что мои цели совпали с вашими глубинными потребностями, правда, о них вы сначала и не подозревали. Да мне никто бы и не позволил использовать живого человека в своих корыстных интересах. У нас ведь с этим строго. И видите, юноша, как все устроилось к обоюдному удовольствию! Я стал музой, а вы обрели свое признание, любовь и по-настоящему преданного человека! А еще веру в себя, в людей, в справедливое устройство этого мира. Вы, наконец, узнали, кто вы на самом деле! Вы очистили себя от скорлупы, которой обросли под влиянием социума, обстоятельств, общественного мнения, строя, воспитания, и стали собой! Вы стали свободным человеком! — Петр Вениаминович снова приложился к шампанскому. В эту ночь Иван узнал не только о том, что сотрудники Небесной канцелярии реально существуют, но и о том, что могут быть пьяными не хуже людей. — Мир? — новоявленная муза протянула своему протеже руку, изрядно перепачканную жиром от мяса и сыра. Иван преодолел брезгливость и руку пожал:

— Мир.

— Ну, что ж, засим позвольте откланяться, засиделся я что-то, заболтался. Разоткровенничался. Наболтал лишнего. Надеюсь, у вас ко мне больше нет вопросов?

— Есть.

— И что же это за вопрос, позвольте полюбопытствовать?

— Кого я, в конце концов, должен был спасти? Или это просто была уловка?