Бархатная кибитка - Павел Викторович Пепперштейн

крайне разнообразны. При этом все они, даже наиболее публичные из них, пребывают как бы за шторкой, как бы скромно сливаются с фоном. Чехи всегда одеваются безлико, стерто, по стандарту. Здесь не встретишь ярких, нарядных фриков. Здесь почти полностью отсутствует модная, выпендренная молодежь. И это не потому, что им не хватает воображения. Просто они скромные, скрытные, осторожные, внутренние ребята. Я тоже, живя там, научился обуздывать свою склонность выпендриваться. Научился пользоваться щитом Пилата. Научился скрываться под защитой своего собственного подобия. Носить маску с изображением собственного лица. Но, покидая чешские земли, я тут же отбрасывал эту маску, забывал о щите Пилата, – в других странах эти средства герметической мимикрии мне не требовались.

Закончу эту главу, посвященную пражским персонажам, описанием человека, которого я всегда мысленно называл Сопливый. Живя в доме номер 34 по Яромировой улице, я постоянно видел его, стоило мне взглянуть в окно. Он постоянно торчал в окне дома напротив, отрешенно и безразлично пялясь на улицу. Казалось, он ничего не понимает. Никаких эмоций не отражалось на его големическом лице, словно бы небрежно вылепленном из красноватой глины. Но все же его как-то гипнотизировало и, возможно, развлекало движение прохожих внизу, и проносящиеся автомобили, и тяжеловесное перемещение трамваев. Этот человек, облаченный в бурую рубаху, почти сливающуюся по цвету с окраской его кожи, совершал одно-единственное действие – сморкался. Причем в ладонь. Никогда я не наблюдал в его руках никаких намеков на носовой платок. Он сморкался в ладонь, а после вытирал ее о свой подоконник. В зимние дни на этом подоконнике образовывалась внушительная зеленоватая наледь, как бы огромная ледяная сопля, угрожающе нависающая над улицей. Нечто присутствовало чудовищное и величественное в его оцепенении, в его бесконечном спокойствии. Это был Сморкающийся Голем – одна из пражских насмешек над легендой о человеческом мире.

В этой главе описано некоторое количество фигур и социальных типов. Расклейщик, Регулировщик (уличные безумцы). Старики и старухи, роющиеся в помойках. Китчевый художник, серьезный художник, вьетнамцы, цыгане, пражские интеллектуалы, мыслитель-инвалид, доценты точных наук, холотропные сектанты, польский полковник, священник-философ и наконец големический икс по прозвищу Сопливый. Все они (кроме Регулировщика и польского полковника) могут претендовать на звание пражских персонажей. Но подлинными героями данной главы являются жидкости. Небольшая коллекция влаг.

Клей, белое вино, пиво, пот (обильно исторгаемый телами дышащих), чернила, кровь, сперма, псевдосперма, водка и наконец сопли, превращающиеся в ледяной кристалл.

Перечитал предшествующую главу, посвященную животным, точнее пражскую концовку этой главы. Обнаружил там один важный недосказанный момент, касающийся автострады имени Готтвальда (сейчас это сооружение называют Нусельский мост). В главе «Животные» сказано, что в восьмидесятые годы этот мост пользовался скверной репутацией: его называли мостом самоубийц, потому что с него постоянно прыгали люди. Читатель спросит: а что случилось потом? Неужели наступивший капитализм избавил пражан от искушения прыгать с моста? Не знаю, как повлияло возвращение капитализма на статистику самоубийств, но ответ проще. В начале девяностых вдоль всего моста поставили высокие загородки-сетки, что полностью перекрыло суицидально настроенным прохожим возможность осуществлять свои самоубийственные намерения. Почему этого не сделали раньше – остается только гадать.

Глава сорок седьмая

Старая граница

26 августа 1982 г.

Поезд Наход – Прага.

Вечер. Закат.

Сидим в купэ: я, папа, Милена, Магдалена и две незнакомые и пожилые тетки.

Проезжаем огромное озеро (водохранилище). Едим сладкие рогалики с мармеладом и пирожки.

Сегодня: встали рано, так как в девять часов должны были встретиться с паном Зденеком Иркой у магазина. Потом мы поехали на машине пана Ирки в Доброшев, в «Ираскову хату».

Это деревянное строение, произведение архитектора Юрковича, приятное, с замысловатой башенкой и красивой крышей. Стоит в совершенно пустынном месте на холме, покрытом выгоревшей желтоватой травой. Светило солнце, но было не жарко. Мы обошли здание кругом, везде было пусто, тихо, жужжали бесконечные осы и мухи. Потом стояли на этом холме и смотрели в сторону Польши. Польша представляла собой мутную, голубую полосу на горизонте. Пан Ирка рассказывал, как вдоль этой границы строились укрепления. Раньше здесь проходила германская граница. Перед оккупацией Чехословакии Германией здесь возвели колоссальную линию военных оборонительных сооружений. Если бы эту линию закончили, она стала бы одной из выдающихся укрепленных границ в истории, вроде финской линии Маннергейма или линии Мажино во Франции. Укрепления строились два года. Потом Чехословакию заняли немецкие войска, без единого выстрела. Вся эта колоссальная работа оказалась совершенно бессмысленной. Об этом поведал пан Ирка. Потом мы сели в машину и поехали осматривать крепость, один из центральных пунктов этой оборонительной линии.

Крепость представляет собой огромное бетонное сооружение с гигантскими железными люками для орудий. Нам пришлось ждать двадцать минут до начала экскурсии. По истечении 20 минут мы купили билеты и, смешавшись с толпой туристов, в сопровождении экскурсовода вступили в крепость. Пан Ирка остался снаружи. Он все это видел тысячу раз. Он сам принимал участие в постройке этого грандиозного и бессмысленного сооружения. На «первом» этаже (антиэтаже) ничего особенно интересного не наблюдалось. Там размещалась огромная противотанковая пушка. На вид – нечто среднее между подъемным краном и бетономешалкой. Еще там висели фотографии. На фотографиях можно было лицезреть французскую военную делегацию. Господа с седыми усами, во френчах и французских фуражках. Фуражки в виде низкорослых цилиндров с козырьками, расшитых лавровыми листьями. То есть все они щеголяли как бы в лавровых венках. На одной фотографии все они стояли напротив «Ирасковой хаты», где мы были полчаса назад. Они стояли именно на том месте, где стояли мы, разглядывая голубую полосу на горизонте. Для них эта полоса была Германией. «Ираскова хата» на этой фотографии казалась точно такой же, как полчаса назад, – с террасой, с витражами, покрытыми тонким слоем пыли, с выгоревшей травой, разросшейся у стен.

На другой фотографии те же люди стояли на бетонной площадке крепости, где мы в тот момент находились. Они разглядывали военную карту. Один из них (видимо, начальник) мягко улыбался в седые усы. Я сказал, что французы – симпатичные. Милена возмутилась. Она сказала, что французы – сволочи и что они чехов предали и запретили им воевать против Германии, когда Германия напала на Чехословакию.

На других фотографиях отступающие чешские войска и наступающие немецкие. Чехи почему-то смеялись. Немцы казались грязными и мрачными.

На одной фотографии запечатлелся немецкий молодежный отряд. Отлично видны три молодых немца в огромных, черных галифе, узких сапогах, рубашках, галстуках и касках. Они дурачились. Один делал вид, что дует в трубу. Другой, в больших круглых очках, надул щеки и выпучил глаза. Третий, похожий на японца, делал нарочито невинный вид, опускал глаза и складывал руки на груди.

После осмотра этого помещения вся экскурсия стала спускаться под землю. Мы нисходили по лестнице с короткими переходами и железными перилами. Лестница бетонная. Стены тоже бетонные. Железные перила, выкрашенные в серый цвет, отделяли нас от угрюмой пропасти. Спуск казался нескончаемо долгим. Мы спускались и спускались по одинаковым бетонным ступеням в темный бездонный колодец. Постепенно стало холодно почти до невыносимости, а воздух стал отдавать могильной сыростью. Ступени сделались мокрыми, и на них появились лужицы. До перил стало невозможно дотронуться, по ним струилась холодная подземная влага. Всюду горели одинаковые, зарешеченные лампы. Мы все спускались и спускались. В голову мне стали лезть неприятные мысли. Например, что такая лестница может вести в ад. Наконец наш спуск окончился. Бездонная бетонная шахта обладала дном, и оно было, конечно, бетонное. Внизу расходились в разные стороны длинные, длинные бетонные коридоры, освещенные ровным светом одинаковых ламп. Они производили впечатление. Мне они напомнили «Страну Чудес» из Кэрролла, но в какой-то очень мрачной и тоскливой версии. Мы долго шли по этим коридорам, пока не попали в огромный подземный зал. Там тоже стояли стенды с фотографиями. На многих снимках маячил Гитлер. Гитлер