Боги и человек (статьи) - Борис Синюков

К этому времени на «показательных для Политбюро» шахтах вообще–то существовали автоматические системы (один процент от всех шахт). Автоматизированы на них были, как правило, только главные вентиляторы, реже главные водоотливы. Это была эра магнитных реле, которые щелкали наподобие баб на завалинке семечками. Эра микропроцессоров еще не наступила. Поэтому девок–мотористок, которые сидели и ждали, когда задымит подшипник, чтобы переключиться на другой вентилятор или насос и позвонить дежурному слесарю, убрали. Вместо них посадили слесарей–автоматчиков с зарплатой в три раза выше, но с другой уже задачей – чинить постоянно «отказывающую» автоматику. Одновременно они же следили и за подшипниками, пока чинили сломавшиеся реле и контроллеры.

ВНИИгидроуголь смотрел на проблему шире. Он поставил в дежурке шахты «Байдаевская–Северная» №1 советскую ЭВМ типа «Днепр». Она состояла штук из десяти «письменных» столов, установленных в ряд, в конце их стоял триммер, напоминающий платяной трехдверный шкаф. Три инженера–электронщика дежурили около этой машины круглосуточно, а ломалась она чаще, чем автоматика на главном вентиляторе. У дежурного по шахте на панели перед ним висело штук сорок приборов со стрелочками, некоторые и с кнопочками. Такой вид любят телевизионщики, когда показывают электростанции. Но это все одна видимость, антураж «высокой автоматики». На самом деле, даже на электростанциях более половины таких приборов не работает, да они и не нужны никому, за немногим их исключением. На самом деле это не автоматика, а информация, как в сбербанке курсы валют. Современную настоящую автоматику не видно, она заключена в небольшом ящике меньше телевизора и называется он компьютер. Современный «пентиум» может управлять всей шахтой, но только к нему надо подключить тысячи концов кабеля, а вторые концы этих кабелей должны быть разбросаны на десятки–сотни километров по всей шахте, к каждой задвижке из сотен, к каждому мотору из тысяч, к тысячам других информационных датчиков, к тысячам исполнительных приводов. Вот что такое автоматика и далеко не комплексная. Кабели должны быть только медными, цепи, электродвигатели и коммутационные аппараты – взрывобезопасными или искробезопасными. Надежность всей системы выражаться цифрой 0.99, а элементы, в нее входящие – 0.9999, наработка на отказ – тысячи часов. Стоить все это будет дороже самой шахты. Забыл сказать еще, что обыкновенный выключатель, каким дома мы включаем свою люстру, во взрывобезопасном исполнении весит килограммов пять. Пускатель, которым мы, например, на поверхности включаем 5–киловаттный электродвигатель, размером с полкирпича и таким же весом, в шахте преображается в подобие письменного стола весом в 120 килограммов. А обыкновенный телефонный аппарат до изобретения искробезопасных электросхем в шахте едва отрывали от земли два дюжих мужика. И каждый датчик в шахте, если в нем есть хоть один силовой электрический контакт, должен быть заключен в стальную взрывобезопасную оболочку толщиной в палец. К каждой лампочке в шахте подходит бронированный кабель тоже толщиной в палец, сам светильник, даже люминесцентный «холодного» свечения из дюралюминия весит килограммов 8–10.

А теперь обратимся к тому, что же собрались автоматизировать. Первым на очереди стоял гидроподъем, камеру которого постоянно затапливало пульпой в первые годы эксплуатации, пока главный механик не выбросил один из углесосов, заменив его на землесос с приемлемой высотой всасывания (см. выше). Действительно, не автоматизировать же «лодку», о которой я говорил выше? Автоматизировать работу камеры гидроподъема, в которой имеется 200–процентный резерв оборудования из–за его ненадежности, можно только по принципу автоматического включения резерва в случае надобности. Но резерв в это время может находиться в разобранном виде. Компьютеру надо у кого–то спросить, не разобран ли резерв? Кроме того, зачем компьютер, если рядом с углесосом все равно стоит мужик и металлическим сачком ловит в зумпфе плавающую там деревянную щепу от топоров шахтных крепильщиков, чтобы она не попала во всас углесоса и не застряла в его рабочем колесе, после чего 6–тонная махина с 10–тонным электроприводом начинают плясать на фундаменте как детская игрушка на пружинках? Что ему трудно выключить углесос? И зачем тратить деньги на автоматику, измеряющую амплитуду «скачки» углесоса, если ловщик щепы из–за низкой зарплаты едва сводит концы с концами? Нет, я больше не могу говорить о комплексной автоматизации гидрошахт, на которую впустую и для всех очевидно, кроме разработчиков, потратили уйму денег, ничего не автоматизировав, а только разъярив мужиков, таскающих в одиночку на плечах 3–метровые бревна, и перекидывающих за смену до 20 тонн угля лопатой каждый.

Остановлюсь еще на разбазаривании электроэнергии. Я выше уже говорил, что у гидромонитора КПД ниже, чем у паровоза, у углесоса половина электроэнергии идет на никому не нужный нагрев пульпы. Скажу теперь о малой механизации с приводом от высоконапорной воды. ВНИИгидроуголь, лицемерно отказавшись от электроэнергии в шахте, правда, потом со стыдом отступивший, изобрел кроме гиротельфера, гировоза, уже упомянутых, также гидросверло, гидросветильник и гидролебедку с приводом от ковшовой турбины, работающей на высоконапорной воде из трубопровода. Ковшовая турбина – это мельничное водяное колесо, от которого отказались в конце прошлого века. КПД такой турбины также сравним с паровозным. Даже на «бесплатной» речной воде электростанции ныне применяют более эффективные реактивные турбины, не говоря уже о турбинах тепловых электростанций, где за пар надо платить. А «основоположники» сперва крутят насос электродвигателем с КПД 0.96, потом в насосе теряют 20 процентов энергии, затем теряют в трубах на трение воды о стенки, и, наконец, – в средневековых турбинах, чтобы вновь получить электроэнергию для одной лампочки в гидросветильнике.

Когда поляков, давно закрывших свою опытную единственную гидрошахту, пригласили в Кузбасс для проектирования супергигантской шахты «Антоновская» в 1985 году мощностью 20000 тонн в сутки, и они узнали у нас об энергоемкости гидродобычи, у них волосы встали дыбом, и они наотрез отказались проектировать этот вариант. После водки они согласились, сказав: «Если вам не жалко такой дорогой у нас электроэнергии, то мы сделаем и этот, ваш вариант, но дома у себя над нами бы вся страна смеялась и презирала таких проектировщиков». О поляках я еще упомяну в подходящем для этого месте.

Хронология событий в гидродобыче угля

Как я уже писал, война приостановила развитие этой технологии. После войны, когда шахты в Донбассе почти все были затоплены, а почти все евреи переместились в Сибирь из–за Холокоста, центр гидродобычи вслед за евреями переместился в Кузбасс, получивший военный толчок для своего развития. И это было хорошо, как пишется в Библии, так как уголь здесь залегал ближе к поверхности в более мощных пластах, имел несравненно более высокое качество, особенно по вредной сере, а себестоимость добычи его была в три раза ниже, чем в Донбассе. Когда построили ВНИИгидроуголь в Новокузнецке, я еще учился в Прокопьевском горном техникуме, а затем работал в Прокопьевске, на самом сложном по горно–геологическим условиям залегания пластов и их газообильности месторождении Кузбасса. К гидродобыче отношения не имел, хотя знал, что в Прокопьевске, на шахте «Тырганские уклоны» работает опытный гидроучасток.

С гидродобычей я связался, когда в 1958 году поступил учиться на профильную кафедру гидродобычи угля на горном факультете Сибирского металлургического института в Новокузнецке. С тех пор судьба моя почти непрерывно связана с этой технологией и о ней я знаю не понаслышке.

Надо сказать сразу, что гидродобыча, возможно, развивалась бы последовательно и целеустремленно в наиболее сложных условиях Прокопьевско–Киселевского месторождения и постепенно добилась бы выдающихся результатов в таких условиях. Обычная технология здесь была неэффективна и каторжная. В те годы и в 2000 году ничего в «сухой» технологии не изменилось. Кайло, лопата, топор, кувалда, электросверло, скребковый конвейер и взрывчатка – полный набор механизации шахтера. С этим инструментарием в мощных (до 10–25 метров) крутых (45–90 градусов) пластах шахтеры делали многочисленные норы и из них добывали, как придется уголь, который не требовал шихтовки для получения доменного кокса. Только позднее коксохимики научились смешивать разные марки угля при получении прочного кокса, и ценность этого сложного месторождения снизилась, но все равно, и сегодня иностранцы, особенно японцы, с удовольствием покупают этот уголь. Энергетический уголь месторождения тоже хорош. Мощный пласт Горелый содержит, так называемый, «флотский» уголь, который горит совершенно бездымно и не демаскирует военные корабли, но это уже история. Никто сегодня не топит их углем.