Северное сияние моего сердца - Вуди Добковиц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я тебе поражаюсь! Ты еще после такого умудряешься экскурсию провести. — Ответил Германия, пытаясь отдышаться после долгой пробежки.
— Погоди. То ли еще будет.
Думая лишь о репортерах, девушка совершенно забыла о руке немца, которую до сих пор сжимала своими пальцами. А вот парень напротив, почувствовав чужое прикосновение, заволновался, слегка покраснел, часто задышал. Внутри словно что-то екнуло. Но что, он не мог понять. Да еще эта временная близость убивала в нем последние остатки здравого смысла.
— Бел, они ушли?
Ему хотелось поскорее выйти из угла, да немного отдышаться, привести себя в чувства.
— Вроде. — Тихо произнесла Беларусь, поворачиваясь к Германии.
Уж больно близко они стояли друг к другу, она аж вздрогнула от неожиданности. Густо покраснев до кончиков ушей, белоруска поспешила освободить немца от своей цепкой схватки да выйти из-за угла, чтобы продолжить свою прогулку.
— Кстати, ты знал, что в тысяча девятьсот десятом году над Минском гордо возвысилась башня-колокольня костёла Симеона и Елены, ставшего символом возрождения католической веры в городе. Храм построен из красного кирпича, который привозился из земель Польши. По этой причине церковь получила второе название — Красный костёл. — Запинаясь, сказала девушка, смущенно глядя себе под ноги. — Красный костёл пережил войну, однако здание храма не получило ни одного серьёзного повреждения.
— Надо же…. — поправил мокрой от волнения рукой очки парень.
— Слушай. Гер. Я… Время уже позднее, а у нас еще поход в национальную библиотеку намечен. Давай поторопимся до темноты?
Национальная библиотека земель Республики Беларусь была открыта шестнадцатого июня две тысячи шестого года. Говоря научным языком, фигура, в виде которой построено это футуристическое здание называется ромбокубооктаэдр, но в Минске закрепилось другое его название — алмаз.
Здание Национальной библиотеки вошло в список самых необычных зданий мира, а также самых больших мировых библиотек.
Ее построили всего за четыре года. Для такого грандиозного проекта это рекордные сроки. Библиотеку строили всеми силами. В Минске ее называют Сокровищницей Нации или Алмазом Знаний и считают национальным достоянием.
Все стекла гигантского алмаза покрыты полихромными светодиодами, за счет чего, на них в темное время суток создаются объемные картинки, управляемые с компьютерной системы. Здание спроектировано и освещено таким образом, чтобы его было видно из космоса.
Парадный вход в библиотеку выглядит, как огромная раскрытая книга, символизирующая величие знаний. У входа установлена бронзовая статуя белорусскому первопечатнику Франциску Скорине. Внутри создается впечатление полета в невесомости, которое достигается за счет прозрачных стен и полов. Из окон библиотеки открывается впечатляющий вид на Минск. Стены украшают картины современных белорусских художников.
— Ну, как тебе? Правда от восторга хочется кричать?! — воскликнула Беларусь, кружась в центре холла.
В здании кроме них двоих и охраны больше никого не было. Да и не надо! Ей хотелось побыть лишь с Германией, а чужие лица только бы мешали.
— Действительно. Очень красиво.
Правда он говорил не только о впечатляющей своим блеском и величием комнате, но и о белоруске, которая как маленькая принцесса бегала по лестнице, рассказывая о библиотеке. Аккуратно поправив свой берет, она подозвала немца к себе, одновременно нажимая на кнопку лифта.
— Сейчас мы поднимемся на самый верх, и ты сможешь увидеть мой город почти как на ладони! — радостно сказала девушка, когда двери лифта закрылись.
— Едем на смотровую площадку?
— Именно! И еще хочу кое-что дополнить. Собранные здесь тома, брошюры, сборники и монографии написаны почти на девяноста языках. В коллекции хранятся ноты, карты, а также изображения на различных носителях. Но фонды могут расширяться, поскольку продумано-о….
Внезапно проклятая машина опасно затряслась, остановилась, противно скрипнув, а в кабине резко погас свет, погружая их в темноту и страх. Застрять в лифте, как же не вовремя.
— Бел! Ты где? Ответь мне! — обеспокоенно произнес парень, пытаясь на ощупь найти свою спутницу.
Он отлично помнил о ее фобии. Сейчас она может выкинуть все что угодно.
— Беларусь! Teufel!*
От внезапной растерянности ему не пришло в голову сразу достать мобильный телефон да включить фонарик. Что за болван! Продолжая себя ругать, Германия мигом рассеял темноту, позволяя своим глазам найти Беларусь. Бедная девушка. Забившись в угол, она обхватила себя дрожащими руками, боясь пошевелиться. Ее бледное лицо и покрасневшие от слез глаза были ничто по сравнению со сбившимся ритмом дыхания и ознобом. Если белоруске не помочь, то она попросту потеряет сознание от нехватки воздуха.
— Бел. Все нормально. Я здесь. — Пытался привести ее в чувства немец, положив телефон на пол. — Контролируй дыхание. Давай. Вдох и выдох. Слышишь? Вдох и выдох!
Однако та его совсем не слушала. Все мысли в голове Беларуси смешались в один огромный комок неизвестного. На смену прекрасному настроению пришло ощущения стыда, страха, но больше всего смерти. Она чувствовала, как они душат ее, не позволяя сделать хоть один спасительный глоток воздуха.
— Твою ж мать! — выругался парень, притянув к себе белоруску. — Бел, я тут. Я рядом. Лучик, не думай о темноте. Ее здесь нет. Я разогнал темноту своим фонарем. Давай же! Дыши. Повторяй за мной. Вдох. Выдох. Вот так. Правильно! Давай еще раз.
Помогая девушке прийти в себя, он забыл про все свои невзгоды, все неудачи и страдания. Его главная цель сейчас — Беларусь, и никто этого не изменит.
— Легче стало, Бел?
Она не могла еще говорить, слезы не позволяли, но на один робкий кивок ей хватило сил. Продолжая сидеть в обнимку на холодном полу, Германия гладил ее по голове своей широкой ладонью, успокаивая.
— Бел, закрой глаза. Хорошо? — увидев, как белоруска послушно подчинилась его словам, он продолжил: — Здесь больше нет темноты. Ее нет. Только солнце и куча фонариков. Представила? Gut.* А теперь вспомни что-нибудь хорошее. Первое, что придет в голову.
— Мама. — Тихо прошептала та, сильнее вцепившись в свитер немца.
— Что ты помнишь о ней? Расскажи мне.
— Она всегда улыбалась. А еще очень громко смеялась. От нее пахло яблоками, а иногда сиренью. Папа часто приносил откуда-то веточку сирени. Правда, маме это
