Избавление - Василий Соколов

- Придется нам сходить. Не могу... Приступ, - бледнея, созналась Верочка и прилегла.

- Может, воды хотите, кипятку? Наверное, и врач в поезде есть. Сейчас позову, - вмешался Сидорин.

- Не надо. Не беспокойтесь. Я и так причинила хлопот.

- Да что вы... Наше мужское дело такое, - заулыбался Сидорин и охотно побежал по вагону.

Врача в поезде не оказалось. Проводница, узнав, в чем дело, запросто спросила, на каком месяце беременность, и Верочка ответила, смущаясь, что на седьмом, и та покачала головой с укоризной.

- Вы муж? - обратилась проводница к Кострову. - Дурни! Выкидыш может свободно получиться. В Киеве сходите и немедленно в родильный дом! Ребенка загубите...

Сидорин помог не только вынести вещи из вагона, но и сдать их в камеру хранения. Еле успел к отходу поезда, и Костров уже на ходу обнял его, воскликнул:

- Вечно буду благодарен, друг! Встретимся еще! Спасибо!

Сидорин успел пожать руку и Верочке, сказав напутственно:

- Смотрите, чтоб уберечь! Фронтовой закваски.

Костров с Верочкой вышли на привокзальную площадь и направились в сторону больших, местами разрушенных зданий. По всему было видно, что это центр города, и, как думалось, где-то поблизости наверняка есть родильный дом.

- Алешка, мне дурно... - пожаловалась сразу Верочка.

- Может, посидим, вон там, в парке?

- Это ничего не даст. Невмоготу мне...

- Тогда будем добираться...

Шли медленно, не торопясь, но Верочке делалось еще хуже, и Алексей поддерживал ее за руку, за плечо и наконец обхватил своей рукой за талию, помогая двигаться. Остановясь передохнуть, Верочка примостилась на придорожную каменную бабку, небрежно расставив ноги и кособоко согнувшись.

Мимо суетливо шла, почти бежала женщина. Алексей остановил ее, спросил, есть ли поблизости родильный дом.

- Мобыть, вин туточки... - указала она рукой. - Через горку перевалить... Бачите?

- Бачу, - машинально повторил Костров.

Шли дальше. Когда стали подниматься на горку, Верочка пожаловалась, что ей совсем худо, не снесет и этого краткого пути.

- Опирайся. Вот так, - приговаривал он, беря ее руку через свое плечо и, в сущности, неся жену чуть ли не на себе.

Медленно шли двое военных в шинелях. Верочка еле переставляла ноги, Алексей буквально тащил ее; шли, не стыдясь посторонних людей, которые, поравнявшись, пялили на них глаза, говоря им вслед ласковые слова. Лишь один хлопец съязвил:

- Гляди-ка, брюхатая... Ну и деваха!..

И эта неосторожная реплика не смутила Верочку и Алексея. Как, в сущности, мало прошли они, но для обоих это был и радостный, и спасительный путь.

Шли два человека в шинелях.

Шли, чтобы сохранить третьего, того, кто еще не появился на свет.

Шли, чтобы дать жизнь третьему.

Шли ради этого третьего, ради своего счастья.

Шли, сознавая, что еще лежит город в развалинах и еще бушует где-то война, сея смерть и унося человеческие жизни, а тут бьется внутри у Верочки новый человек. При этой мысли Алексей заулыбался, и Верочка, заметив его улыбку, попросила:

- Не загадывай, Алешка, не надо. Мне так тяжко... Ноги подкашиваются. А ты... Чему ты смеешься?

- Верочка, глупышка, ребенок у нас будет. На радостях...

Трудно поднялись на возвышение, и проходящие люди сказали, что вон там, посреди каштанов, в белокаменном доме родильня.

После того как наконец добрались до спасительного дома и Верочку сразу, без проволочек с оформлением документов, положили в палату, Алексей ни на час не отлучался отсюда - он и спал в прихожей приемного отделения, мирясь с неудобствами, зная, что ей там не легче.

На другой день Верочка что-то сказала ему сквозь стекло, пыталась разъяснить на пальцах, поднося их ко рту, и ему показалось, что есть уже ребенок, просит молока, и он опрометью побежал на базар, купил молока, пучок синих подснежников, а потом, возвратившись, отдал передачу дежурной сестре, спрашивая:

- Ну как у нее?..

- Ничего пока... Ваша жинка устала с дороги. И был очередной приступ.

На третий день Верочку выписали, врач велел ехать дальше, строжайше предупредив не допускать никакого волнения.

- Довезу ли?

- Довезете. Просто она устала, натряслась.

Они снова садились в поезд. Верочка уверяла, что чувствует себя отдохнувшей, совсем прилично. И, к радости обоих, держали они путь к себе, в Ивановку...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Намедни Митяй позвал к себе Игната и, уединившись с ним в комнате, высказал ему давнюю, засевшую в голову думку.

- Помнишь наш уговор насчет губителей?

- Каких губителей? - не понял Игнат.

- Ну, которые изничтожают сады, ровно короеды. Вспомяни меня, найдем на них управу. Намылим холку!..

- Надумал? - спросил Игнат.

Митяй закивал головой.

- Обрадовать тебя хочу, сваток. Слушай внимательно, - заговорил он. Поеду. Семь бед - один ответ. К тому же наверняка примет... Немца отшвырнули. За границей его доколачивают, малость нажать - и крышка. Передохнув от высказывания этих соображений, Митяй продолжал: - На радостях он, Сталин, теперь небось попивает чаек с вареньем да табачок редкостных сортов покуривает.

- А тебе от этого какой прок? - развел руками Игнат. - К чему ты клонишь?

- Смотришь, и меня угостит, - запросто ответил Митяй. - Как думаешь, примет?

- Эге, куда хватил! - подивился Игнат, внутренне крепко завидуя свату. "Ишь, меня обскакал в разъездах. Сижу, как наседка на яйцах, никак не слезу... А он, вишь, куда ехать затеял". А вслух озабоченно заметил: Оно, конешно, должон принять. Не в такое лихолетье Ленин мужиков принимал. Ходоками звались. А тут и путь недалекий. Садись на сталинградский - и на другой день утречком в Москве. Только дело не в дороге. Ты ему заготовь бумаги.

- Какие такие бумаги? - переспросил Митяй.

- Ну этот самый доклад, чтоб по писаному с ним толковать.

- Зачем по писаному? Что у него, ушей, что ли, нет слухать? Заботы до людских дел отпали? Али не может он войти в наше положение?

- А-а, брось ты, слова - ветер, - возразил Игнат. - Случись, резолюцию захочет наложить, ты ему бумагу-то вовремя подашь, он и ублаготворит просьбу. Ты потом бумагу-то в карман, и дело на мази.

Митяй посидел раздумчиво, кажется, серьезно внял словам свата, но вдруг ни с того ни с сего побледнел.

- Ты чего? Какие тебе страхи привиделись? - забеспокоился Игнат.

- Какие могут быть страхи? К вождю, еду, а он - страхи, - отмахнулся Митяй. - Ты вот скажи, где мне опосля переночевать? Москва-то хоть и велика, да, говорят, движение сильное, наедут машины, ежели на улице - в кустах приткнешься. Фу ты, леший меня дери! - вдруг воссиял Митяй, хлопнув себя по лодыжке. - Да у нас же родня в Москве! Помнишь Феодосию, ну, которая ложками торговала и ворожить складно умела?