Избавление - Василий Соколов

- Что-то не упомню.

- Ну, горбатая которая... Все село знает, - продолжал обрадованно Митяй, - с плотником приезжим увязалась она в Москву. Дворничихой там, говорят, деньгу зашибает... Вот я и заявляюсь: мол, в гости к вам, родственнички. Не обессудьте.

- Только насчет Сталина им - ни гу-гу... Все дело завалишь.

- Почему?

- Какой ты, прости, непонятливый, - с видимой сердитостью ответил Игнат. - Едешь, можно сказать, по государственной важности, а будешь болтать всяким родственникам. Если хочешь, чтобы твое дело не накрылось, держи язык за зубами, пока не сдвинется.

- Да-а, правду говоришь... Позволь, приду в Кремль, примет меня, а что же ему докладать? - с неожиданной растерянностью развел руками Митяй.

- Голова садовая, так о чем же я и толковал. Надо письменно все изложить. И покороче. Ходит молва, Сталин не любит длинные доклады слушать. Время у него по минутам размерено: когда ложиться, когда вставать. Вот ты ему и короче излагай...

- Помоги мне, сваток, - с мольбою в голосе попросил Митяй. - Я же помню, как ты в трудное времечко об этих самых плутонгах Алешке отписал. Небось по сю пору не забывает. И... - Митяй прижал к груди руку, - помогли наши учения. Вишь, как турят немчуру, еле поспешают гнаться... Поможешь изложить доклад, тоже пойдет на пользу обществу. У тебя, сваток, - давно я приметил - голова генеральская! Жаль только, лампасов да папаху не имеешь.

- Ну-ну, хватит меня жалобить, - перебил Игнат. - А ежели всурьез, не уехал бы я в свое время с Крыма, то, глядишь, и выбился бы в черноморские адмиралы. У меня по морю до сей поры душа болит. Когда-нибудь махну к морю. Может, и тебя прихвачу с собой. Все-таки подлечиться тебе не грех, на поясницу жалуешься, на ревматизм.

- Порадей, век буду благодарить, - кивнул Митяй. - А покудова давай доклад обмозгуем.

Он встал, принес из смежной комнаты чернильницу с ручкой и ученическую тетрадь.

- Бумага нужна не такая, - возразил Игнат.

- Какая же?

- Слоновой кости, чтоб лоснилась и не мялась.

- Где такую взять? В кооперации только оберточная.

- А у тебя на печке, кажись, церковная книга имеется. Помню, Верочка мне приносила читать. Вот и вырви оттуда плотный изначальный лист.

Действительно, как это Митяй сам не докумекал: в этой церковной книге оказался чистейший лист, только, правда, по краям маленько мухами засижен, да не беда - кончики можно обрезать.

Сели. Призадумались. Игнат запустил пятерню в волосы и почесывал затылок. А Митяй, сложив под его взором крест-накрест руки, глядел на свата с превеликим умилением. Похоже, еще минута, и он раздобрится до того, что полезет целовать своего мудрейшего свата.

- Почни с дела... Ему некогда читать пустое... - тыркал пальцем в лист бумаги Митяй.

- С того и зачну... Не мешай. - Игнат обмакнул перо и начал писать:

"Обращается к вам колхозник села Ивановки, что вблизи Воронежа...

Короче говоря, не буду отвлекать вас от государственных дум, но что-то нужно делать с нашим колхозом. Подзаваливается он, и не по причине только военной порухи. Много плутней развелось в нашем селе. Как пиявки, впились в здоровое тело. Всяк себе хочет, и суют без зазрения совести руки в общественный амбар... Нет у нас толкового руководителя, а без вожака, как известно, птицы далеко не улетят. По сию пору у нас сменилось уже семь председателей. А вы знаете, что говорится в пословице: "У семи нянек дитя без глаза". Хромает наш колхоз на обе ноги, все идет через пень-колоду. Инвентарь ржавеет под открытым небом, где ж тут металла в стране набраться, коль такое безобразие... Аль возьмите вы зерно. Придет весна, сеять надо, а зерна нет. Все подчистую отправил председатель с красным обозом. Я уж не докладываю о том, что трудодень-то, по правде говоря, оказался тощим. Но мы как-нибудь переможем. А вот оставить весною поля незасеянными - это уже пахнет дурно.

Извините, Иосиф Виссарионович, что время у вас дорогое отнимаю, но доложу и по второму пункту: для чего мы живем? Чтобы разорять и, простите, шкодить в собственном доме? Нет. У нас цель великая. А как поступают на местах? Были в нашем селе два сада - старый и новый, более полтыщи корней сортных яблонь и груш - ранний и зимний анис, белый налив, апорт, антоновка, китайка, бергамоты, душистые дули... А что получилось - оба сада, можно сказать, косой скосили, порубили на дрова городским, вплоть до одного дерева. Получилось для кое-кого: после нас хоть потоп. Отбивают человека от земли, лишают радостей жизни...

Прав ли я, дорогой наш Иосиф Виссарионович, растолкуйте мне, не шибко образованному мужику..."

Игнат, написав это, вытер вспотевший лоб и вздохнул:

- Вот примерно в таком духе и докладывай. Только не робей. Будет спрашивать - руби напрямую. Он-то поймет.

- Да мне нечего стращаться, - поддакнул Митяй. - Попаду на прием и всех выведу на чистую воду. Ты только ни-ни... понял?

- Разумею, - уверил сват. - В таких вопросах я твердокаменный.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

В пути Митяй напустил на себя великую важность, а как сошел с поезда и подался сразу к Кремлю, приметно оробел. Им овладел непонятный страх. Шмыгнуть бы сразу вон в те ворота, куда ведет широкая, горбившаяся и выложенная булыжником дорога, ан нет, не слушаются ноги, не идут туда. Митяй вышел на середину Красной площади, приблизился к Мавзолею Ленина и, сняв заячий треух, минут пять стоял в поклонном молчании.

Медленно побрел на улицу - ему даже интересно стало походить по Москве, увидеть, какая она, столица наша, подышать ее воздухом. Несмотря на военную пору, Москва жила, улицы запружены толпами снующих и куда-то спешащих людей. Громады стен, как пояснил один прохожий горожанин, под камуфляжем, но Митяй так и не понял каверзное словцо, пока сам не докумекал, что разукрасили дома для маскировки от налетов вражьих стервецов.

Проплутал Митяй дотемна. Наступил вечер, подошел к одной гостинице, медленно прочел название "Якорь", хотел зайти, но табличка изнутри на стеклянных дверях предостерегала: "Мест нет". Осерчал. Ночевать же к горбатой Феодосии не пошел: заявишься, выпивать усадят, а с разбитой головой как потом идти в Кремль? Враз прогонят. И Митяй, дав себе зарок не гостевать, пока не побывает на приеме, облюбовал в каком-то многоэтажном доме местечко на лестничной клетке, под батареей: и крыша над головой, и сквозняки не гуляют, и спину греет.

Утром опять пришел он на Красную площадь. К радости своей, увидел, как милиционер перекрыл все движение на большом пространстве, и в ворота под башню пронесся черный лимузин. Митяй смекнул, что в этой машине проехал сам Сталин, иначе бы чего ей так спешить. Набравшись смелости и выпятив грудь, Митяй шагнул к воротам, хотел уж шмыгнуть в сводчатый проем, но в этот момент кто-то сзади окликнул его. Митяй оглянулся. Человек в форменной милицейской одежде поманил к себе кивком головы.