Собрание сочинений. Т. 9. Дамское счастье. Радость жизни - Эмиль Золя

Накануне отъезда Лазар так радовался, ему так не терпелось покинуть Бонвиль, что Полина разрыдалась.

— Ты разлюбил меня!

— Не будь дурочкой! Разве ты не знаешь, что мне нужно пробивать себе дорогу?.. Такая большая девочка, а глаза на мокром месте!

Но она уже взяла себя в руки и, улыбнувшись, сказала сквозь слезы:

— Смотри же, поработай как следует в этом году, чтобы вернуться довольным.

— О! не стоит чересчур много работать. Все эти экзамены сущие пустяки! Если я не перешел, то лишь потому, что мне не очень хотелось… Одолею это, раз у меня нет состояния и я не могу жить, ничего не делая, а это единственное разумное занятие для мужчины.

С первых же чисел октября, тотчас после отъезда Луизы в Кан, Полина начала заниматься с теткой. В программу третьего года обучения входила сокращенная история Франции и мифология, приспособленная для молодых девиц, в которой она должна была почерпнуть необходимые сведения, чтобы разбираться в музейных картинах. Но девочка, столь прилежная в прошлом году, теперь словно отупела. Она засыпала во время приготовления уроков, иногда ее бросало в жар, щеки вдруг загорались ярким румянцем. После безумной вспышки гнева против Вероники, которая, по словам девочки, ненавидела ее, Полина два дня пролежала в кровати. В ней происходили какие-то перемены, беспокоившие ее. Она стала постепенно развиваться: на груди появились округлости, похожие на опухоль, к которым было больно прикоснуться, самые сокровенные и нежные места покрылись легким пушком. Когда она украдкой разглядывала себя по вечерам перед сном, ей становилось неловко, ее охватывало смущение, и девочка старалась поскорей задуть свечу. Голос Полины стал звонким, и ей казалось, что это некрасиво. Она была недовольна собой, жила в каком-то нервном ожидании, в предвидении чего-то, не решаясь ни с кем говорить об этом.

Наконец, незадолго до рождества, состояние здоровья Полины встревожило г-жу Шанто. Девочка стала жаловаться на сильные боли в пояснице, изнемогала от усталости, по временам ее лихорадило. После того как доктор Казенов, с которым Полина очень подружилась, задал ей несколько вопросов, он увел тетку в сторону и посоветовал предупредить племянницу. Наступает половая зрелость, сказал он, в его практике были случаи, когда молодые девушки при виде хлынувшей крови заболевали от страха. Сначала тетка отказалась, она считала эти предосторожности излишними и не выносила такого рода откровенностей. Ее системой воспитания было полное неведение, щекотливых тем она избегала, пока они не возникали сами собой. Однако, поскольку врач настаивал, она обещала поговорить с племянницей, но не сделала этого вечером, а потом откладывала со дня на день. Полина не из трусливых; ведь многих девочек никто не предупреждал. Всегда будет время просто сказать ей, что это совершенно естественно, не вызывая неуместных вопросов и не вдаваясь в подробности.

Как-то утром г-жа Шанто, выйдя из спальни, услышала стоны Полины и очень встревоженная бросилась к ней. Сидя посреди кровати и откинув одеяло, девушка с побелевшим от ужаса лицом истошным голосом звала тетку; она смотрела на себя, на пятна крови и была так потрясена, что обычное мужество изменило ей.

— Ах, тетя! тетя!

Госпожа Шанто сразу все поняла.

— Это пустяки, дорогая. Успокойся.

Но Полина, которая продолжала разглядывать себя, сидя в напряженной позе тяжело раненого человека, даже не слышала ее слов.

— Ах, тетя, я почувствовала что-то мокрое, смотри, смотри же, это кровь! Все кончено, простыни промокли насквозь.

Голос ее ослабел, она решила, что истекает кровью. Теперь она вспомнила вопль кузена, вопль отчаяния и страха перед необъятностью небесного свода, тогда она не понимала его.

— Все кончено, я умираю.

Тетка в замешательстве искала подходящих слов, какую-нибудь ложь, чтобы успокоить ее, ничего не объясняя.

— Не волнуйся, разве я была бы так спокойна, если бы тебе угрожала опасность… Клянусь, это бывает у всех женщин. Это как кровотечение из носа…

— Нет, нет, ты говоришь так, чтобы успокоить меня… Я скоро умру, я скоро умру.

Нельзя было терять времени. Пришел доктор Казенов, он опасался воспаления мозга. Г-жа Шанто снова уложила девушку, пристыдив ее за трусость. Прошло несколько дней, нервный припадок кончился. Девушка была изумлена, отныне она размышляла о новых и непонятных вещах, затаив в глубине души невысказанный вопрос, на который упорно искала ответа.

Через неделю Полина снова начала заниматься и, казалось, очень увлеклась мифологией. Она почти не покидала большую комнату Лазара, в которой всегда работала; приходилось звать ее к столу, она являлась рассеянная, словно оцепеневшая. Но там, наверху, книги по мифологии не раскрывались. Полина, мучительно стараясь понять, широко раскрыв глаза и сжав голову похолодевшими от напряжения руками, просиживала целые дни над трудами по медицине, оставленными Лазаром в шкафу. В те чудесные дни, когда Лазар воспылал страстью к медицине, он приобрел «Трактат о физиологии» Лонге и «Описательную анатомию» Крювейе, хотя они были ему не так уж необходимы. Как раз эти книги остались, а другие, нужные для работы, Лазар увез с собой. Едва тетка выходила, Полина доставала их, но при малейшем шорохе неторопливо клала на полку, не потому, что боялась быть застигнутой на месте преступления, а потому, что родные могли помешать ей заниматься серьезным делом. Вначале она ничего не понимала, обескураженная терминологией, которую ей приходилось разыскивать в словаре. Затем, сообразив, что здесь нужна система, она принялась за анатомию прежде чем перейти к физиологии. Эта четырнадцатилетняя девочка как бы в силу необходимости узнала то, что обычно скрывают от девушек до брачной ночи. Она рассматривала изумительные по своей выразительности и реализму иллюстрации анатомии; задерживалась на каждом органе, изучала самое сокровенное, то, чего привыкли стыдиться мужчины и женщины; но ей не было стыдно, она сосредоточенно переходила от органов, дающих жизнь, к органам, регулирующим ее процессы, чуждая дурных мыслей благодаря своей здоровой натуре. Постепенное познание организма человека наполняло ее восторгом. Она читала эти книги с увлечением; ни сказки о феях, ни Робинзон, прочитанный когда-то Полиной, не расширили так ее кругозор. После этого труд по физиологии явился как бы комментарием к иллюстрациям, и все стало для нее ясно. Она даже раскопала «Руководство по патологии и клинической медицине» и углубилась в изучение страшных болезней, узнала о лечении разных аномалий. Многое ускользало от нее, она лишь интуитивно угадывала, что ей нужно знать, чтобы облегчать страдания людей. Сердце ее сжималось от жалости, снова ею овладела давнишняя мечта все понять, дабы всех исцелить.

Теперь Полина понимала, почему при наступлении половой зрелости из нее, как сок из спелой грозди винограда, раздавленной во время сбора, брызнула кровь. Проникнув в эту тайну, она стала относиться серьезно к бурлящему в ней потоку жизни, который, она чувствовала это, с каждым днем нарастает. Ее изумляло и возмущало молчание тетки. Зачем она держала ее в полном неведении? Зачем допустила, чтобы девочка так испугалась? Это несправедливо, знание не может причинить никакого вреда.

Впрочем, в течение двух месяцев ничего не было. Однажды г-жа Шанто сказала:

— Если произойдет то, что тогда в декабре, помнишь, не пугайся… Так нужно.

— Да, я знаю, — спокойно ответила девушка.

Тетка смотрела на нее в полном смятении.

— Что ты знаешь?

Тогда Полина покраснела при мысли, что придется по-прежнему лгать, скрывать, что она прочла эти книги. Ложь претила ей, она предпочла признаться. Когда г-жа Шанто раскрыла книги, лежавшие на столе, и взглянула на иллюстрации, она просто обомлела. А она еще так старалась преподнести ей в невинном виде любовные похождения Юпитера! Лазар должен был держать под замком эти мерзости. Долго она допрашивала провинившуюся со всевозможными предосторожностями и намеками. Но Полина озадачила тетку своим простодушием. Что ж поделаешь? Так мы устроены, в этом нет ничего дурного. У девочки пробудился чисто умственный интерес, в больших и ясных детских глазах не было и намека на чувственность. На той же полке Полина обнаружила несколько романов, но они с первых же страниц внушили ей отвращение и скуку, до такой степени они были напичканы фразами, которых она совершенно не понимала. Г-жа Шанто, приходившая все в большее замешательство и одновременно несколько успокоенная, ограничилась тем, что заперла шкаф и унесла с собой ключ. Через неделю ключ снова появился, и Полина разрешала себе время от времени, в виде развлечения, прочитать главку-другую о неврозах, размышляя при этом о своем кузене или о лечении подагры, надеясь облегчить страдания дяди.

Впрочем, несмотря на всю строгость тетки, перед девочкой отнюдь не стеснялись. Животные, находившиеся в доме, могли просветить ее, если бы она и не заглядывала в книги. Особенно интересовала ее Минуш. Эта Минуш была распутницей, раза четыре в год она точно с цепи срывалась. Внезапно эта изнеженная кошечка, непрерывно занятая своим туалетом, боящаяся выйти на улицу, чтобы не замарать лапки, исчезала дня на два, на три. Полина слышала, как она мяукала и дралась, а по вечерам в темноте, как угольки, сверкали глаза всех котов Бонвиля. Возвращалась Минуш в ужасном виде. Потрепанная, как потаскушка, с висящей клочьями шерстью, до того грязная, что целую неделю вылизывала себя. А потом она опять становилась привередливой принцессой-недотрогой и ластилась к людям, словно не замечая, что живот ее округляется. В одно прекрасное утро у нее появлялись котята. Вероника уносила их в своем фартуке и топила, а Минуш, прескверная мать, даже не искала их; она привыкла, что ее избавляют от потомства, и, видимо, думала, что обязанности матери на этом кончаются. Вскоре она снова принималась вылизывать себя, мурлыкать, прихорашиваться вплоть до того вечера, когда, забыв всякий стыд, царапаясь и мяукая, снова отправлялась на поиски приключений. Матье был бы лучшим отцом, он относился с нежностью даже к чужим детенышам и, скуля, бежал за Вероникой, уносящей в фартуке котят. Он обожал эти крохотные существа, ему хотелось облизать их.