Собрание сочинений. Т. 9. Дамское счастье. Радость жизни - Эмиль Золя

— Так, какая-то чепуха, что-то очень смутное, право, я не запомнила.

Она и на сей раз не лгала, сновидения проносились в полумраке, нечто невидимое касалось ее, в ней пробуждалась женщина, говорила плоть, но никогда ни один четкий образ не возникал перед ней. Она никого не видела. Казалось, ее приласкал морской ветерок, который врывался летом сквозь открытое окно.

Между тем нежная привязанность Полины к Лазару с каждым днем становилась все глубже. Не только потому, что к долголетней братской дружбе примешалось еще чувство проснувшейся женщины: у нее была потребность поклоняться кому-нибудь, и в своем ослеплении она считала его самым умным, самым сильным. Постепенно эта родственная нежность стала переходить в любовь. Тут был и пленительный лепет зарождающейся страсти, и трепетный, звенящий смех, тайные, волнующие прикосновения, — словом, все, что ведет в очарованную страну чистых ласк, подстегиваемых инстинктом продолжения рода. Лазар, уже пресыщенный своими похождениями в Латинском квартале, все испытавший, продолжал видеть в ней сестру, она не возбуждала в нем желания. Но Полина, чистая и девственная, проведя детство в глуши и не встретив никого, кроме Лазара, мало-помалу начала боготворить его и целиком отдалась этому чувству. Когда они были вместе с утра до вечера, она, казалось, жила только им, не сводила с него глаз, спешила предупредить малейшее его желание.

Примерно в это время г-жу Шанто удивила необычайная набожность Полины. Она знала, что Полина два раза исповедовалась. Потом ей показалось, что между молодой девушкой и аббатом Ортером возник холодок; три воскресенья подряд она отказывалась ходить к мессе и пошла в церковь, только чтобы не огорчать тетку. Причин она не объясняла, по-видимому, ее оскорбили вопросы и объяснения аббата, который выражался не слишком деликатно. И тогда благодаря своему обостренному материнскому чутью г-жа Шанто угадала все усиливающуюся любовь Полины. Однако она молчала, даже мужу не сказала ни слова. Это романтическое приключение поразило ее, до сих пор возможность любви между сыном и племянницей, а тем более брака, не входила в ее расчеты. Она, как и Лазар, продолжала обращаться со своей воспитанницей, как с девчонкой; она решила поразмыслить, дала себе слово понаблюдать за ними, но не вмешивалась, ибо, в сущности, заботилась лишь о том, чтобы доставить удовольствие сыну.

Настали жаркие августовские дни. Как-то вечером молодой человек заявил, что завтра по дороге на завод они искупаются. Чтобы соблюсти приличия, мать сопровождала их, хотя полуденное солнце нещадно палило. Она уселась рядом с Матье на горячей гальке и раскрыла зонтик, под который пытался забраться и пес.

— Куда это она пошла? — спросил Лазар, видя, что Полина спряталась до пояса за камнем.

— Она хочет переодеться, — сказала г-жа Шанто. — Отвернись же, ты стесняешь ее, ведь это неприлично.

Он был крайне изумлен, снова взглянул в сторону, где развевался край белой рубашки, затем перевел глаза на мать, повернулся спиной и стал быстро раздеваться, не сказав больше ни слова.

— Где же ты? — крикнул он наконец. — Вот те на! Уж не собираешься ли ты надеть твое голубое платье?

Легким и быстрым шагом подбежала Полина, в ее чересчур веселом смехе чувствовалось смущение. После приезда кузена они еще ни разу не купались вместе. На ней был настоящий купальный костюм, скроенный из одного куска материи, перетянутый в талии поясом, обрисовывающий бедра, гибкий стан и высокую грудь. Она казалась тоньше, чем в платье, и походила на флорентинскую мраморную статую. Ее обнаженные ноги и руки, ее маленькие ступни, обутые в сандалии, были белы и нежны, как у ребенка.

— Ну, — спросил Лазар, — поплывем до Пикоше?

— Давай, до Пикоше, — ответила она.

Госпожа Шанто крикнула:

— Только не очень далеко… Вечно вы меня заставляете волноваться!

Но они уже бросились в воду. Пикоше, группа скал, которая даже во время прилива возвышалась над водой, находилась примерно на расстоянии километра. И вот они поплыли рядышком, не спеша, как два приятеля, отправившиеся на прогулку по чудесной прямой дороге. Сперва Матье следовал за ними, но потом, видя, что они уплывают все дальше и дальше, выскочил на берег и стал отряхиваться, обдавая брызгами г-жу Шанто. Он был ленив и терпеть не мог бесполезных подвигов.

— Какой ты у меня умница, — сказала хозяйка. — Боже милостивый, можно ли так рисковать жизнью?

Она уже едва различала головы Лазара и Полины, издали похожие на кусты морских водорослей, плывущих по воде. Была довольно сильная зыбь, они двигались вперед, мягко покачиваясь, и спокойно болтали, рассматривая водоросли, видневшиеся в прозрачной воде. Полина устала и легла на спину, лицом к небу, устремив взгляд в синеву. Это море, баюкавшее Полину, оставалось ее верным другом. Она любила в нем все: и суровое дыхание, и студеную чистую воду, она с наслаждением отдавалась волнам, ощущая журчащие ручейки на своем теле, ей нравилась эта яростная борьба с волнами, от которой мерно билось сердце.

Но вдруг она вскрикнула. Кузен спросил с беспокойством:

— Что случилось?

— Кажется, лопнул лиф… Я слишком напрягала левую руку.

Оба стали подшучивать над этим. Полина поплыла медленнее и, удостоверившись в беде, смущенно смеялась: у нее лопнула бретелька, обнажив плечо и грудь. Лазар шутя посоветовал ей обшарить карманы и посмотреть, не завалялась ли где-нибудь английская булавка. Между тем они доплыли до Пикоше. Лазар, как обычно, взобрался на скалу, чтобы передохнуть перед тем, как плыть обратно. Она же продолжала плавать вокруг скалы.

— Ты не полезешь наверх?

— Нет, я не устала.

Лазар решил, что это каприз, и рассердился. Ну не глупо ли? На обратном пути у нее может не хватить сил, если она не передохнет немного. Но она заупрямилась, даже перестала отвечать, тихо рассекая воду подбородком и погрузив в нее молочно-белое плечо, похожее на перламутровую раковину. Со стороны моря в скале была трещина в виде грота, где они когда-то изображали Робинзона и Пятницу перед пустынным горизонтом. А там, на берегу, г-жа Шанто казалась маленькой черной букашкой.

— Ну и проклятый характер! — крикнул наконец Лазар, снова бросаясь в воду. — Если ты будешь тонуть, я и не подумаю тебе помогать, честное слово!

Полина и Лазар медленно поплыли обратно. Они дулись друг на друга и не разговаривали. Когда Лазар услышал, что Полина задыхается, он посоветовал ей по крайней мере лечь на спину. Но лиф сползал все ниже, она боялась, что, если сделает хоть малейшее движение и перевернется, грудь ее окажется на поверхности воды, словно белая лилия, всплывшая из глубины. Тогда Лазар все понял. Видя, как она устала, и боясь, что ей не добраться до берега, он решительно приблизился, чтобы поддержать ее. Она хотела оттолкнуть его и отбивалась, но потом вынуждена была подчиниться. Лазар схватил ее за талию, и, тесно прижавшись друг к другу, они поплыли к берегу.

Испуганная г-жа Шанто бросилась им навстречу, а Матье выл, стоя по колени в воде.

— Боже мой! Какое легкомыслие!.. Ведь я говорила, чтобы вы не заплывали чересчур далеко!

Полина лишилась чувств. Лазар поднял ее, как ребенка, и положил на песок, а она, полуобнаженная, прижалась к его груди; с обоих ручьем стекала соленая вода. Вскоре девушка вздохнула и открыла глаза. Узнав кузена, она разрыдалась, крепко и порывисто обняла его и поцеловала наугад, прямо в губы. Все это произошло почти бессознательно, то был невольный бурный порыв любви после смертельной опасности.

— О! как ты добр, Лазар! Как я люблю тебя!

Он был потрясен страстностью этого поцелуя. Когда г-жа Шанто стала переодевать девушку, он сам отвернулся. Возвращались в Бонвиль медленно, едва передвигая ноги; казалось, оба изнемогали от усталости. Мать шагала между ними, размышляя о том, что пришло время принять решение.

Но у семьи Шанто было много других забот. Завод «Сокровище» был построен, уже с неделю проводили испытания аппаратуры, и они дали плачевные результаты. Лазар должен был признать, что он плохо спроектировал отдельные детали. Он отправился в Париж, чтобы посоветоваться со своим учителем Гербеленом, и вернулся в полном отчаянии. Все нужно было переделывать заново, великий химик уже усовершенствовал свой метод, а это требовало полной перестройки. Между тем шестьдесят тысяч франков были израсходованы целиком, а Бутиньи заявил, что не даст больше ни одного су; с утра до вечера он с горечью и упорством твердил о мотовстве, как практический человек, который все заранее предвидит. Лазар просто готов был избить его. Возможно, он бросил бы все, не терзай его мысль, что в эту бездонную яму ухнули тридцать тысяч Полины. Его честность, его гордость возмущалась: так нельзя, нужно найти деньги, можно ли оставлять дело, которое должно принести миллионы.