До встречи в феврале - Эллисон Майклс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Настоящий подарок остался в коробке в багажном отделении аэропорта. Его должны доставить завтра утром – я не стал мучить сотрудников службы доставки в вечер Рождества и оставил заявку на девять утра, прямиком к двери Эммы. Сверху коробка исписана маркером словами поздравлений и фразой:
Чудо внутри
Мама слишком устала приготовлениями блюд и разрешила Вики и Синтии помочь ей на кухне. Мальчишки и, конечно же, Люк полностью поглотились подаренными наборами «Лего» и машинками на пульте управления. Адам и отец налегали на пиво и мужские разговоры, раз уж они остались единственными в этом доме, кто оправдывал звание «взрослых». Я наслаждался прекрасным видом – счастье выглядит именно так.
А в центре картины – Эмма, помогающая Софи выводить единорога на мольберте, который сама же ей и подарила. Они полностью ушли в искусство и не видели, как я пялюсь со стороны.
Мне снова нездоровилось. Мешанина из маминых блюд и «Гленн Макаллана» перекручивалась в фарш, превращала мои сердечные мышцы в пюре. Отравляла все органы и выкручивала живот. Симптомы болезни проявлялись только рядом с ней. Когда она улыбалась или смотрела на меня. Когда я слышал любое упоминание об Уильяме Максвелле. Я слышал о ревности, но знал о ней не больше, чем о раковых клетках и способах их излечения. Других ревновали ко мне, меня ревновали к другим, но, чтобы ревновал я… Это крайняя точка чепухи, Эверест безумия, заоблачность реальности.
Но моё тело посылало сигналы сердцу, транслировало импульсы по проводам души, а я принимал их за болезнь. Язву или гастрит, вирусное заболевание, отказ печени. И только сейчас, глядя на Эмму и чувствуя всё те же знамения организма, я понял, что проблема не в животе, а выше. Что заражение захватило сердечную мышцу, отравило гангреной и пустило метастазы во все отдалённые клочки тела и разума.
Не лихорадка, не последняя стадия рака, не чума, а слепота одолела меня. Ведь я смотрел на неё, но увидел только сейчас. Никакой врач не поможет, только если не научились лечить недуги влюблённого сердца.
Я безнадёжно влюбился в девушку, которая рисовала единорогов и писала шедевры. Которая стучала пальцем по губам, если истошно о чём-то размышляла. Которая смеялась так громко, что проникала смехом под кожу по задраенным порам. Она завтракала кофе и ужинала крекерами, не умела готовить, зато умела шутить лучше всех. Не боялась выглядеть глупо, давать отпор, воровать картины, высказывать мысли, любить… зато боялась одиночества, наряжать ёлку и грубости человеческой души.
Как можно быть таким слепым? Три недели я ждал вечера, чтобы позвонить одной единственной девушке на всей планете, и не понял, что давно перепрыгнул все ступеньки на той лестнице. Стоял на самом верху, держась за перила. Я никогда не любил, чтобы убедиться в своём диагнозе, но если любовь существует, то она наверняка поражает именно так.
Внезапно все звуки в комнате заглохли, будто меня бросили в реку. Всё пространство сузилось до одной точки – Эммы. И стало нечем дышать.
Я влюбился в девушку, впервые и безнадёжно, а она встречалась с другим. И как ни одна другая заслуживала настоящего женского счастья, которое ей не мог дать такой, как я. Ведь я разбивал сердца ни раз и ни два, и в моих карманах не найдётся клея, чтобы собрать разобранный пазл сердца Эммы воедино. Зато это мог сделать кое-кто другой, имени которого я даже не мог произнести вслух. Волан-де-Морт моего сознания.
Оставалось лишь уповать, что это лёгкая влюблённость уходяща, как пора цветения, как моросящий дождь или вечерний сплин. А чтобы избавиться от неё, нужно держаться от Эммы подальше.
Пока все усиленно занимались своими делами и забыли обо мне, я решил излечить сразу два сердца. Своё от Эммы и Эммы – от неразделённой любви. Она должна быть с тем, кто сможет носить её на руках и каждый день окружать заботой.
Я незаметно выскользнул в коридор и порылся в карманах её сумки, висевшей под пуховиком. Достал телефон и поднялся в комнату, которую пятнадцать лет делил с Люком. Его имя числилось в журналах вызовов чаще других, и я нажал на вызов.
Гудки долго сменяли друг друга бездарной мелодией, а я задыхался от чувств. Страха и уверенности. Нежелания отпускать Эмму в руки другому и осознания, что так я поступаю правильно.
– Привет! – Радостный голос Уильяма Максвелла прорвал динамик. – С Рождеством, милая!
– Эм, это не Эмма. – По хрипоте моего холодного тона он и так уже всё понял. – Это Джейсон Кларк, тот парень, в доме которого она живёт.
Вряд ли он удосужился запомнить такую мелочь, как меня.
– Да-да, я вас помню. С Эммой что-то случилось? Почему вы звоните с её телефона?
С Эммой ничего не случилось, зато случилось со мной.
– Не волнуйтесь, с ней всё в порядке. Но я звоню из-за неё.
– Я не понимаю…
Я тоже ни черта не понимал. Но так было правильно. Я должен был устроить Эмме то чудо, о котором она мечтала.
– Слушайте меня внимательно, мистер Максвелл, и не перебивайте.
Эмма
Я не планировала устраивать беговой марафон по лестнице в девять утра. Кларки усадили меня в грабительски дорогое такси по праздничному тарифу уже заполночь, когда Рождество передало эстафету обычному воскресенью, и волшебство стало постепенно затухать.
Опьянённая вином и счастьем, я мечтала проваляться в постели до обеда, но уж точно не в страхе вскакивать с кровати, когда солнце ещё отходило от похмелья вчерашних событий. Стук ударил в мои перепонки, как в бонго, и колотил с остервенением, пока я не укуталась в халат и не помчалась вниз. Хотя на самом деле, постучали всего пару раз с предельной тактичностью, словно не хотели беспокоить, но и не могли уйти.
После случая с Карен я была умудрена опытом – проверять, кто стоит на пороге, по-шпионски выглядывая из-за шторки. На секунду моё сердце разволновалось, что приехал Джейсон, который остался ночевать у родителей вместе с остальной семьёй. Или Уилл соизволил променять свою работу на меня. На крайний случай мистер
