Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Над чем надсмеялась ты, негодница?!.»
Это слово не было раньше ругательством. Так грубовато, но по-доброму называла бабушка ее маму. И Бахыт с малых лет научилась так называть ее. Взрослые всегда смеялись над этим. И вдруг сейчас совсем по-иному зазвучало оно на бумаге.
«Негодница!.. Ты чувствуешь себя совсем свободной и безнаказанной с тех пор, как получила об отце страшное известие. А что, если он жив и просто пропал без вести? Разве не случалось так? Что будет, если в один прекрасный день он вдруг вернется с фронта и спросит тебя обо всем?!. С тех пор как умерла бабушка, ты совсем потеряла всякий стыд, все глубже падаешь в пучину разврата!..»
Тут она снова заплакала. Ее особенно потрясло последнее написанное ею слово. Да, разврата! Эта негодница, видимо, умоляет судьбу о том, чтобы отец никогда не вернулся. Сколько раз приходили к ней чужие мужчины. Какой позор для памяти отца, для всей их семьи!..
Только о себе думает человек, который зовется ее матерью. Что ей честь дочери… Да, да! И пусть не вздумает оправдываться. Не нужны никому твои слезы, негодница. Никогда не оттает мое сердце, навеки окаменевшее для тебя. Можешь умолять меня о прощении, падать к моим ногам, но я помню своего отца!.. Любого прощу, какую бы ни причинил он мне обиду в жизни, но тебя — никогда!
Почему не родилась я мужчиной!? Тогда бы я посмотрела на тебя, как бы ты осмелилась надругаться над памятью отца. Пользуешься тем, что я слабая девушка…
О, лучше бы сквозь землю провалиться, чем дожить до такого позора перед всем миром. Лучше живой быть закопанной в могилу. И еще имя носит — Баян!..
Давно это уже с ней. Каждый день плачет она по отцу. Когда была поменьше, то такого не случалось. А теперь, когда подросла, одна и та же мысль гложет ее, не дает покоя. И чем дальше, тем сильнее…
Может быть, это началось, когда пришла она как-то домой и еще на пороге услышала причитания. Дом был полон старушек. Бабушка ее давно уже болела… Бахыт, конечно, плакала тогда, горько плакала, когда умерла бабушка. Старушки укутали ее в белую простыню — единственную белую материю, оставшуюся в доме, и похоронили на кладбище за зимовьем. А потом воздвигли над ее могилой небольшой мазар из сырцового кирпича… Но это было, когда Бахыт училась еще во втором классе, а тосковать с такой необычной силой по погибшему отцу она начала позже. Все чаще и чаще, чуть ли не каждую ночь стал сниться он ей. Она доставала «черную бумагу» — извещение о смерти — и подолгу рассматривала ее. Если бы она сама увидела мертвого отца, бросила бы на могилу горсть земли, то тогда бы только поверила в неизбежное. И все равно он продолжал бы для нее существовать как живой. И уж если бы мать ее была ему настоящей женой, то не водила бы к себе мужчин до конца своей жизни…
Все ярче вспоминались ей полузабытые детские видения. Она сидела на руке большого сильного человека и смотрела на проходящие колонны демонстрантов. Гордость за отца переполняла ее сердце. Отец купил ей шоколадное мороженое, но она забыла о подтаявшей трубке и изо всех сил замахала руками. Коричневые потеки разлились по белому шелковому платью, которое мать гладила накануне. Мать сразу принялась ругать ее, но тогда вступился отец. «Ладно, чтобы никогда больше не слышал я тебя ругающейся… На свете не перевелись еще вода и мыло. Отстираешь после праздника! Если тебе лень, бабушка постирает».
Как будто только что слышала она добрый, спокойный голос, чувствовала тепло большой отцовской руки… Когда они влились в колонну, отец пересадил ее на плечо. Ей показалось, что она взлетела на верхушку самого большого дерева и смотрит оттуда на мир, ни для кого не достижимый. Или представила, что взобралась она на высокую ледяную вершину Алатау. Именно эта картина вспоминается чаще других и заставляет Бахыт горько плакать. Она знает, когда это было. Первого мая 1941 года.
Война… Для многих она прошла и забылась, а с ней осталась на всю жизнь горькой памятью об отце. Бухгалтером был ее отец и никогда не держал в руках оружия. Когда началась война, он первым пошел в военкомат. А мать нагрузила на арбу пожитки, посадила сверху бабушку с маленькой Бахыт и поехала в аул, где было полегче. Ни образования сносного не было у матери, ни полезной для колхоза специальности, и ее направили пасти овец…
Десять лет уже было Бахыт, когда впервые произошло это с матерью. «Черная бумага» давно уже лежала у них в сундуке. Но Бахыт убежала тогда в степь, забилась в оставленную волчью нору. Лишь на вторые сутки отыскала ее мать, со слезами на глазах уговорила вернуться…
В другой раз она открыто поссорилась с матерью, ругала ее непристойными словами, как разнузданная баба. На районном базаре слышала она эти слова. Ей было тогда тринадцать лет, отчаяние и дикая ненависть охватили ее. Потом ей стыдно было смотреть в глаза подруг, и целый месяц после скандала она не ходила в школу. Завернувшись в старый и широкий тулуп, в котором отец ездил когда-то в командировки, лежала Бахыт долгими вечерами в сарае и плакала до полного изнеможения. Ела она у соседей, а матери сказала, что у нее такие же нечистые руки, как и совесть.
Помирить их удалось лишь маленькой старушке соседке, которая несколько ночей подряд провела у них. Большого труда стоило ей тогда уговорить девочку. И вот снова, уже в третий раз, мать совершает это!..
Бахыт подняла голову от письма, отодвинула ручку. В какую-то минуту ей захотелось покончить с собой. Тогда станет легче и не будет казаться, что все шепчутся за спиной о матери. А ей, негоднице, она напишет: «Я достаточно натерпелась от твоих мерзостей. Но
