Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин

Через пять минут он вынужден был присесть на камень. Сердце выскакивало из груди, на лбу выступил холодный пот. На какую-то минуту он почти потерял сознание, но, отдышавшись, снова принялся за работу. Причудливо изогнутые ветки выскакивали из дрожащих рук, отлетали в сторону. Все же он поколол все, что вынесла мать. Когда, пошатываясь, он принес на кухню охапку дров и вывалил ее возле печки, мать заплакала, запричитала:

— О аллах, ты совсем бледный!.. Зачем гонишь себя в могилу на горе своей несчастной матери, на горе жене и ребенку?! В тридцать лет твоя жена начала седеть! Лучше бы умереть мне, чем видеть все это… Аллах!..

В таких случаях он раньше грубо обрывал мать, повышал голос или попросту уходил. Но сегодня все было не так. Тулеген лишь сделал шаг к матери:

— Будет, мать…

А мать, почувствовав, что сын ее слушает, спешила высказать все, что накипело у нее:

— Кто, кроме тебя, подумает о твоей старой матери, о семье? На кого променял ты нас?.. Скоро зима, а у девочки нет теплого пальто, бедная Сабира носит брезентовые ботинки. Нет угля, дрова на исходе. Что можем мы сделать на те восемьдесят рублей, которые зарабатывает Сабира? Ведь нас четверо, как-никак. Чем только закончатся для семьи твои похождения?!

Тулеген молчал, и мать тоже замолчала. Какой-то необычный был сегодня ее непутевый сын. В лучшем случае, он говорил, что исправится, бросит пить, но все начинал сначала. Сегодня же он выслушал ее и ничего не сказал, лишь поджал губы.

С удивлением смотрела она, как одевается сын. Какая-то была уверенность в его движениях. Так и не сказав ни слова, он подошел к окну, постоял и решительно вышел из дому. Через окно было видно, как он твердым шагом пересек двор, вышел на улицу. Никогда раньше не шел он так…

— Дай аллах тебе волю и разум!.. — прошептала мать.

Да, обычно после очередной попойки он направлялся прямо в забегаловку, чтобы «подлечиться», а там все продолжалось по-прежнему. Теперь же Тулеген прошел мимо выцветшей будки, даже не посмотрев на нее. Он направился на место первой своей работы, в горторг.

И, как нарочно, на полпути увидел Курманбая Мусагалиева. Тот еще издали поприветствовал его и с ходу заговорил о каких-то документах, которые следует «привести в порядок». Потом он вынул новую пятидесятирублевку в качестве аванса и протянул Тулегену.

Тулеген молча слушал его, потом коротким сильным ударом отбросил от себя эту руку с деньгами. Еще не измятая зеленоватая бумажка, кружась, упала на землю.

— Больше никогда не подходи ко мне… Слышишь, убью!

Курманбай Мусагалиев недоуменно смотрел ему вслед, поглаживая правую руку. Потом пожал плечами и поднял деньги.

— Наверно, набрался с утра! — решил он.

А Тулеген широко шагал по тротуару. У него словно камень с души свалился. Жалел он только о том, что не сделал этого раньше…

ТЕТУШКА МАЛИКЕ

перевод М. Симашко

В просторной больничной палате возле огромной голландской печи стоят две кровати. Между ними сидит на табурете, накрывшись белым халатом, тетушка Малике.

В палате не менее десятка детских кроватей, но на всех остальных малыши крепко спят, забыв на время о своих горестях и болезнях. Лишь эти двое, около которых сидит тетушка Малике, все время стонут, мечутся, зовут в бреду мать.

Она наклоняется над ними: справа лежит ее дочь, слева — сын… Без конца укрывает их тетушка Малике, говорит ласковые слова, утешает, как может. А им нет ни сна ни покоя. Серое больничное одеяло кажется детям страшным черным зверем, который бросается каждый раз на них и душит, душит. Они пинают его ногами, пытаются сбросить с себя, но мать натягивает его снова.

Она совсем молодая женщина, тетушка Малике, но на вид ей сейчас шестьдесят. По очереди трогает она ладонью детские лбы и вдруг вскакивает, как ужаленная:

— Врач… Врач!

От ее крика в ночи просыпаются другие дети, начинают громко плакать. Прибегает дежурный врач — молодая белокурая женщина, начинает ругать ее:

— Сколько раз я предупреждала вас, что нужно соблюдать тишину. Если вы будете продолжать так себя вести, придется вашим детям лежать здесь одним. Они не маленькие…

Тетушка Малике послушно кивает головой и на время успокаивается. Дежурная сестра и няня тоже ворчат. Им приходится успокаивать проснувшихся детей. Постепенно в палате устанавливается тишина. Дежурный врач возвращается и дает сестре необходимые указания.

С ужасом смотрит бедная мать, как толстая игла от шприца вонзается в нежное детское тело. Ей кажется, что игла проникает прямо в ее сердце. Да, непонятная холодная влага переливается туда из прозрачной стеклянной трубки. Она ощущает это каждой клеточкой своего организма. Не выдержав, тетушка Малике начинает тихо плакать, и сестра с нянечкой снова неодобрительно поглядывают на странную женщину. Действительно, никто еще не умирал от простого укола…

Не успели они выйти из палаты, как тетушка Малике бросается к детям, начинает поочередно целовать те места на их теле, куда были сделаны уколы…

Малике Карачина вместе с другими женщинами поселка поехала помогать соседнему колхозу в перевозке сена на животноводческие базы. Когда она возвращалась обратно, больше десяти женщин набились в одни сани. Их обогнал едущий верхом фининспектор и при въезде в поселок увидел детей тетушки Малике — семилетнего Оспана и пятилетнюю Нургайшу. Они катались на санках с горки.

— Эй, дети, — закричал фининспектор. — Идите встречать мать. Она уже за речкой, возвращается из колхоза!

Взявшись за веревку санок, Оспан и Нургайша пошли через замерзшую речку. На самой середине ее был укрытый незамерзающий омут, который взрослые люди знали и обходили стороной. Дети провалились туда вместе с санками, и если бы не оказавшийся поблизости старик колхозник,