Факт или вымысел? Антология: эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей - Александр Ливергант

1862

Принц Наполеон {454} приехал в Англию — остановился в «Кларендоне», свою визитную карточку самолично завез в Гровнер-Гейт. Таким образом, я был вынужден просить аудиенции, хотя встречаться мне с ним не хотелось. Его сходство с портретами первого императора невероятно; похож он на своего дядю, насколько я могу судить по тому, что слышал и читал, и манерами. Исключительно умен, блестящий собеседник, искрометная жизнерадостность, жесты выверенные, как в пантомиме.

В беседе, продолжавшейся час, убеждал меня, как важно для обеих стран взаимопонимание между консерваторами и его семейством. «Вы все говорите, что выступаете за союз с французами, но „союз с французами“ должен быть выгоден и для Франции. Мы готовы быть с Англией заодно абсолютно во всем, но, стоит нам попытаться извлечь из альянса хоть какую-то пользу для себя, как вы поднимаете крик. Разумно ли это? Неужели так будет продолжаться и дальше? Должна ли Франция сделать вывод, что „альянс“ — это всего лишь вежливое слово? Мы поддержали вас в Русской войне {455}, за которой с очевидностью стояли английские интересы, а также в Китае, где нам нечего было делать. Мы всегда готовы идти с вами рука об руку, действовать в интересах Британии, более того — жертвовать своими интересами ради ваших. Но ведь и вам следовало бы учитывать наши интересы, не правда ли? Бонапартам не пристало более сидеть в домашних туфлях Бурбонов!»

1863

Говорили с Бульвером о судьбе, о жизни и смерти и пр. «С вашей жизнью и смертью все ясно, — заметил Бульвер. — Вы умрете в упряжке».

Мысли и наблюдения: человек, история, политика

Консервативная партия — это организованное лицемерие.

Когда мне хочется прочесть книгу, я ее пишу.

Лесть любят все, особенно — коронованные особы, и особенно — грубую.

Прецедент увековечивает принцип.

Англия не любит коалиций.

Категоричность — не язык политики.

Отличительное свойство нынешнего века — патологическое легковерие.

Без сильной оппозиции не устоит ни одно правительство.

Не читайте исторических книг — только биографические; биография — это живая жизнь.

Когда про вас начинают ходить анекдоты — пора на покой.

Мелочи действуют на мелких людей.

Опыт — дитя мысли, а мысль — дитя действия. По книгам учиться нельзя.

Не человек создан обстоятельствами, а обстоятельства человеком.

Молодость — ошибка, зрелость — борьба, старость — сожаление.

Справедливость — истина в действии.

Многим кажется, что наше потомство — это вьючное животное, которое готово взвалить на себя любой груз.

Колонии не перестают быть колониями из-за того, что они обрели независимость.

В цивилизованной стране перемены неизбежны.

Мы узаконили конфискацию, освятили святотатство и закрываем глаза на государственную измену.

Никогда не жалуйтесь и никому ничего не объясняйте.

Человек по-настоящему велик лишь тогда, когда им руководят страсти.

Лондон — не город. Это нация.

Самое большое несчастье в истории человечества это изобретение печатного станка.

Ничего не делать и побольше «урвать» — таков наш идеал от мальчишки до государственного мужа.

Тот, на чьей стороне большинство, всегда умен и находчив.

Две нации, между которыми нет ни связи ни сочувствия; которые так же не знают привычек, мыслей и чувств друг друга, как обитатели разных планет; которые по-разному воспитывают детей, питаются разной пищей, учат разным манерам; которые живут по разным законам… Богатые и бедные.

Восток — это всегда карьера.

Век рыцарства в прошлом… На смену драконам пришли казуисты.

Если б не Церковь, никто не знал бы про евреев. Церковь… хранит их историю и литературу… каждый день оглашает с амвона их историю и вспоминает о своих отцах-основателях.

Есть три разновидности лжи: ложь, гнусная ложь и статистика.

Литература — это путь к славе, всегда открытый для ловких людей, лишенных чести и богатства.

Ни один человек не будет забыт — при условии, что его выгодно будет помнить.

Я никогда не отрицаю, я никогда не противоречу, я иногда забываю.

Темнее всего в предрассветный час.

Уильям Мейкпис Теккерей {456}

Странствия по Лондону

Он назначил мне встречу в Сент-Джеймском парке, у колонны герцога Йоркского в день Гая Фокса {457}. В положенное время он стоял возле ступенек и растроганно следил за играми детей, которых сопровождала, кстати говоря, очень хорошенькая и молоденькая нянюшка. Окинув напоследок детвору любовным взглядом, высокочтимый и достойный мистер Панч взял меня под руку своей миниатюрной ручкой и мы отправились гулять по Мэллу.

Мне нужно было высказать своему патрону и благодетелю необычайно важные соображения (по крайней мере, мне они казались таковыми). Я побывал во многих странах как посланец Панча {458}, но, как и всех людей пытливого ума, начиная от Улисса и кончая нынешними путешественниками, меня не оставляла жажда странствий, и я намеревался предложить хозяину послать меня в еще одну поездку. Я с жаром убеждал его, что было бы разумно посетить Китай, а еще лучше Мексику — теперь это возможно, раз война окончена, и, кстати, почему бы не отправиться в Америку, где, несомненно, будут рады корреспонденту Панча и где так любят сдобренные юмором дорожные заметки?

— Мой милый Спек, — сказал мудрец в ответ на мои разглагольствования, — должно быть, вам уже лет двадцать пять, и, значит, вы отнюдь не мальчик. Вы написали множество статей для моего журнала, плохих, хороших, средних — всяких, и полагаю, уже обзавелись некоторым пониманием жизни. Неужто, прожив столько лет в своей стране, вы не знаете, что англичане совершенно безразличны ко всему, что происходит за границей? Кого интересуют бракосочетания в Испании, сражения в Мексике, скандал в Швейцарии? Вы можете сказать, что значит слово «Ворор» — фамилию человека, название законодательного органа или селение в кантоне Ури? Вы знаете кого-нибудь, кто бы читал сообщения в газетах об Испании и Португалии? Меня тошнит от одного лишь вида имени «Бонфен», а слова «Коста Кабраль» приводят меня в содрогание! {459} — Тут он зевнул с такою силой, что все мои надежды на поездку улетучились. Придя в себя от этого могучего усилия, Мудрейший и Добрейший продолжал: — Вы любите порою баловаться живописью, мистер Спек, скажите-ка, любезнейший, какой раздел на выставках предпочитают англичане?

Я, не колеблясь отвечал, что нашей публике милей всего портреты. Когда я выставил свое большое полотно, с изображением Гелиогабала, признаюсь, что к нему… «Никто не подошел, — подхватил мистер Панч. — Зато все с интересом смотрят на портреты, и то и дело слышится, как люди восклицают: „Клянусь честью, матушка, это же миссис Джонс в белом атласном платье и с диадемой на голове!“ или „Ей-богу, это олдермен Блогг, застигнутый грозой!“ и так далее и тому подобное. Британцы любят видеть то, что им знакомо, вы понимаете, что я хочу сказать. Спек? В журналах, как и на картинах, они желают видеть олдермена Блогга, сэр», — он смолк, пока мы подымались по ступенькам постамента герцога Йоркского, потом остановился, немного задыхаясь, обвел тростью расстилавшуюся перед нами панораму. На улицах царило оживление, стайки детей резвились у подножия колонны, на страшной скорости носились омнибусы по Хауэлл-стрит; на площади Сент-Джеймс стояли экипажи, рядом с ними переминались с ноги на ногу ливрейные лакеи; статуя Британии, парившая над зданием пожарной охраны лондонского графства, смотрела вниз на Квадрант и на всю округу.