Люди сороковых годов - Алексей Писемский

- А как вы спали с ней - на одной постели?

- На одной, ваше благородие.

- Это вот та постель, что я видел в сенях с занавеской?

- Да-с.

- А в эту ночь она с тобой тоже спала?

- Со мной-с!

- Но она ведь у вас найдена мертвою на дворе; ну, когда она уходила, ты слышал это или нет?

- Нет, не слыхал, ваше благородие! - говорил малый, и едва заметная краска пробежала по лицу его.

- Вот видишь, есть подозрение, братец, что жена твоя убита; не подозреваешь ли ты кого-нибудь?

- Кого мне, ваше высокородие, подозревать; никого я не подозреваю.

- Но как же, однако, она умерла там?

- Мало ли, ваше высокородие, люди в одночасье умирают!

- Однако позволь, любезный: у жены твоей, оказалось, голова проломлена, грудь прошиблена, ухо оторвано, - ведь это кто-нибудь сделал же?

- Это, может, ваше высокородие, скотина на нее наступила, как упала она в бесчувствии; лошадь какая или корова на нее наступила.

- Ты думаешь так?

- Думаю, ваше высокородие; все ведь думается; на все придешь.

- А кто же, злодей, это с ней сделал? - вскричал вдруг Вихров бешеным голосом, вскочив перед парнем и показывая рукой себе на горло - как душат человека.

Голос его так был страшен в эти минуты, что священник даже вскочил с лавки и проговорил:

- Ой, господи помилуй!

Парень затрясся и побледнел.

- Говори, злодей этакий, а не то и себя не пожалею, убью тебя, - ревел между тем Вихров.

Парень окончательно затрясся и опустился медленно на колени.

- Мой грех, ваше благородие, до меня дошел; только то, что помилуйте! проговорил он.

- А коли твой, так и прекрасно, - сказал Вихров и сейчас записал его признание в двух словах и просил приложить руку за него священника.

- Давно бы так надо, чем запираться-то, - говорил тот с укором парню.

Последний все стоял на коленях и плакал.

Вихров сказал ему, чтобы он встал, посадил его на лавку и велел ему подать воды выпить.

Малый выпил воды и потер себе грудь.

- Мне легче теперь словно стало, ваше благородие, - проговорил он.

- Еще бы, - сказал Вихров. - Ты мне должен все рассказать по этому делу.

- Все, ваше высокородие, расскажу.

- Как же ты убил ее? - спросил Вихров.

- Убил, ваше благородие, как легли мы с ней спать, я и стал ее бранить, пошто она мне лошадь не подсобила отпрячь; она молчит; я ударил ее по щеке, она заплакала навзрыд. Это мне еще пуще досадней стало; я взял да стал ей ухо рвать; она вырвалась и убежала от меня на двор, я нагнал ее, сшиб с ног и начал ее душить.

- Стало быть, ты намерен был ее убить?

- Намерен, ваше благородие, я уже давно все собирался ее убить.

- Но отчего ж у нее эти проломы, если ты только задушил ее?

- Мне опосля показалось, что она маленько все еще трепещет; я взял да через нее раз пять лошадь провел; та, надо полагать, копытом-то и проломила это место, а лошадь-то была кованая.

- Но что же заставило тебя так зверствовать? - спросил Вихров.

- Не со своего, ваше благородие, разуму делал все это, и другие тоже меня подучали к тому.

- Что же это, работница, что ли, ваша? - спросил Вихров.

- Она-с и есть, бестия этакая.

Беспрестанное повторение Парфеном слов: ваше высокоблагородие, ваше благословение, вдетая у него в ухе сережка, наконец какой-то щеголеватого покроя кафтан и надетые на ноги старые резиновые калоши - дали Вихрову мысль, что он не простой был деревенский малый.

- Да что ты - мастеровой, что ли, какой-нибудь? - спросил он его.

- Я - фабричный, ваше высокоблагородие, - отвечал он.

- А, ну теперь оно и понятно: ты там, значит, всем этим добродетелям и научился.

- Уж там точно, ваше высокоблагородие, добру мало научат, - согласился и малый.

- Народ самый отчаянный - все эти фабричные, - подтвердил и священник.

- А давно ли у тебя любовь эта с работницей началась?

- Давно, ваше высокоблагородие, она давно уж у нас тоже живет.

- Стало быть, ты и до женитьбы ее любил?

- Известно, ваше высокородие.

- Отчего же ты не женился на ней?

- Что ж на ней жениться-то, - разве она стоит того?

- Поэтому жена твоя тебе больше нравилась, чем она?

- Не то что больше, а что точно, что женщина смиренная была.

- Зачем же ты убил ее?

- По наговорам все.

- Работницы этой?

- Да-с. Все смеялась она: "Жена у тебя дура, да ты ее очень любишь!" Мне это и обидно было, а кто ее знает, другое дело: может, она и отворотного какого дала мне. Так пришло, что женщины видеть почесть не мог: что ни сделает она, все мне было не по нраву!

- И что же, работница тебе прямо говорила, чтобы ты убил жену?

- Смеялась как-то раз: "Ты бы, говорит, жену-то твою утопил в проруби. Что ты, говорит, больно ее бережешь".

- Ну, а где же ты, скажи мне, денег взял, чтобы откупиться на первом следствии?

- Тоже, ваше благородие, добрые люди помогли в том случае.

- Что же, это хозяин, которому ты в рекруты продался?

- Самый он-с, - отвечал откровенно и даже как бы с некоторым удовольствием малый. - Меня, ваше благородие, при том деле почесть что и не спрашивали: "Чем, говорит, жена твоя умерла? Ударом?" - "Ударом", - говорю; так и порешили дело!

- Что же, ты сам просил хозяина, чтобы он тебя откупил? - спросил вдруг и почему-то священник.

Ему, кажется, было не совсем приятно, что одного из самых богатых его прихожан путают в дело.

- Он сам, ваше благословение, пожелал того: "Что ты теперь, говорит, у нас пропадешь; мы, говорит, лучше остальные деньги, что тебе следует, внесем начальству, тебя и простят". - "Вносите", - говорю.

- Болтовня, братец, твоя одна только это! - проговорил священник.

- Нет, ваше благословение, верно так; всю сущую правду говорю; мне что теперь: себя я не пожалел, что ж мне других-то скрывать?

Всеми этими оговорами, так же как тоном голоса своего и манерами, Парфен все больше и больше становился Вихрову противен. Опросивши его, он велел позвать работницу. Та вошла с лицом красным и, как кажется, заплаканным.

Вихров велел ей стать рядом с Парфеном. Она стала и тотчас же отвернулась от него.

- Скажи, любезная, не находилась ли ты в любовной связи вот с этим Парфеном Ермолаевым? - начал Вихров.

- Нету-с, как это возможно! - отвечала она.

Ее синяя шубка и обшитые красным сукном коты тоже бросились Вихрову в глаза.

- Ты всегда в работницах жила? - спросил он ее.

- Нет, мы по летам только в работницах живем, а по зимам на фабрике шерсть мотаем.

- С одной, значит, фабрики с ним? - сказал Вихров, указывая девке на Парфена.

- С одной и той же, - отвечала девка.

- Может быть, ты там с ней и слюбился? - спросил он Парфена.

- И там и здесь, везде-ся-тко! - отвечал тот.

- Как же ты запираешься? Вот он сам признается в том, - сказал Вихров девке.

- Мало ли что он наболтает; я не то что его, а и никого еще не знаю, отвечала она, потупляя глаза.

- Да, не знаешь, девка, как же! Поди-ко, какая честная! - возразил ей парень.

- Здесь этаких нет, чтобы никого-то в девушках не знали, - произнес и священник, грустно качнув головой.

- Ни единой!.. - подхватил малый. - Что она, ваше высокородие, запирается! - отнесся он к Вихрову. - Я прямо говорю - баловать я с ней баловал, и хозяйку мою бить и даже убить ее - она меня подучала!

Девка при этом заплакала.

- Вот уж это врешь, грех тебе!.. Грех на меня клепать!.. Спросите хоть родителей его! - говорила она.

- Не было, ах ты, шельма этакая!.. Что моих родителей-то спрашивать; известно, во всем нашем семействе словно, ваше высокородие, неспроста она всех обошла; коли ты запираешься, хочешь - я во всем этом свидетелей могу представить.

- Каких свидетелей? Каких? - спрашивала девка, еще более покраснев.

- А таких! Знаю уж я каких! - говорил Парфен.

Девка после этого вдруг обратилась к Вихрову. Тон голоса ее при этом совершенно переменился, глаза сделались какие-то ожесточенные.

- Это точно что! Что говорить, - затараторила она, - гулять - я с ним гуляла, каюсь в том; но чтобы хозяйку его убить научала, - это уж мое почтенье! Никогда слова моего не было ему в том; он не ври, не тяни с собой людей в острог!

- Я потяну, посадят, - говорил парень.

- Нет, врешь, не посадят, - возражала ему бойко девка.

Вихров велел им обоим замолчать и позвал к себе того высокого мужика, отец которого покупал Парфена за свое семейство в рекруты.

- Вот он говорит, - начал он прямо, указывая мужику на Парфена, - что вы деньгами, которые следовали ему за его рекрутчество, закупили чиновников.

Высокий мужик усмехнулся.

- Что мы - осьмиголовые, что ли, что в чужое-то дело нам путаться: бог с ним... Мы найдем и неподсудимых, слободных людей идти за нас! Прежде точно, что уговор промеж нас был, что он поступит за наше семейство в рекруты; а тут, как мы услыхали, что у него дело это затеялось, так сейчас его и оставили.

- Ну, что ж ты на это скажешь? - обратился Вихров к Парфену.

- Что сказать-то, ваше благородие?.. Его словам веры больше дадут, чем моим.

- Стало быть, ты ничем не можешь доказать против его слов?