Отверженные - Виктор Гюго

Все эти улицы принадлежат к числу самых древних в Париже. Названия Прямая стена, Омарэ очень давние, а улицы, носящие их, еще более старые. Переулок Омарэ назывался раньше переулком Могу; улица Прямой стены носила имя улицы Эглантье.

IX. Целый век под апостольником

Раз уж мы углубились в подробности о прошлом монастыря Малого Пикпюса и осмелились заглянуть в эту строгую обитель, да позволит нам читатель еще маленькое отступление, в сущности, полезное в том смысле, что оно дает понятие, как в самом монастыре могут встречаться оригинальные образы.

Жила там, между прочим, столетняя старуха, поступившая из аббатства Фонтевро. До революции она жила в мире. Она много и часто говорила о господине Миромениле, министре юстиции при Людовике XVI, и о жене президента Дюпла, с которой была коротко знакома. Величайшим ее удовольствием и гордостью было то и дело вспоминать этих господ. Она рассказывала чудеса об аббатстве Фонтевро, — будто это целый город, и внутри монастырской ограды проложены улицы.

Она говорила с пикардийским акцентом, забавлявшим пансионерок. Каждый год она торжественно возобновляла свой обет, но в ту минуту, когда приходилось присягать, она говорила священнику: «Монсеньор святой Франсуа вручил свой обет монсеньору святому Евсевию, Монсеньор святой Евсевий — монсеньору святому Прокопию и т. д., и т. д., а мой я вручаю вам, святой отец». И пансионерки принимались хохотать исподтишка под покрывалами, прелестным сдержанным смехом, при котором матушки гласные хмурили брови.

Столетняя монахиня постоянно рассказывала разные истории. Во времена ее молодости, говорила она, бернардинцы не уступали мушкетерам. Ее устами говорил век, но век восемнадцатый. Она рассказывала об одном обычае, существовавшем в Шампани и Бургундии до революции. Когда какое-нибудь именитое лицо, маршал Франции, принц, герцог или пэр проезжал по одному из городов этих провинций, городской совет встречал его приветствием и подносил ему в четырех кубках четыре различных сорта вина. На первом кубке была надпись: «Обезьянье вино», на втором — «Львиное вино», на третьем — «Баранье вино» и на четвертом — «Свинское вино». Эти четыре надписи изображали четыре фазы, которые испытывает пьяница: первая степень опьянения веселая, вторая степень — раздражающая, третья — от которой человек тупеет, и, наконец, четвертая — когда он превращается в скота.

Она хранила у себя в шкафу, под ключом, таинственный предмет, которым чрезвычайно дорожила. Устав аббатства Фонтевро не запрещал этого. Она никому не хотела показывать этого предмета и запиралась всякий раз, когда сама хотела еще раз полюбоваться им. Если в это время она слышала шаги в коридоре, то быстро закрывала шкаф своими дрожащими руками. Лишь только с ней заговаривали об этом, она молчала, хотя обыкновенно болтала очень охотно. Самые любопытные не в силах были сломить ее молчания, самые настойчивые не сумели одолеть ее упорства. Это служило предметом пересудов для всех праздных или скучающих обитателей монастыря. Что это за таинственный и драгоценный предмет, составлявший сокровище столетней старухи? Без сомнения, какая-нибудь священная книга? Редкостные четки? Чудодейственные мощи? Терялись в догадках. Когда бедная старуха умерла, то бросились к шкафу быстрее, чем того требовало приличие, и открыли его. Таинственный предмет нашли завернутым в тройной полотняный покров, как священный дискос. Это было блюдо, изображавшее летающих амуров, преследуемых аптекарскими учениками, вооруженными огромными клистирными трубками. Один из прелестных амурчиков уже попался. Он барахтается, машет крылышками и еще пробует улететь, но аптекарь хохочет сатанинским хохотом. Мораль: любовь, побежденная резью в желудке. Это любопытное блюдо, быть может, вдохновлявшее Мольера, еще существовало в сентябре 1845 года; оно продавалось у старьевщика на бульваре Бомарше.

Эта добрая старушка никогда не соглашалась принимать никаких посещений.

— Потому, — говорила она, — что разговорная слишком уж мрачна.

X. Происхождение «Вечного моления»

Впрочем, эта «могильная разговорная», о которой мы старались дать некоторое понятие, — явление местное и не повторяется с одинаковой суровостью в других монастырях. В монастыре улицы Тампль, принадлежавшем, правда, к другому ордену, черные ставни заменялись кофейной завесой, а сама приемная была залом с паркетным полом, с белыми кисейными занавесами на окнах, с различными картинами на стенах — например: портретом бенедиктинки с открытым лицом, изображением букетов цветов и даже головой турка.

В саду монастыря улицы Тампль находился знаменитый индийский каштан, слывший самым красивым и роскошным во Франции; среди парижан в XVIII веке он пользовался прозвищем «патриарха всех каштанов королевства».

Мы уже говорили, что монастырь Тампля был занят бенедиктинками «Вечного моления», бенедиктинками, совершенно отличными от тех, которые вели начало из Сито. Этот орден «Вечного моления» был образован не столь давно: начало его положено не более 200 лет тому назад. В 1649 году Святые Дары были осквернены дважды, почти в одно и то же время (разница была в несколько дней), в двух храмах Парижа, в церкви Святого Сульпиция и в церкви Сен-Жан-ан-Грев. Это страшное, редко случающееся святотатство всполошило весь город. Викарий Сен-Жермен-де-Прё повелел совершить торжественную процессию всем духовенством при сослужении папского нунция. Но это не показалось достаточным двум достойным женщинам, госпоже Куртен, маркизе де Бук, и графине Шатовьё. Оскорбление, нанесенное Святым Дарам, хотя и мимолетное, никак не могло изгладиться из их благочестивых душ, и они решили, что оно может быть смыто лишь «Вечным молением» в каком-нибудь женском монастыре. И вот обе, одна в 1652, другая в 1653 году, пожертвовали крупные суммы бенедиктинской монахине Катерине де Бар, чтобы основать с этой благочестивой целью монастырь ордена Святого Бенедикта. Первое разрешение на основание такого монастыря было дано Катерине де Бар господином Мецом, аббатом сен-жерменским, «при условии, чтобы ни одна из девиц не принималась иначе, как с годовым доходом в 300 ливров, что составляет шесть тысяч ливров капитала». Вслед за аббатом сен-жерменским король выдал патентные грамоты и все вместе — аббатская хартия и королевская грамота — было утверждено контрольной палатой и парламентом в 1654 году.

Таково происхождение и основание учреждения бенедиктинок «Вечного моления» в Париже. Первый их монастырь был «построен заново» в улице Касетт на средства, пожертвованные госпожами де Бук и Шатовьё.

Как видно, этот орден не имел ничего общего с бенедиктинками из Сито. Он происходит от аббата Сен-Жермен-де-Прё, подобно тому как сестры Сердца Иисусова зависели от генерала ордена иезуитов, а сестры Милосердия — от генерала лазаристов.

Этот орден был также совершенно отличен от бернардинок Малого Пикпюса, внутреннюю жизнь которого мы уже показали. В 1657 году Папа Александр VII разрешил посредством особой грамоты бернардинкам Малого Пикпюса практиковать «Вечное моление», по примеру бенедиктинок Святого Причастия. Но оба ордена тем не менее сохранили за собой все присущие им особенности.

XI. Конец Малого Пикпюса

С самого начала реставрации монастырь Малого Пикпюса находился в большом упадке; после XVIII века этот орден понемногу угасал, как и все религиозные ордена. Созерцание и молитва — потребность человечества; но как и все, чего коснулась революция, они стали преобразовываться и вместо того, чтобы быть враждебными социальному прогрессу, стали благоприятствовать ему.

Монастырь Малого Пикпюса быстро пустел. В 1840 году малый монастырь уже исчез, пансион тоже. Не было там больше ни старых монахинь, ни молодых девушек; одни умерли, другие разошлись. Volaverunt[39].

Правило «Вечного моления» пугает своей суровостью; желающих посвятить себя ему становится все меньше и меньше, орден не находит новобранцев. В 1845 году еще иногда находились желающие жить в монастыре, но пострижений в монахини не было вовсе. Сорок лет тому назад монахинь было более ста; пятнадцать лет назад их было не более двадцати восьми. Сколько их теперь? В 1847 году настоятельница была молодая, — ей не было и сорока лет — доказательство того, что выбор стал ограниченный. По мере уменьшения числа утомление возрастает; бремя для каждой из них становится более тяжким; предстоит момент, когда останется всего с десяток согбенных и наболевших спин, чтобы нести тяжкий устав святого Бенедикта. Это бремя неумолимо, и остается одним и тем же, как для большого, так и для малого числа. Оно тяготело над ними, придавливало их своей тяжестью. Зато они и умирали то и дело. В то время, когда автор этой книги еще жил в Париже, две монахини умерли. Одной было двадцать пять лет, другой двадцать три года. Последняя могла сказать, как Юлия Альпинула: «Hic jaceo. Vixi anvos viginti et tres»[40]. Вследствие этого упадка монастырь отказался от воспитания девиц.