Моя жизнь - Ингрид Бергман

Однажды меня поймал на этом Дэвид Фрост. Он расспрашивал меня о Глэдис Эйлуорд. Я рассказала, как приехала на Тайвань повидать ее, как узнала, что она умерла десятью днями раньше, как ее друзья предложили мне: «Ее еще не похоронили. Может быть, вы хотите на нее взглянуть?» — «О нет, только не через десять дней после ее смерти!» — «Но она прекрасно выглядит», — говорили мне. Однако, так и не встретившись с живой Глэдис, у меня не было никакого желания видеть ее мертвой. «Нет, — сказала я. — Благодарю вас. Сейчас я не хочу ее видеть». И тут Дэвид Фрост очень спокойно произнес: «Вы очень религиозны, мисс Бергман, не так ли?» Я сидела и, совершенно ошарашенная, размышляла: «Что же мне сказать? Что?»

Ларс и Пиа следили за передачей по монитору в продюсерском отсеке.

— Теперь наблюдайте за мамой, — сказала Пиа со смехом, — ей так и хочется сказать: «И да, и нет».

После долгого колебания я ответила наконец: «Более или менее».

Пиа покатилась со смеху.

В юности я всегда молилась. Каждый вечер вставала на колени и читала молитвы. Очень часто, как я уже говорила, ездила на кладбище, где были похоронены мои отец и мать.

Я часто ходила в церковь. Перед премьерами я, как правило, шла в какой-нибудь из католических соборов, потому что они всегда открыты. А лютеранские церкви всегда закрыты. В католических церквах все сидят, я тоже садилась, зажигала свечку и молилась, чтобы все прошло хорошо.

По мере того как разрастались наши распри с Роберто, я все больше задумывалась, что же мы делаем с детьми. При каждом телефонном звонке они вскакивали с криком:

— Адвокат! Это адвокат!

Я поняла, что так мы можем зайти далеко: дети находятся в постоянном страхе. Ведь их родители постоянно воюют между собой.

Я пыталась рассеять их неуверенность.

— Скажите мне, — спросила я как-то, — что вам больше по душе: остаться здесь, в Жуазели, или вернуться к отцу в Италию? Смотрите, я приготовила бумажки со словами «да» и «нет . Я не буду за вами наблюдать. Вы положите эти бумажки в шапку, а потом вытащите, и я никогда не узнаю, кто из вас что выбрал. Мы проведем голосование и выберем тот вариант, который желает большинство.

Но они отказались.

Ларс, конечно, переживал. Он предоставил нам прекрасный дом в Жуазели, а я слышала, как дети шептались: «Ты ведь не хочешь поцеловать его? Ты ведь не будешь играть с ним?»

Мы с Роберто обменивались письмами, но обстановка от этого не прояснялась.

Роберто писал:

«Мы оба хотим счастья детям, но ты знаешь, что они не могут быть счастливы с человеком, которого практически не знают. Постарайся больше не делать ошибок, нужно быть предельно осторожной. Ты всегда делаешь ошибки. В прошлом году дети совершали долгие поездки в школу и часто болели. Когда же они здесь, со мною, и не видят этого чужеземца [Ларса. — И.Б. ], им гораздо лучше, они чувствуют себя гораздо спокойнее. В начале нашего судебного процесса я был готов к тому чтобы ты видела детей как можно чаще, но теперь ты сама все затрудняешь».

Роберто хотел взять детей на Сицилию, пока там шли съемки. Но я возражала: «Поездка на Сицилию под предлогом того, что дети увидят охоту на меч-рыбу, — это просто еще одна попытка держать их в Италии вдали от меня и не пускать со мной в Швецию. Кроме того, я уже говорила тебе, что дети делают слишком многое из того, чего делать не должны, — они живут, как взрослые. Они не просто катаются то в Швецию, то в Рим на каникулы — все это для них достаточно утомительно. Новые впечатления, новые люди, которые их постоянно окружают. Дети находятся с тобой до поздней ночи, совершенно измученные, торчат с тобой в ресторанах, смотрят фильмы, запрещенные для детей до шестнадцати лет. Нашим детям исполнилось лишь восемь и десять лет, они должны жить спокойно и играть в игры для их возраста. И не надо им забивать головы всякими историями, которые они так часто слышат от тебя: о том, как умер американский шахматист, или о том, как немцы подбрасывали детей в воздух и стреляли в них. Неужели ты не понимаешь, что все это оседает у них в голове, а потом соответствующим образом действует на них? Их разум не в состоянии воспринимать то, что сопряжено с ужасом и ненавистью.

В следующий раз попрошу тебя захватить в Париж паспорта девочек. После окончания занятий девочки останутся на какое-то время в деревне. Я почти не видела их в эту зиму. Затем мы поедем в Швецию, а ты сможешь быть с ними в «Санта Маринелле» числа с 20 июля».

Мне еще раз пришлось навестить итальянский суд. Роберто взял детей на Сицилию и находился там с ними три месяца, а я пыталась вернуть их.

— Конечно, вы можете забрать детей во Францию, — сказал судья.

Когда мы вышли из суда, Роберто выглядел довольно мрачно.

— Но не может же все время получаться по-твоему, — утешала его я. — У тебя нет разрешения об опеке. Оно есть у меня. До тех пор пока у тебя его не будет, я буду настаивать, чтобы дети находились у меня. Они и так слишком долго были с тобой.

— Хорошо, — сказал он. — Забирай детей.

Я упаковалась и спросила:

— Где паспорта?

— А! — махнул он рукой. — Судья ничего не говорил о паспортах.

— Ты хочешь сказать, что не собираешься отдавать мне паспорта?

— Да. В решении суда о паспортах нет ни слова. Ты сама его читала.

К счастью, у меня был друг в шведском посольстве.

— Я могу обеспечить детей шведскими паспортами, поскольку у них мать — шведка?

— Им разрешено иметь два паспорта: один — шведский, другой — итальянский, — сказал он.

Он отпер свой кабинет, хотя было довольно поздно, нас сфотографировали и приклеили фотографии на паспорта. На следующее утро у меня было три шведских паспорта. Мы выехали в аэропорт. Но ведь у моего милого Роберто повсюду имелись глаза и уши. Один из его приятелей заметил, как я проходила таможню. Он тут же позвонил Роберто и доложил:

— Ингрид в аэропорту, с нею дети и паспорта!

— Не может быть, — сказал Роберто. — Паспортов у нее нет. Они у меня.

— Роберто, у нее три новых шведских паспорта. Они уезжают.

Роберто чуть не сошел с ума. Он тут же позвонил в полицию. Около самолета пронзительно взвыли сирены полицейских машин, на их крышах бешено крутились сигнальные лампы. Итальянцам дай только повод для спектакля, и они ухватятся за него обеими руками.

— Вы не можете снять нас с самолета, — сказала я. — Наши паспорта в порядке. Вот они. Я их мать. У меня есть официальное разрешение об опеке. Они провели в Италии три месяца. Мы уезжаем. Пока.

— Извините, пожалуйста, — проговорил полицейский. — Но мы выполняли свой долг.

— Считайте, что вы его выполнили. До свидания.

Впоследствии Роберто утверждал, что именно этот инцидент стал причиной его первого сердечного приступа.