Двадцатые годы - Лев Овалов

Он вбивал свои слова в глупые бабьи головы, но в разговор не вступал, чувствовал, может возникнуть перебранка, надо утомить слушателей, обезоружить, а потом оборвать речь и идти делать свое дело.

Слава слушал и завидовал, так просто разговаривать он не умел.

- А вы, батюшка, хотите что-нибудь сказать своим прихожанкам? - спросил вдруг Данилочкин, и Слава заметил, что Василий Семенович уже не называет священника "гражданином Тарховым".

- Что я могу сказать? - сказал отец Валерий. - Никому не посоветую идти против государственной власти. Золота у нас нет, да и серебра мало, однако Христос учит делится со страждущими последней рубашкой...

Тут одна из старух с лицом, сморщенным, как печеное яблоко, выскочила наперед.

- Испужался? - завизжала она. - Пес ты после этого, а не поп! Крест отдашь, а чем благословлять будешь?

Отец Валерий осенил старух крестным знамением.

- Шли бы вы лучше по домам!

Повернулся к ним спиной и решительно зашагал в церковь.

Гражданин Тархов повел комиссию в алтарь, там хранились серебряные чаши и блюда, подавал Данилочкину, Данилочкин передавал Введенскому, и тот записывал в тетрадь название переданного предмета.

- А золото? - спросил Еремеев.

- Золота нет, - отвечал Тархов. - Откуда в нашей церкви быть золоту?

Пошли вдоль иконостаса, с нескольких икон сняли серебряные ризы.

- А вы слушали, батюшка, что патриарх Тихон запретил церковнослужителям сдавать государству ценности? - спросил Еремеев.

- Как не слышать, - мирно отозвался отец Валерий. - Мы его воззвания по почте получили.

- Не подчиняетесь, значит, начальству?

- Не то, что не подчиняюсь, но и под суд идти нет охоты.

Данилочкин посмотрел на него:

- Значит, и об этом осведомлены?

- Так мы, Василий Семенович, газеты читаем, я думаю, аккуратнее, чем, например, товарищ Еремеев.

- А это что? - продолжал Еремеев, указывая на громадную книгу.

- Евангелие.

- А это что?

- Переплет.

- Из чего переплет?

- Серебряный.

- А что за украшения?

- Бирюза, халцедоны.

- Драгоценные камни?

- Полудрагоценные.

- Что это вы прибедняетесь? Есть верующие, есть неверующие, а полуверующих не бывает. Драгоценные или не драгоценные?

- Ну, ценные камни.

- Так и говорите. Придется забрать.

- Не могу я отдать Евангелие, я без него службу справлять не могу.

- А мы ваше Евангелие не заберем, серебро с него только снимем.

И Еремеев рывком содрал серебряную ризу с Евангелия.

- Что ж это вы...

Отец Валерий даже всхлипнул.

- Для голодающих!

Отец Валерий тронул висевший у него на груди крест.

- Тоже прикажете снять?

Еремеев хищно взглянул:

- А он серебряный?

Но Данилочкин решил проявить великодушие.

- Крест-то лично ваш или церковный?

- Крест мне был пожалован...

- Ну носите себе на здоровье!

Немного ценностей наберется в обычной деревенской церкви, и пуда серебра не нашлось, ссыпали все в корзину, понесли в исполком, еще раз пересчитать и переписать.

- Я на минуточку, - сказал Слава Данилочкину. - Сейчас вернусь...

Огородами побежал домой.

Покуда он ходил от иконы к иконе, ему все больше становилось не по себе. Голод, голод... Это не просто слова, это жизни людей, это благосостояние государства. Трудно, значит, правительству, если оно решилось собрать золото, хранимое в церквах. Ценности, накопленные церковниками, это в общем-то пот и кровь множества людей, отрывавших от себя последние копейки в пользу церкви. А ведь сколько золота еще у людей! Если бы все собрать...

Вот и у мамы лежит брошка, думал Слава. Воспоминание о свадьбе. Много, немного, но чего-то она стоит. А он знает и мирится с этим...

В доме тишина. Нигде никого. Федосея с Надеждой Павел Федорович послал на хутор полоть капусту. Одна Вера Васильевна мыла на кухне посуду.

Слава подбежал к матери, запыхавшийся, взволнованный.

- Мама, где твоя брошка?

- У меня.

- Отдай ее мне!

- Погоди, Слава, объясни.

- Видишь ли, мамочка, собирают золото для голодающих...

- Ты очень щедр! А если с нами что случится? Это все, что у нас есть на черный день.

- Он уже пришел, черный день. Не для нас. Для таких, как мы...

Вера Васильевна могла затеять разговор надолго, а Слава торопился, брошка нужна немедленно.

- Если ты не отдашь брошку, я уеду и ты никогда, - слышишь? - никогда уже меня не увидишь!

Из корзиночки с бельем достала Вера Васильевна металлическую коробочку с пуговицами, в этой коробочке и хранилась пресловутая брошка, завернутая в папиросную бумагу.

Так же стремительно, как бежал домой, Слава понесся в исполком.

Члены комиссии окружили стол, на котором разложены вещи из потускневшего серебра, дароносица, чаша для причастия, кадило, оклады с икон...

Введенский начисто переписывал акт об изъятии ценностей.

Данилочкин строго посмотрел на Славу.

- Где это ты пропадал?

Теперь следовало незаметно присоединить ко всем этим церковным вещам мамину брошку.

Он выбрал себе в соучастники Данилочкина и быстро положил брошку в дароносицу.

- Василий Семенович, тут еще какая-то брошь. Похоже, что с бриллиантами.

Данилочкин догадался, кто ее принес, и вступил в игру.

- Отнес небось кто-нибудь попу на сохранение, а теперь пойдет на доброе дело...

Упомянули в акте и брошь: "женское украшение из золота пятьдесят шестой пробы с прозрачными белыми камнями".

Однако Данилочкину хотелось знать, откуда взял ее Слава.

Отвел Славу к окну.

- Откуда она у тебя?

Слава замялся.

- Все ясно, - догадался Данилочкин. - Изъял у своего дяди?

- Какого дяди? - удивился Слава.

- Как какого - у Астахова.

- Какой же он мне дядя? - возмутился Слава.

- Да я тебя не корю, - примирительно сказал Данилочкин. - Правильно поступил, об этом даже написано: грабь награбленное, ведь не для себя взял, а для государства.

26

Всего три дня отпущено товарищу Ознобишину на поездку в Успенское, а сколько уже событий позади: похороны Ивана Фомича, встреча с Марусей, участие в изъятии церковных ценностей...

Только для родной матери нет времени!

Накануне отъезда он пришел домой с твердым намерением провести остаток дня с Верой Васильевной и Петей.

А Вере Васильевне просто необходимо поговорить с сыном.

- Все бегаешь, не посидишь, - упрекнула его мама. - А мне ведь не с кем посоветоваться...

Слава порывисто обнял мать.

- Я удивилась, что ты приехал, - призналась она. - До Малоархангельска неближний путь. Как это ты узнал о похоронах? Смотрю, подходишь прощаться...

- Ты разве была в церкви?

- Ох, Слава, Слава... Где ты только витаешь? Ничего не замечаешь. А потом исчез. Ты что, ходил на поминки?

- Ну что ты! Меня известила Ирина Власьевна.

- Для нее это страшный удар, да она еще на сносях.

Однако смерть Никитина удар не для одной Ирины Власьевны, это удар для всего Успенского, школа держалась Иваном Фомичом.

- А где ты сейчас пропадал?

- Гулял.

Он не хотел говорить, что ходил повидаться с Марусей.

- Ты голоден?

Она накормила сына, на кухне у Надежды одни щи, но Вера Васильевна нашла в кладовушке несколько яиц.

- Поживешь дома?

Слава виновато развел руками.

- Завтра обратно, ты не представляешь, какая у нас там горячка.

Вечер он провел с мамой и с Петей. Все трое не могли наговориться. Вера Васильевна мельком, почти не жалуясь, обронила несколько слов о том, что ей с Петей жить становится все труднее. Если бы Петя не работал наравне с Федосеем, пришлось бы еще хуже.

Перед сном Слава не выдержал.

- Мама, а Маруся Денисова еще учится? - спросил безразличным тоном. Ей на будущий год кончать?

- Что это ты ее вспомнил? - удивилась Вера Васильевна.

- Встретил в церкви, - объяснил Слава. - Как похорошела!

- А ты заметил? - Вера Васильевна улыбнулась. - Первая на селе невеста.

- А за нее сватаются? - с тревогой спросил Слава.

- Уже не раз, - сказала Вера Васильевна. - Но она не торопится.

- И не надо, - поспешно согласился Слава. - Зачем бросать школу?

Но дальше он о Марусе говорить не захотел, принялся расспрашивать Петю о всяких деревенских новостях.

Утром пришла Надежда, позвала завтракать.

Вера Васильевна удивилась, Павел Федорович и Марья Софроновна ели отдельно от Веры Васильевны и Пети.

- Павел Федорович наказывали непременно...

Не иначе, их звали за общий стол по случаю приезда Славы.

Так оно и оказалось. Для обеда рановато, но по обилию блюд ровно бы и обед: куриная лапша и отварная курица, жареная свинина на сковородке, пшенная каша, творог.

Давно Слава не видел такого стола, да и Вера Васильевна с Петей отвыкли от подобного изобилия.

- Ну, Вячеслав Николаевич, с приездом, - приветствовал Славу Павел Федорович. - Твоя мамаша чего-то от нас отгораживается, а мы всегда рады посемейному...

Даже Марья Софроновна улыбнулась.