Бремя лишних (За горизонт 2) - Д Димитрюк

Помня о ядовитых свойствах ртути, пакую образцы в презерватив. А тот в свою очередь укладываю в пластиковый конверт из–под сухпая.

Ночевал в похожей на старый кратер, большой впадине со всех сторон окруженной пилой островерхих вершин. На мое счастье низ впадины порос хвойным леском, обеспечившим меня дровами.

Нашлось и отличное место для ночевки, обильно поросшая стелющимися кустами крохотная полянка, с трех сторон окруженная отвесными скалами.

Верный тесак помог разрубить на три части ближайший сухостой. Из которого я сложил костер–нодью, перекрывшую единственный подступ к полянке.

Спалось отлично, нодья всю ночь исправно грела, светила, отпугивала возможную живность и вообще создавала почти домашний уют.

24 число 04 месяц 17 год.

Где–то в горах.

Все бы ничего, но утром я вскрыл предпоследний ИРП. Если сегодня не получится подстрелить мясца, на еде не экономлю, продвигаясь в максимально возможном темпе. Последний рацион буду растягивать на три дня. А дальше переходить на подножный корм.

На запах завтрака прилетела большая птица ядовитой раскраски, хохолком топорщащихся перьев, похожая на земного какаду. Птичек я повидал не мало. Но, ни одна из них, даже близко, не могла похвастаться столь сочными оттенками ярко красного и темно зеленого оперения. Похоже, в горы залетел привет из тропиков.

— Птица — Говорун, галеты будешь? — я высыпал в паре метров от себя четвертинку галеты растертой в кулаке.

Привет из тропиков немного поломался, но голод победил осторожность. Птиц решительно спорхнул вниз и принялся долбить клювом угощение. Быстро склевав крошки, птица расправила крылья и требовательно заверещала.

— Интересно, а каков ты в бульоне?

Цветастый попрошайка угомонился и, как ни в чем не бывало, принялся ковыряться клювом у себя под крылом.

— Будем считать, жестковат и ненаварист.

Птиц вытащил голову из–под крыла, кивнул, как будто подтверждает свою низкую питательную ценность, и сунул голову обратно под крыло.

— Бывай птиц. Мне пора покорить пару–тройку вершин, на которых еще не бывал.

Однако не тут–то было. Настырный птиц увязался следом за мной, не слишком элегантно перепархивая с ветки на ветку.

Спустя десять минут склон задрался вверх, лес быстро кончился, сменившись тем самым ползучим кустарником, который всю ночь служил мне отличной периной. Теперь же стелющиеся по камням побеги вязали ноги не хуже сети. За первый час движения я преодолел меньше трех километров, при этом поднявшись по склону метров на триста. Поганый кустарник наконец кончился, сменившись высокогорным лугом.

Привязавшийся ко мне птиц не отставал. Все также перелетая с камня на камень и клянча, да что там клянча, требуя пожрать.

На полпути к перевалу я сел передохнуть, прислонившись спиной к каменному обломку. Настырная птица угнездилась рядом. Видно, что подъем дается птице с большим трудом. То ли виной тому разряженный воздух, то ли повреждённое крыло, под которое птиц постоянно лазит клювом.

Уходя я не пожалел галету, раскрошив ее по всей поверхности камня. Голодная птица тут же пулеметом застучала по камню. А я тем временем ходу–ходу.

То, что я не один стало понятно через полчаса, когда оставалось меньше полукилометра до седла между двумя вершинами, перекрывающими мне путь на юго–запад.

Полноценно лететь упорный до идиотизма птиц уже не мог. Манерой передвижения напоминая петуха. Пролетит десять метров, десять метров прыгает по камням, потом опять летит десять метров. При этом возмущенно верещит всю дорогу.

Когда птица поравнялась со мной, лететь она уже не могла, только прыгать.

— И что с тобой делать?

Упорный птиц всем своим видом демонстрировал — делай что хочешь, только сперва покорми.

— Извини, птиц, самому мало. Максимум, чем могу тебе помочь пронести до вершины провала.

Комок перьев футуристической раскраски притомился настолько, что особо не трепыхался, когда я подхватил его и посадил на рюкзак. Птица оказалась куда легче, чем мне представлялось, исходя из его размеров — полкило, может чуть больше.

— Долбанёшь меня клювом по затылку, разом забуду про нашу крепкую дружбу, и полетишь ты под гору японским камикадзе.

Клюв моего пёстрого друга не хуже чем у курицы гомоэротично раздвигающей тощие лапы на гербе Соединённых Штатов. А кривые коготки, так и вообще, острые, как хирургические иглы.

— А если нагадишь на меня, судьба камикадзе покажется тебе очень завидной кончиной.

То ли гадить птице было нечем, то ли выделительная система утроена иначе, нежели у земных птиц. Но чистота моей экипировки не пострадала. И клювом в темечко я тоже не получил. Птица спокойно ехала на мне до перевала. Да и после перевала тоже.

С высоты выше птичьего полета, птиц свидетель — он–то на такой высоте летает так же, как топор плавает, открывается радующая глаз панорама. Строго к западу от перевала, рельеф постепенно понижается, километров через пятнадцать переходя в большую продолговатую долину, раскинувшуюся между склонами окрестных гор и озером, напоминающим по форме цифру восемь (8).

Зато вот путь на юг перекрывает скальная гряда, покоить которую достойно хорошо экипированных и обученных альпинистов.

А мы с птицем пешеходы.

— Птиц, есть мнение, что пора уже дать тебе партийный псевдоним.

На звук моего голоса птиц обычно что–то курлыкает, на своем птичьем.

— Был такой гражданин Сильвер. Джон Сильвер. Не слышал? Неудивительно, сам–то он — как и я, нездешний. Да еще, к тому же, и головорез, каких поискать, в свете последних событий и я не агнец. Но дело по большому счету не в нем, а в его попугае. Том самом, что голосил — Пиастры! Пиастры. И рому–рому!

Хотя про ром я не уверен.

Как же звали его попугая?

Вроде Флинт.

Или капитан Флинт.

Но ты — птиц, тянешь максимум на юнгу, посему будешь просто Флинт.

В этот момент мне пришлось прыгать по камням и сидящую на рюкзаке птицу изрядно тряхнуло. На что она выразила свое неудовольствие.

— Согласен. Есть некоторый когнитивный диссонанс. Псевдоним–то неплохой. Но партийный псевдоним, а это же погонялово блатное. Будешь Товарищ Флинт.

На этот раз птица не возражала.

— И вообще, мы уже не выше трех тысяч, так что будь ласков — слазь с меня.

Парить вниз у Товарища Флинта получалось не в пример ловчее. Однако меня он так и не бросил, за что еще дважды разделил со мной вкусненькую галетку.

До озера оставалось пару километров по почти ровной долине и примерно с километр по пологому склону, поросшему крупными хвойными деревами, лишенными веток в нижней части, зато с очень развитой кроной. Под деревьями все застелено ковром опавших с деревьев длинных мягких иголок. Местами через ковер хвои пробивался подлесок и кустарники, но движению это не мешало. Я перестал думать, как избалованный цивилизацией турист, где–нибудь в южной части Альп.