Время Андропова - Никита Васильевич Петров

СССР относительно вмешательства в ситуацию советских вооруженных сил, а Ярузельский, между тем, «совсем сник и не знает, что дальше делать». Громыко заговорил о «частичном введении чрезвычайных мер» польским руководством, и как будто это была польская идея.

Советские руководители на этом заседании впервые всерьез и в деталях заговорили о необходимости введения в Польше военного положения. Устинов сообщил, что на вечер намечено совещание советского военного руководства с участием маршала Куликова и Крючкова (из КГБ). И призвал решительно действовать: «Конечно, сейчас пока еще есть какая-то надежда на то, что армия, органы безопасности и милиция выступят единым фронтом, но чем дальше, тем будет хуже. Я думаю, что кровопролития не избежать, оно будет. И если этого бояться, то, конечно, тогда надо сдавать позицию за позицией. А так можно утратить и все завоевания социализма»[1370].

Андропов подтвердил намерение добиться от поляков принятия «строгих мер», понимая под этим военное положение: «Нам нужно действительно польским руководителям еще раз на личной встрече, о которой здесь говорил Леонид Ильич, сказать о принятии строгих мер, не бояться того, что это вызовет, может быть, и кровопролитие. Они ведь вместо строгих мер суют нам так называемое “политическое урегулирование”. Мы говорим им о принятии военных мер, административных, судебных, но они постоянно ограничиваются политическими мерами»[1371]. Брежнев поддержал идею прямого и решительного разговора с польскими руководителями.

«Брежнев. Надо будет им сказать, что значит введение военного положения и разъяснить все толком.

Андропов. Правильно, надо именно рассказать, что введение военного положения — это означает установление комендантского часа, ограниченное движение по улицам городов, усиление охраны государственных, партийных учреждений, предприятий и т. д. Под влиянием давления лидеров “Солидарности” Ярузельский окончательно раскис, а Каня начал за последнее время все больше и больше выпивать. Это очень печальное явление. Я думаю, что доводов в беседе с Каней и Ярузельским у нас хватит. Надо выслушать, очевидно, их.

Вместе с тем я хочу сказать относительно того, что польские события влияют и на положение дел западных областей нашей страны. В частности, в Белоруссии во многих селах прослушивается хорошо радио на польском языке и телевидение. Надо сказать вместе с тем, что и в некоторых других районах, в частности в Грузии, у нас возникают стихийные демонстрации, группы крикунов собираются на улицах, как это недавно было в Тбилиси, высказываются антисоветские лозунги и т. д. Здесь нам тоже и внутри надо принять строгие меры»[1372].

Для Андропова это уже было серьезным знаком — реакция на польские события внутри Советского Союза. Повторялась ситуация 1968 года времен «Пражской весны». Андропов понимал, не задавив сопротивление в Польше, трудно рассчитывать на стабильность коммунистического правления в его собственной стране.

Выполняя полученные от Политбюро директивы, Андропов и Устинов в ночь на 9 апреля 1981 года провели тайные переговоры с Каней и Ярузельским в спецпоезде на железнодорожных путях в Бресте. Встреча началась в 9 вечера и закончилась в 3 часа ночи. Провели ее с таким расчетом, «чтобы польские товарищи не обнаружили себя, что они куда-то выезжали»[1373].

Во время переговоров сопровождавший Андропова заместитель информационно-аналитической службы 1-го Главного управления полковник Александр Бабушкин высказался довольно критически о некоторых методах работы Политбюро ЦК ПОРП и тут же получил отповедь от Андропова: «Не учите нас управлять государством. Мы с Дмитрием Федоровичем кое-что в этом понимаем»[1374].

Вернувшись в Москву, Андропов и Устинов прямо «с колес» пожаловали 9 апреля 1981 года на заседание Политбюро. Брежнев был в Праге на съезде Компартии Чехословакии, вместо него вел заседание Черненко. Были рассмотрены итоги Брестской встречи. По рассказу Андропова, польские лидеры «были в очень напряженном состоянии, нервничали, было видно, что они задерганы»[1375]. Как знать, каковы были истинные причины этой нервозности. Может быть, они помнили историю августа 1968 года, когда чехословацкие лидеры были доставлены в Москву тайно и практически на положении арестантов. И тут в Бресте перед ними все тот же Андропов, а в Варшаве даже не знают об их отъезде. Опасная и двусмысленная ситуация.

Андропов огорчил присутствующих, передав слова польских лидеров об их неспособности ввести военное положение: «Что касается ввода войск, то они прямо сказали, что это совершенно невозможно, точно так же нельзя вводить военное положение. Говорят, что их не поймут и они будут бессильны что-либо сделать. Товарищи подчеркнули в беседе, что они наведут порядок своими силами»[1376]. Андропов был раздосадован. Оказывается, весь комплекс мер по введению военного положения был уже продуман, все необходимые бумаги заготовлены с участием советских специалистов. Надо полагать, и с участием советников КГБ. Кстати, воспитанники Андропова не растеряли свой опыт, применив его в августе 1991 года, правда, к счастью, неудачно.

Председатель КГБ с разочарованием поведал: «Что касается военного положения, то можно было бы его ввести давно. Ведь что значит ввести военное положение. Оно бы помогло вам сломить напор контрреволюционных элементов, всякого рода дебоширов, раз и навсегда покончить с забастовками, с анархией хозяйственной жизни. Проект документа о введении военного положения с помощью наших товарищей подготовлен и надо эти документы подписать. Польские товарищи говорят: как же мы будем подписывать эти документы, когда их надо проводить через сейм и т. д. Мы говорим, что никакого проведения через сейм не нужно, это документ, по которому вы будете действовать, когда будете вводить военное положение, а сейчас надо вам лично — т.т. Кане и Ярузельскому подписать с тем, чтобы мы знали, что вы с этим документом согласны и будете знать, что надо делать во время военного положения. Если придется вводить военное положение, то уже некогда будет заниматься разработкой мероприятий по введению военного положения, их надо заранее готовить. Вот о чем идет речь.

Тогда, после нашего разъяснения т.т. Каня и Ярузельский сказали, что они 11 апреля посмотрят и подпишут этот документ»[1377]. Андропов настаивал: «Мы прямо сказали Кане, что вы каждый день все отступаете и отступаете, а надо действовать, надо утвердить военные меры, утвердить чрезвычайные меры». На кого может опираться Политбюро ЦК ПОРП, размышлял Андропов, «армия у них составляет 400 тыс. человек, МВД — 100 тысяч и резервистов 300 тысяч, таким образом 800 тысяч человек»[1378].

По словам Андропова, о предстоящем выступлении в сейме Ярузельский «говорил много и невнятно». Все политические рекомендации, какие Андропов и Устинов давали полякам, лежали в плоскости традиционной партийной идеологии. Обратиться к рабочим, выступать на крупных предприятиях. Андропов не хотел себе признаться, что правящая польская партия навязла в