Невидимая сила. Как работает американская дипломатия - Уильям Бёрнс

Он согласился, видимо, имея на это предварительное разрешение Тегерана. Так начался диалог на высшем уровне между Соединенными Штатами и Ираном – первый после 1979 г.

Мы прошли в небольшую соседнюю комнату и уселись за круглый полированный стол, за которым могли поместиться четыре человека. К нам присоединились Боб Эйнхорн и сопровождавший Джалили его заместитель Али Багери. Пунит Талвар, который подошел несколько минут спустя, расположился позади Боба. Джалили говорил мягче, чем на нашей предыдущей встрече. На этот раз мы обошлись без вводных слов. Это был первый двусторонний диалог, который мы когда-либо вели с иранцами по ядерной проблеме, и я не хотел попусту тратить время на длинную преамбулу. Я также обратил внимание на то, что Джалили, несмотря на всю его напыщенность, по-прежнему очень недоверчиво относился к нашему разговору. Он был правоверным борцом за Исламскую революцию и пришел к своим убеждениям через трудный опыт. На войне с иракцами в 1980-х гг. Джалили был ранен, потерял часть правой ноги и довольно сильно хромал. Как и многие представители его поколения, он в окопах на полях сражений понял, что Иран никому не должен доверять и может полагаться только на свои силы.

Я подробно изложил предложение о поставках сырья на ТИР в обмен на низкообогащенное сырье, с которым эль-Барадеи ознакомил иранцев ранее. Боб добавил некоторые подробности, чтобы удостовериться, правильно ли Джалили и Багери поняли суть нашего предложения. Джалили задал несколько вопросов, но, казалось, в целом согласился. Он хотел выяснить, чтó Иран получит от этой договоренности. Я, со своей стороны, без обиняков дал понять, что в случае, если предложение будет отклонено, то, учитывая обнаружение предприятия под Кумом, несомненно, последуют более жесткие санкции против Ирана. Джалили, судя по всему, был уверен, что Тегеран примет предложение.

– Мы считаем, – сказал он, – что можем дать положительный ответ.

После того, как мы разошлись, я попросил Боба еще раз обсудить предложение по ТИР с заместителем Джалили. Они добавили пункт, суммирующий наши точки зрения, и решили, что Солана может объявить о нем публично. Наши партнеры по «Группе 5 + 1» поддержали нас. Увидев, что намечается некоторый прогресс, они вздохнули с облегчением.

В тот день позже я, еще полный надежд, все-таки сообщил госсекретарю Клинтон по телефону, что шансы на то, что Тегеран пойдет на соглашение, меньше чем 50 на 50. К сожалению, мой пессимизм оказался небезосновательным. Намечавшаяся позже в октябре встреча в Вене, организованная МАГАТЭ, не состоялась, потому что иранцы попытались пересмотреть основные положения соглашения, особенно касающиеся поставки 1200 кг ядерных материалов в Россию. Этот пункт имел ключевое значение для установления доверительных отношений с Ираном. Парадокс заключался в том, что президент Ахмадинежад был главным горячим приверженцем соглашения по ТИР в Тегеране – он стремился укрепить свое положение после катастрофических результатов выборов и показать, что способен «договариваться» с американцами. Я предполагал, что положительный ответ Джалили в Женеве отражал рвение Ахмадинежада – возможно, в широком контексте стремления режима найти способ снять напряженность, вызванную обнаружением предприятия под Кумом. Политические конкуренты иранского президента, в том числе участвовавшие в ядерных переговорах ранее, может быть, и поддержали бы наше предложение, если бы не их желание помешать Ахмадинежаду получить кредит доверия на любой, даже самый скромный, прорыв. Иранская политика – жестокий контактный вид спорта, и соглашение по ТИР стало одной из многих ее жертв.

Как мы и предупреждали Джалили, его отказ от соглашения принудил нас к ужесточению давления на Иран. Госсекретарь Клинтон играла особенно активную роль, помогая Сьюзан Райс, постоянному представителю США при ООН, обхаживать членов Совета Безопасности для принятия более жесткой резолюции, включающей введение санкций. В итоге в начале июня 2010 г. была принята резолюция 1929 Совета Безопасности ООН. Решающую роль, как обычно, сыграли сами иранцы, помогая нам убеждать главных членов Совета Безопасности ООН, – например, в феврале 2010 г. они объявили, что начали производить высокообогащенный (20 %) уран якобы для ТИР. Крайне важна была позиция России. Среди постоянных, обладающих правом вето членов Совета Безопасности ООН в вопросе ужесточения санкций против Ирана мы могли рассчитывать на твердую поддержку Великобритании и Франции. Китай тоже волновал иранский вопрос – хотя бы потому, что в данном случае он стремился угодить России. Возмущенный поведением иранцев после обнаружения предприятия под Кумом и неудавшимся экспериментом с ТИР, а также все более уверенный в возможностях сотрудничества по отдельным направлениям с США, поскольку «перезагрузка» набирала обороты, Медведев тоже в конечном итоге решил поддержать резолюцию 1929 Совета Безопасности ООН.

В мае Бразилия и Турция предприняли ряд импровизированных шагов, чтобы спасти предложение по ТИР и предотвратить принятие новой серии санкций против Ирана, но эти шаги были слишком незначительны, да и сделаны были слишком поздно. В середине мая президент Бразилии Луис Инасиу Лула да Силва и будущий президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган отправились в Тегеран и с помпой объявили о том, что им удалось добиться прорыва. В связи с их туманно сформулированной декларацией вставало множество вопросов. Поскольку накопленных к тому времени иранцами запасов низкообогащенного урана хватало для производства двух бомб, экспорт половины этих запасов не решал проблемы – оставшегося сырья было бы достаточно для создания одной бомбы, если бы было решено обогатить его до уровня оружейного; условия поставки ядерных материалов из Ирана в обмен на поставку топливных пластин для ТИР были неясны; к тому же Иран уже начал обогащать уран до уровня 20 %, а это была еще одна, новая, проблема. Но самая серьезная проблема заключалась в том, что мы уже приложили огромные усилия, чтобы заручиться поддержкой России и Китая при принятии решения, вылившегося в резолюцию 1929 Совета Безопасности ООН, и было бы глупо отступить только потому, что иранцы устроили это представление. И мы не отступили.

Принятие резолюции 1929, нацеленной в том числе на то, чтобы отрезать Иран от мировой финансовой системы, стало для нас огромным облегчением. В день, когда за нее проголосовали в Нью-Йорке, я был в Джорджтауне, где присутствовал на церемонии вручения дипломов об окончании средней школы, в которой училась наша младшая дочь Сара. Устав от беспрестанных звонков перепуганных дежурных сотрудников Оперативного центра Госдепартамента, то и дело соединявших меня с партнерами по «Группе 5 + 1» и американскими коллегами, я с наслаждением отключил на несколько часов сотовый телефон, чтобы побыть с Сарой на ее празднике.

Резолюция 1929 стала базой для принятия США дополнительных санкций против Ирана, а также важных новых мер ЕС. Шаги, предпринятые в основном Конгрессом две недели спустя, были нацелены в том числе на сокращение международных поставок иранской нефти – основы полуразрушенной экономики