Невидимая сила. Как работает американская дипломатия - Уильям Бёрнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я первым нарушил молчание, спросив Хаджи, чтó он хотел бы обсудить в первую очередь. Он предоставил право выбора мне. Стало ясно, что иранцы хотят сначала прощупать почву. Я кратко изложил основные пункты, согласованные с президентом в Зале оперативных совещаний Белого дома несколько дней назад, стараясь говорить уважительно, но твердо. Я сказал, что начавшиеся переговоры – важное событие для обеих стран, редкая возможность поговорить напрямую и конфиденциально. Мы не питаем иллюзий относительно того, насколько трудным будет этот разговор. Хотя мы не ставим перед собой задачу кого-либо обвинять или учить, между нами пролегло глубокое взаимное недоверие, а также долгая история нарушения Ираном международных обязательств, вызывающая обеспокоенность мирового сообщества. Слишком много вопросов остается без ответов; слишком много обнаруживается нестыковок между реальными потребностями программы использования атомной энергии в мирных целях и скоростью и непрозрачностью усилий Ирана в области обогащения ядерного сырья; и слишком часто иранцы игнорируют требования, четко сформулированные в нескольких резолюциях Совета Безопасности ООН. Серьезное и растущее беспокойство вызывает возможность быстрой тайной конверсии иранских мощностей по обогащению ядерного сырья для производства высокообогащенного оружейного урана. Эта возможность составляет суть обсуждаемой проблемы и обуславливает стоящую перед нами дилемму.
Ядерная проблема не сводится к разногласиям между Ираном и Соединенными Штатами. Она касается и «Группы 5 + 1», и, шире, всего мирового сообщества. Я повторил положение послания Обамы Верховному руководителю Ирана о том, что политика Соединенных Штатов не нацелена на смену иранского режима, но мы полны решимости помешать Ирану завладеть ядерным оружием. Надеяться на дипломатическое разрешение проблемы можно только в том случае, если Иран осознáет глубину международной озабоченности и примет соответствующие меры. Я еще раз повторил, что, если Иран не сможет воспользоваться открывшейся перед нами призрачной возможностью, это повлечет за собой негативные последствия и повысит риск военного конфликта.
Ключевым условием успеха наших дипломатических усилий является готовность Ирана принять серьезные конкретные меры, способные убедить всех нас в том, что гражданская ядерная программа не будет преобразована в программу производства оружейного урана. Если Иран готов это сделать, продолжал я, мы готовы рассмотреть вопрос о том, возможно ли продолжение реализации иранской программы обогащения ядерного сырья в рамках всеобъемлющего ядерного соглашения и если да, то на каких конкретных условиях. Это соглашение будет предусматривать принятие Ираном множества серьезных долгосрочных обязательств, строгие процедуры проверки и меры контроля. Если в конечном счете устраивающее все стороны соглашение будут заключено, Соединенные Штаты будут готовы потребовать отмены всех санкций, принятых в связи с иранской ядерной программой, – как наложенных ООН, так и введенных в одностороннем порядке. Этот процесс должен, видимо, проходить поэтапно, причем на первом этапе должны быть сделаны практические шаги, обеспечивающие атмосферу доверия, необходимую для постепенного продвижения к всеобъемлющему соглашению.
В заключение я отметил, что в обеих столицах имеет место огромный скептицизм. Я в основном разделяю его, но, если фетва Верховного руководителя, направленная против ядерного оружия, серьезна, не вижу ничего невозможного в том, чтобы найти дипломатический путь к прогрессу и доказать, что скептики ошибаются. Мы, разумеется, готовы попробовать сделать это.
Пока я излагал эти пункты, Хаджи и его коллеги слушали и делали подробные записи. Время от времени я ловил на себе их пристальные взгляды. Иногда они качали головами, но не прерывали меня. В Омане иранцы наконец-то начали вести себя иначе – их позиция разительно отличалась от доктринерской, обструкционистской позиции делегации на переговорах с «Группой 5 + 1», возглавляемой Джалили. Они были профессионалами, главным образом карьерными дипломатами, и было нетрудно почувствовать разницу и в стиле их работы, и в серьезности подхода.
Когда я закончил, слово взял Хаджи. Он говорил взвешенно – даже когда излагал длинный и хорошо известный перечень обид на американскую политику. Он резко высказался о несправедливости резолюций Совета Безопасности ООН, об убийствах иранских ученых-ядерщиков и настойчивых публичных заявлениях США о том, что они «не исключают любого варианта развития событий». Руководитель иранской делегации выразил возмущение риторикой США об использовании в отношениях с Ираном «палки и морковки». Повысив голос, он воскликнул:
– Иранцы не ослы!
Хаджи мало что сказал по существу дела, хотя подчеркнул, что «хочет смотреть в будущее». Члены иранской делегации явно приняли во внимание мое жесткое предупреждение относительно программы обогащения урана, но они хотели (и, вероятно, ожидали) большего. Хаджи утверждал, что Иран будет «любой ценой» отстаивать свое «право» на полный цикл производства ядерного топлива, включая обогащение урана. Мы снова и снова возвращались к этому пункту, подчеркивая свою убежденность в том, что такое право в явной форме не предусматривается Договором о нераспространении ядерного оружия. Проблема, созданная вызывающим поведением Ирана, заключалась всего лишь в том, что международное сообщество все сильнее сомневалось в намерениях Ирана развивать гражданскую ядерную программу, не стремясь использовать ее для создания атомного оружия. Развеять эти сомнения мог только сам Иран. Постоянные ссылки на воображаемые права ни к чему бы нас не привели.
Первая из нескольких наших бесед с Хаджи с глазу на глаз состоялась после вводного пленарного заседания. Он был открыт, но осторожен. Руководитель иранской делегации признал: его радует, что мы наконец можем поговорить напрямую. Он почти умолял признать право Ирана на обогащение урана, ссылаясь на то, что без этого будет трудно продолжать совместную работу. В какой-то момент он вытащил толстую стопку бумаг – якобы записи бесед оманцев с рядом американцев, в том числе конгрессменов, признающих право Ирана на обогащение урана. Я объяснил, что в нашей политической системе члены Конгресса не могут выступать от имени президента. Еще раз изложив нашу позицию, я выразил уверенность, что эти цитаты вырваны из контекста или из самых лучших побуждений представлены оманцами в нужном свете. Я также подчеркнул, что, если мы хотим успешно начать процесс переговоров, следует сосредоточиться прежде всего на практических вопросах.
Следующие несколько дней мы провели, по сути снова и снова возвращаясь к уже сказанному. По вечерам мы беседовали с Хаджи, прогуливаясь вокруг здания офицерского клуба. Джейк и другие мои коллеги тоже общались с членами иранской делегации. В ходе первого раунда переговоров мы страдали от сильнейшего когнитивного диссонанса, от которого так никогда и не удалось избавиться окончательно. Иранцы с обидой в голосе утверждали, что ядерная проблема как таковая – всего лишь недоразумение, что они никогда не нарушали никаких обязательств, не стремились к созданию атомной бомбы и всегда соблюдали нормы международного права. Они сетовали на несправедливость санкций и требовали их
