Невидимая сила. Как работает американская дипломатия - Уильям Бёрнс

время Салем вышел на нас с новым предложением. И он, и султан были уверены, что Верховный руководитель Ирана непременно поддержит их идею. Салем предложил негласно провести прямую американо-иранскую встречу в Маскате, организованную оманцами. Он утверждал, что иранцы готовы обсуждать любой вопрос, но хотели бы сосредоточиться прежде всего на ядерной проблеме. Посланник султана не знал точно, кто именно возглавит иранскую команду, но склонялся к мысли, что это будет Али Велаяти. После нескольких обсуждений в Вашингтоне мы решили предложить предварительно провести подготовительную встречу на более низком уровне. Мы так часто обжигались в течение прошлых десятилетий, что осторожность казалась нелишней.

Джейк Салливан, который тогда по-прежнему занимал пост директора Группы политического планирования госсекретаря Клинтон, и Пунит Талвар были самыми подходящими представителями Соединенных Штатов на этой предварительной встрече. Пунит присоединился ко мне при ведении бесконечных переговоров в рамках «Группы 5 + 1» и был ключевым игроком в инициативе по ТИР. Джейк был ближайшим советником Хиллари Клинтон по вопросам политики. И она, и президент ему полностью доверяли.

В начале июля, когда Джейк находился за пределами США, сопровождая госсекретаря в очередной зарубежной поездке, я позвонил ему и спросил, не сможет ли он слетать на пару дней в Оман. Он без колебаний согласился и отправился из Парижа в Маскат, где их с Пунитом встретил Салем и где они провели длинный и не особенно удачный день, беседуя с иранской делегацией среднего уровня. Джейк сообщил, что иранцы работали в основном «в режиме приема» и, видимо, были готовы внести своего рода аванс за любые будущие переговоры. Особенно их волновал щекотливый вопрос об их «праве» на обогащение ядерного сырья – в Договоре о нераспространении ядерного оружия этот вопрос был сформулирован не совсем четко, а постоянные нарушения резолюций МАГАТЭ и Совета Безопасности ООН вряд ли способствовали реализации этого «права». Джейк, в котором удивительным образом сочетались учтивость уроженца Миннесоты и изобретательность жителя Восточного побережья, с присущей ему прямотой ясно дал понять: вопрос состоит в том, чтó готовы сделать сами иранцы, чтобы снять серьезные опасения мирового сообщества, а не наоборот.

Поскольку в ноябре в США должны были состояться выборы, в течение нескольких следующих месяцев обе стороны просто собирались с силами. Через Салема мы ясно дали понять, что готовы к дальнейшим встречам, но никуда не торопимся. Санкции давили на иранскую экономику все больнее, и мы хотели, чтобы иранское правительство почувствовало боль.

После второй инаугурации президента Обамы Джон Керри сменил Хиллари Клинтон на посту госсекретаря. В тот день, когда было объявлено о его назначении на новую должность, Керри попросил меня остаться на посту первого заместителя госсекретаря. Я планировал оставить работу, но с радостью принял предложение.

Было очевидно, что госсекретарь Керри, как и президент, хотел сделать переговоры с Ираном приоритетным направлением внешней политики в течение второго президентского срока Обамы. Ощущая новые возможности, Салем сигнализировал о возобновлении интереса иранцев к новой встрече, на этот раз на более высоком уровне, – их делегацию должен был возглавлять заместитель министра иностранных дел. В итоге мы договорились встретиться в Омане 1 марта 2013 г. Предполагалось, что возглавлю американскую команду я, а Джейк будет моим альтер эго. К этому моменту он уже стал моим ближайшим партнером в администрации Обамы. Он был лучшим среди представителей своего поколения специалистом в области теории и практики внешней политики, творчески мыслящим стратегом и искушенным тактиком. К нам должны были присоединиться Пунит Талвар и Боб Эйнхорн; Джим Тимби, чьи энциклопедические знания в области ядерной проблематики и накопленный за более чем четыре десятилетия опыт ведения переговоров делал его настоящим национальным достоянием; Ричард Нефью, специалист по санкциям; и Норм Роул, главный советник по Ирану в нашем разведывательном сообществе.

В феврале президент провел несколько совещаний, чтобы проанализировать наши подходы. За три десятилетия моей работы в правительстве никакая другая проблема, за исключением уничтожения бен Ладена в 2011 г., не требовала от нас такого напряжения сил, как эта. Зал оперативных совещаний Белого дома, обычно под завязку заполненный правительственными чиновниками и «заднескамеечниками», был непривычно малолюден. О секретных переговорах с Ираном знали всего несколько человек в Белом доме и Госдепартаменте – мы приняли самые строгие меры, чтобы не допустить утечки информации. Совещания, посвященные переговорам, не значились в наших официальных расписаниях или проходили под другими безобидными названиями. Документы, связанные с переговорами, хранились исключительно в сверхнадежных коммуникационных системах Белого дома.

К тому времени президент был прекрасно осведомлен об иранской ядерной проблеме и выработал собственный политический подход к ней. Он не обольщался. Он знал: шансы на то, что иранцы захотят и смогут признать серьезные ограничения на реализацию их ядерной программы, невелики. Президент также понимал, как опасно заигрывать с Тегераном, как мы часто делали в прошлом. Тем не менее он был полон решимости протестировать предложение иранцев, полагая, что усилия, приложенные им и госсекретарем Клинтон в течение его первого президентского срока и нацеленные на принятие санкций против Ирана и обеспечение международной поддержки, не должны пропасть втуне.

– Мы как никогда заинтересованы в переговорах, – сказал Обама на одном из заседаний в Зале оперативных совещаний Белого дома. – Мы неплохо подготовились. А теперь посмотрим, что нам удастся сделать.

Президент Обама четко обрисовал рамки наших действий. Во-первых, прямой канал связи не должен был подменять собой переговоры в более широком составе в формате «Группы 5 + 1», но лишь служить полезным дополнением. Соглашения по ядерной проблеме могли были быть заключены только через «Группу 5 + 1», так как именно она в основном обеспечивала международное давление, которое уже начало оказывать воздействие на Тегеран.

Во-вторых, двусторонний канал должен был быть секретным. Иранцы, сталкивавшиеся со множеством проблем внутри страны и испытывающие недоверие к мотивам США, предупредили, что любое преждевременное разглашение информации о канале сделает продолжение переговоров невозможным. Помимо всего прочего, секретность не позволила бы противникам переговоров в обеих столицах придушить инициативу в зародыше и предотвратить удар в спину от наших ближайших партнеров в регионе, особенно израильтян, саудовцев и египтян. Мы знали, что сохранить переговоры в тайне будет нелегко. В век всепроникающих информационных технологий и бесконечных журналистских расследований нам вряд ли удалось бы долго избегать огласки. Оман был относительно укромным, удаленным от проторенных путей местом, но и он был стеклянным аквариумом, причем за рыбками неустанно следили представители множества разведывательных служб.

Мы также понимали, что обратный путь от прямого диалога к многосторонним переговорам будет тернистым. В состав «Группы 5 + 1» входили несколько лучших иностранных дипломатов, с которыми мне когда-либо приходилось работать. Мне не очень нравилась идея скрывать от них наши