Я должна кое-что тебе сказать - Кароль Фив
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эльза услышала скрип ступеней, шаги на лестнице. Компьютер захлопнулся с глухим стуком. Перед ней стояла Паола, на этот раз – ни следа улыбки.
– Это кабинет мадам!
– Я знаю, – сказала Эльза, – мне любопытно, я хотела просто присесть на минутку…
– В вашем распоряжении вся квартира, а это – кабинет мадам, – повторила Паола.
– Конечно, конечно, простите, Паола… Я сейчас спущусь.
Паола не двигалась. В какой-то момент Эльза почти решилась ответить: «Это не ваше дело, Тома, может, и не решается сюда заходить, но мне этого никто не запрещал». Но неподвижность Паолы пугала ее. Она встала и быстро вышла из кабинета, Паола вышла за ней и закрыла дверь.
Вечером Эльза решила не рассказывать Тома о случившемся. Они легко перекусили в гостиной, за просмотром фильма, ужинать не было ни малейшего желания. Когда они занялись любовью, мыслями Эльза была не с Тома, а перед ноутбуком, который ждал ее наверху. Надо лишь обменять его на свой собственный и отправиться сразу в Apple или найти кого-то, кто разблокирует для нее доступ. Все можно преодолеть, она уже добралась до той точки, когда было бы глупо остановиться из-за пароля. Но Тома умолял ее кончить: «Давай уже, давай, я почти уже». Кончить не так-то и просто, хотела было ответить она, но вместо этого впервые ускорилась, чтобы Тома кончил раньше нее, тем более что у нее, скорее всего, и так не получилось бы.
Перекатившись на бок, Эльза открыла глаза. Внезапно ей бросилась в глаза огромная картина Сая Твомбли. Работа входила в серию, которая в свое время, в шестидесятых годах, прославила американского художника, – на белом фоне выделялись переплетения малиновых линий, огромные, но трудно читаемые письмена. Эльза прищурилась, вглядываясь в картину. Справа она заметила граффити, которое, в отличие от остальной работы, было выполнено не краской, а воском. Эльза вскочила так резко, что напугала Тома.
– Что на вас нашло?
– Это вы повесили эту работу, Тома?
– Нет, это была одна из немногих картин, которые терпела Беатрис. Поэтому она повесила ее в нашей спальне.
Эльза подошла ближе и разобрала восковую надпись: «GAMEOVER»[5].
Около восьми утра она не выдержала. Пока Тома умывался, а Паола еще не пришла, она поднялась с ноутбуком в кабинет Беатрис и сменила один на другой. В любом случае никто не станет проверять, а ей не нужно было много времени. Она устроилась в углу комнаты, напротив работы Твомбли, и открыла компьютер Беатрис. Вбила GAMEOVER прописными буквами, как на картине. Главная страница открылась, когда Тома вышел из ванной.
– Уже за работой? Вы меня поражаете…
Эльза опустила экран ноутбука, улыбаясь.
– Вы же знаете, что я больше не пишу.
– Что-то мне подсказывает, что это пройдет…
Тома невыносимо долго выбирал рубашку, затем брюки. У этого мужчины было больше одежды, чем у Эльзы за всю ее жизнь, настоящий денди. Когда она услышала его возню на кухне, то наконец-то смогла изучить рабочий стол ноутбука Беатрис. Папка «Тексты» в левой части экрана выделилась на фоне соседних папок с весьма прозаичными названиями: «Налоговая», «Домоуправ», «Страховая»… Она открыла ее. Там были файлы с названиями романов, которые Беатрис успела опубликовать. Ни один файл не был похож на текст неизданный или в работе. Когда Эльза отсортировала их в хронологическом порядке, она заметила, что последний файл датирован 2016 годом, то есть за два года до смерти Беатрис.
20
Эльза смотрит в зеркало. Она приглашена на ужин вместе с Тома. Парижский ужин, она уже знает, что это такое. Тома будет, как всегда, блистательным и смешным. Она чувствует себя уродливой – грустный взгляд, тусклые карие глаза, напоминает побитую собаку. Поникшие, блеклые каштановые волосы. Она скучная, угрюмая и вся словно выцветшая. Полная противоположность Беатрис с ее синими глазами, черными волосами; она была той самой энергичной и популярной женщиной, о ней даже подруга Эльзы Ноэми говорила, что «стоило ей появиться, остальные меркли на ее фоне». Этим вечером Эльза сама себе отвратительна. Может быть, дело в месячных, которые должны прийти со дня на день? Под руку с Тома все неизбежно будут сравнивать ее с Беатрис. Все будут сочувствовать Тома, потому что он не нашел никого лучше. И все будут правы. Она и правда запасной вариант. Бледная, очень бледная копия Беатрис. За показными улыбками она уже слышит: «Ну, все же Беатрис – это совсем другое дело!»
Тома барабанит в дверь ванной, властный голос: «Эльза, вы идете? Я вызвал такси, машина будет через пять минут!»
Эльза срывает джинсы, пояс, рубашку, топчет их. Распахивает шкаф Беатрис. Хватает платье из черного крепа с синим отложным воротничком. Дизайнерское платье, роскошнее, чем все то, что Эльза когда-либо покупала себе, она ведь одевалась только в сетевых магазинах. Она поспешно натягивает платье, размер вроде бы ее, но ей тесновато в полностью обтягивающей одежде. Эльза никогда не чувствовала себя настоящей женщиной. А ребенком – никогда не чувствовала себя настоящей девочкой. Несмотря на схожие душевные раны, похожее детство, Беатрис стала женщиной. Одевалась как женщина. Как женщина делала макияж. Эльза не красится, не носит украшений, не бывает ни у парикмахера, ни у косметолога. Ее вклад в женственность минимален. Но этим вечером она все отдала бы за то, чтобы раз в жизни побыть женщиной. Для Тома. Попробовать. Хоть разочек попытаться. Она достает косметички Беатрис и раскладывает на краю ванны. Открывает палетки теней, румян. Пудреницы. Открывает баночку с тональным кремом, наносит немного на подбородок, затем на щеки, виски, крылья носа. Затем открывает коробочку Estée Lauder. Эта штуковина стоит не меньше двухсот евро. Чтобы намазать на себя крем за двести евро, нужно ведь во что-то верить, да? Как минимум верить в себя, в силу обольщения. Пытаться, пытаться вновь. Эльза берет немного пудры большой кистью и проводит по щекам, лбу, подбородку. Женщина. Пытаться вновь. Она проделывает то же самое с бледно-розовыми румянами, которые накладывает от уголков рта к вискам, вспоминая, что так же делала ее мать, когда Эльза была маленькой. Мать много красилась. С утра до ночи она мазалась кремами, эмульсиями, сыворотками. А потом бросила. Ее захватила депрессия. Она совсем себя запустила. Эльза не ее мать. Пытаться. Пытаться вновь. Она отступает от зеркала. Вместо того чтобы смягчить ее черты, макияж подчеркивает их резкость. Она похожа на травести. Прав был Бодлер. Косметика служит только красоте. Но усугубляет уродство. Умножает его[6].
– Эльза, такси на месте! Поторопитесь же!
Пытаться вновь. Эльза приоткрывает черную лакированную палетку, на этот раз Chanel. Россыпь синих и голубых теней. Чтобы подчеркнуть взгляд Беатрис, разумеется. Как платки, которые на первых свиданиях настойчиво предлагал ей Тома. Укройтесь же. Желательно чем-то синим. Эльза макает спонж в кобальтовые тени, того же оттенка, что и воротничок на платье. Густо кладет тени на веки. А потом под глаза. Раз Тома любит синий, пусть подавится своим синим. Она снова набирает тени. Проводит спонжем от век к вискам, от висков ко лбу, от лба к щекам.
Синий
Все должно исчезнуть
Нос, подбородок
И шея! Синий
Эльза открывает верхний шкафчик и хватает черный короткий парик. Парик Беатрис. Натягивает на череп. Прячет каштановые пряди под синтетическими волосами. Пытаться вновь.
Все должно исчезнуть
Все
Беатрис в упор смотрит на нее из зеркала.
Окидывает Эльзу ледяным взглядом. Ее губы произносят:
– Сука!
Беатрис надвигается на Эльзу, которая ударяется о край ванны.
– Ты никогда не будешь мной! Ты всего лишь симулякр, фальшивка! Ты мне в подметки не годишься! Тома ничего не понимает. Он даже не способен отличить копию от оригинала, ты пустышка!
Бледные руки Беатрис хватают ее за горло.
– Я единственная в своем роде, я такая одна!
