Конкурс - Надежда Белякова

– Алло? Ленк? Привет! Ты где? А… на Рощинском? Понятно. Сегодня твоя очередь ваять «нетленку»? А Вадик? А он, стало быть, дома? Ага. Да, я тоже… ваяю. Завтра хочу в салон сдать. Да… пишу увядшие розы. Ну, разумеется – увядшие никому не нужны! Никто не купит. Но они увяли, а я пишу воспоминания об их цветении. Реанимирую!

А что это у тебя голос такой? Да… тревожный какой-то. Ты как? Приехать? Прямо сейчас? Куда? В ту коммуналку на Рощинском? Ну конечно, если совсем край! Да фиг с ними, с розами. Не погоди… ты что? Ленка? Ты плачешь? Да, приеду, конечно! Захватить карты? Срочно погадать?

После последних фраз Мила начинает «складываться» в дорогу, не прекращая разговор с подругой по телефону, что крайне затруднительно, учитывая, что провод телефона весьма ограничивает движение. Выдергивает из натюрморта лифчик. Натягивает на себя что-то из одежды. Отбрасывает то, что не подошло, и так ее поношенные джинсы оседают на голове Сократа. Милка почуяла, что подруга, обычно рассудительная и немного даже слишком сдержанная, сейчас очень нуждается в поддержке:

– Да раскину карты, конечно! Эк тебя скрутило! Ну все! Хорош трепаться-то! Сейчас выезжаю! Потерпи!

Летний приятный вечер в опустевшей на время дачного сезона Москве. Той, прежней Москве – городе переулков-закоулков с непередаваемой «домашностью» и очарованием старинного города. Город для прогулок, бесед, свиданий пешком, чтения стихов на ходу – все то, что теперь и представить трудно в современном мегаполисе. Минуя хаотичную смесь новостроек и старинных по-советски неухоженных двухэтажных развалюх, самодельных гаражей, оставив за спиной торжественно-мрачноватый Донской монастырь, Милка вышла в Рощинский переулок. Купила по дороге в магазинчике кекс к чаю и что-то еще вкусненькое. И вскоре вошла в кособокий московский малоэтажный домик «под снос».

Интерьер грязного подъезда периода восьмидесятых, запах мочи, тухлой капусты шибал в нос сразу же, едва сделаешь шаг вовнутрь. Дверь открылась, и на пороге ее грациозная подруга Елена с темными волосами до плеч. Елена как-то растерянно и отрешенно открыла ей дверь, глядя и на нее, и словно куда-то сквозь нее, сказала:

– Проходи! Да нет же! Не сюда! Комната в конце коридора! Погоди! Дверь закрою! Ну, все! Садись! Слушай! Каюсь, каюсь!

Рассказала, как все было на съемочной площадке на фоне «производственных отношений». Как начиналось с шумов и крупным планом вида сваленных старинных в стиле средневековья декораций. Ее рассказ тек, как отъезд и панорамный обзор места действия на съемочной площадке какого-то фильма, где мелькает много людей, незнакомых лиц. И Милка легко растворилась в рассказе Елены, живо представляя или воображая все, и режиссера – элегантного богемного красавца. Весьма, весьма одиозно-инфернальный, лет сорока – таким представила его себе Милка. Обстановка: декорации и костюмы – «готика», на фоне которой стройная Елена, работающая здесь помощником режиссера, одетая в смелое и яркое летнее мини-платье. Она выглядит как дивный свежий цветок. Те взгляды, которыми они обмениваются с режиссером – выдают их влечение и увлечение друг другом. А потому все воспринималось Еленой тускло-монохромным, отчего кажется, что основное действие в происходящем – это они, а вокруг лишь костюмированная черно-белая массовка. Их взгляды перехватил «палач», курящий в сторонке с табличками: «Не влезай – убьет!» и «Курить запрещено!» и подумал, что будет о чем поболтать на следующем перекуре.

Молчание задумавшейся Елены, как сумрачный микшер, и вот на экране Милкиного воображения возникла темная, пустая та же самая студия. Вдруг свет резко выхватывает сидящего на троне режиссера, потом и Елену, входящую в студию. Такие картинки мелькали в Милкином воображении, когда она слушала рассказ Елены. Режиссер читал вслух Елене свои стихи, сидя в декорациях готического замка. И дальнейший рассказ Елены словно нарушил сон Милки.

– Понимаешь, Милка! Это не роман в истинном смысле этого слова. И уж точно не адюльтер с моей стороны! Это скорее увлечение. Взаимное очарование личностью друг друга, но водоворот эмоций явно поглотил и нас обоих.

И опять, слушая ее, Милка уплывала словно в кадрах какого-то кино своего воображения. И виделось ей, как они бродят по ночной Праге и читают друг другу стихи.

Stylо почувствовала, что ее ноутбук слишком накалился. Она удивилась, потому что ей показалось, что это было мгновенье – она писала, как говорится, на «одном дыхании».

Выключила комп, чтобы и он передохнул, и пошла, окруженная воспоминаниями, заварить себе чай. Согревая пальцы, она крепко сжимала чашку с только что заваренным чаем. Она вспоминала, что же она тогда ей сказала, когда они с Милой вошли в ту тесную комнатенку. «Ах, да! Вот что я тогда сказала!» – припомнила Елена.

– Знаешь, я так увлечена, поглощена, словно во власти мира его образов, идей! Словно жизненными ритмами, пронизана его интонациями, музыкой его голоса. А у Вадика такая мощная интуиция! Не мужик, а беспроволочный телеграф! Только подумала, а он уже все считал и все уже знает! Я так боюсь причинить ему боль! Ну понимаешь, я – увлеклась! И со мной такое впервые! А зная, какое чутье у мужа, пойми, каково мне сейчас… раскинь свое гадание, узнать бы: он догадывается о том, что я там, на съемках… была так увлечена? Знаешь, я словно несвободна! И все мои эмоции, чувства – все в мысленном диалоге с ним! Понимаешь?

– Понимаю, что не с Вадимом Викторовичем! – отшутилась Мила и сразу поняла, насколько сейчас это бестактно и неуместно.

И действительно, Елена вспылила:

– Милка! Ну, если ты… тебе смешно! Как я боюсь причинить ему боль! Погадай, догадывается муж или нет?

И Мила, отодвинув письменные принадлежности Елены, начала карточный расклад на столе. Внимательно рассматривая карты, Елена, сильно волнуясь, тоже склонилась над карточным раскладом. Напряжение в этот момент Елена испытала сильнейшее. Вдруг Мила взорвалась хохотом. Сквозь дурацкий смех она все же проговорила:

– Ленка! А, Ленка! Ну, тут такое!!! Сплошной «Декамерон в цирке»! Успокойся и развлекайся! Ух, видно, что у твоего мужа не только интуиция мощная. Он у тебя – титан титанический! Кроме тебя у него еще две любовницы. Ну да! Вот они обе выпали: незамужняя – бубновая и… постарше – крестовая! Кстати, одна из них, крестовая, у тебя «на пороге выпала». Скоро знакомиться будешь!

Язвила Милка с тем особенным насмешливым цинизмом, свойственным многим художникам.

Но тут вдруг Мила словно очнулась и, видя такой ералаш, поняла, что совершает жестокую бестактность, причиняет Елене боль. Она стала уверять подругу, что это чушь:

– Знаешь! Это какой-то бред! Не слушай меня! С картами такое бывает – вдруг начинают врать и дурить, совсем как люди! Капризничают! Не хотят серьезно разговаривать! От жары и не такое бывает!

Когда Вирус присмотрелся к аватарке новенькой участницы конкурса «Триллер», этой самой Stylо, в которой он сразу же уловил что-то знакомое. Рассматривая ее аватарку, он узнал в этой крохотной аватарке ее – Елену. Хотя сквозь напластование прошедших лет узнал он Елену не сразу. Потом, немного привыкнув к ее новому для него облику, он даже удивился, что в чем-то, составляющем суть ее облика, она ничуть не изменилась. Это была ее аватарка. Он бережно скопировал ее, разместив на рабочем столе.

Только элегантно зачесанные седые до полной белизны волосы были чем-то инородным в его восприятии Елены через столько лет. Тот же взгляд, черты лица, даже в чем-то красивее, значительнее стала за эти годы. Это он сразу отметил про себя. Но не осмелился напоминать ей о себе. Стал просто читать то, что она разместила на конкурсе.

Stylо оставила пустую чашку на кухне и, не отвлекаясь на мытье посуды, пошла скорее допечатывать эту историю. Она написала так…

Интерьер комнаты в съемной коммуналке. Попили чай подружки, поболтали и разошлись. Мила – домой. А Елена осталась в той коммуналке что-то срочно дописывать и править сценарий. Она писала до рассвета и только к утру прилегла поспать. Но! О! Ужас! Оказалось, что хозяйский диванчик населен клопами. Елена проснулась. В недоумении ворочается. И, наконец, все поняв, что в постели она не одна, решительно вскакивает с хозяйского дивана. С отвращением осматривает этот мебельный клоповник. Одевается. Проходя по коридору, подошла к телефону, но, взглянув на наручные часики, только махнула рукой, направляясь к входной двери. Несмотря на то, что это раннее утро, она помчалась домой.

Натура. Раннее утро. Елена бежит по улице к метро. Ежится от утренней прохлады у входа в метро. Зевает. Она из первых пассажиров. Немного топчется у входа, ожидая, когда начнут впускать пассажиров. Потом она почти бегом поднимается по лестнице в подъезде в свою квартиру. Открывает дверь ключом. Вбегает в квартиру, сбрасывая на ходу туфельки, с репликой.

– Вадик! Ты представляешь, на Рощинском там не только коммуналка густо населенная, но и диван… а-а-а!!!