Маленькое личико - Софи Ханна

– Во всей округе нет школы лучше. Если уж на то пошло, нет и во всей стране, что бы там ни выводили в рейтингах, – сказала она.

Я лишь рассеянно кивнула. Тогда меня волновали только роды. О школах я даже не задумывалась.

– Феликс не живет с матерью? – спрашивает Саймон.

Я не ожидала такого вопроса и восхищаюсь дотошностью детектива – тем, как он выспрашивает о разных неочевидных вещах. С пациентами я работаю точно так же. Ведь иногда циклишься на второстепенном и пропускаешь самое важное.

– Мать Феликса погибла.

Говоря это, я внимательно слежу за Саймоном. Видимо, он не знает. Конечно, глупо думать, что в полиции каждый детектив в курсе всех деталей любого дела. А может, и знает, просто еще не сопоставил одно с другим. Выйдя за Дэвида, Лора не взяла фамилию Фэнкорт, а сохранила девичью. И это сразу не понравилось Вивьен. Первый пункт ее длинного списка.

– Кто же, кроме Вивьен, видел Флоренс?

– Никто. Ой, нет, Черил Диксон! Моя акушерка. Она три раза заходила к нам и дежурила, когда я рожала. И почему я сразу не вспомнила о ней? Поговорите с Черил, она подтвердит.

– Не беспокойтесь, я поговорю со всеми, миссис…

– Элис, – настойчиво поправляю я.

– Элис, – смущенно мямлит он – видать, не любит фамильярности, к которой я его призываю.

– А что же с розыском?

Я до сих пор не получила удовлетворительного ответа на свой вопрос.

– Наверняка кто-то что-нибудь видел, необходимо найти свидетелей. Могу сообщить точное время: я вышла из дому без пяти два.

Саймон качает головой.

– Нельзя просто так начать розыск. Существует порядок. Мне нужно получить команду от своего сержанта, но прежде я должен всех опросить и записать свидетелей, готовых подтвердить ваши слова. Например, соседей. Не видели ли они чего-нибудь необычного? Тем более что ваш муж…

– Не подтверждает. Понятно, я заметила, – невесело иронизирую я. – А соседей здесь нет.

Когда Дэвид впервые привез меня в «Вязы», Вивьен гордо заявила, что почтовый индекс у них общий лишь с гостями, которых они приглашают к себе, и улыбнулась, давая понять, что я тоже к ним отношусь. Этой улыбкой она словно оказала мне особую честь. После смерти родителей я осознала, что в мире не осталось никого, кто меня по-настоящему любит, и моя самооценка резко пошатнулась. Я никому не нужна, никому не интересна. Но теплый прием такой женщины, как Вивьен, которая никогда не сомневалась в своей ценности и значимости и по любому вопросу имела собственное мнение, показал, что, наверное, я не такая уж никчемная.

– Я не могу объявить розыск и вообще дать делу ход лишь на основании вашего заявления.

Саймон как будто извиняется.

Я оседаю на стуле и опускаю голову на скрещенные руки. Перед глазами плывут причудливые пятна. Желудок сводит тошнота. Впервые в жизни я понимаю, каково это, если нет сил сопротивляться. Та к трудно кричать, чтобы тебя услышали, когда весь мир, похоже, затыкает уши, а то, что ты говоришь, – невероятно и попросту немыслимо.

По натуре я не боец и никогда не считала себя сильной: временами я откровенная слабачка. Но теперь-то я мать и дерусь не только за себя, но и за Флоренс. За нее, как за себя. Сдаться – не вариант.

8

Через десять минут после разговора с Прустом Саймон снова был в столовой. Однорукий бандит, против обыкновения, милосердно молчал, словно решил уважить мрачное настроение Саймона. Инспектор презрительно отмел его версии, объявил параноиком и велел починить голову.

– Не хочу, чтобы вы работали в таком состоянии. Наделаете глупостей и всех настроите против себя.

У Пруста это заменяло благожелательное напутствие.

Какая муха их всех сегодня укусила? Почему никто не желает видеть то, что для Саймона столь очевидно? Может, дело в том, что Пруст и Чарли вместе сажали Бира? Не потому ли им так хочется выставить Саймона неуравновешенным чудаком, который из личных мотивов подтасовывает факты? В то же время личных мотивов Дэвида Фэнкорта никто не видит в упор. Первая жена убита, вторая пропала. Это же факты!

Саймон налил себе чаю и принялся фантазировать, как выбить правду из Фэнкорта. Есть вещи, за которые не жаль и отсидеть. Что этот гаденыш сделал с Элис? Что наплел Прусту про него, Саймона? Ведь это, конечно, его работа, Чарли ни при чем. Куча вопросов, да все без ответов.

Услышав покашливание за спиной, Саймон обернулся.

– Пруст сказал, ты здесь. Я только что с ним поговорила. Вернее, говорил он. Причем долго. Он тобой недоволен, и сильно.

– Чарли! Ты ведь его успокоила? Только ты это умеешь.

– Хочешь снова испортить мне настроение? – сухо спросила Чарли, садясь напротив.

Любые комплименты Саймона злили ее. Комплименты она любила только одного сорта, но таких Саймон не преподносил. Все прочее казалось ей жалостью или пустым трепом. Порой Саймон недоумевал, как она вообще его терпит. Что, кроме презрения, может вызывать он у Чарли после прошлогоднего сорокалетия Селлерса? Он поспешно отогнал от себя кошмарные воспоминания, как поступал всегда, едва они накатывали.

– Что Снеговик сказал? – спросил Саймон.

– Что ты лепечешь как придурочный. Он думает, ты запал на эту Фэнкорт. И ее муж так думает. Да это любой, у кого на месте глаза и мозги, разглядит за милю. Ты же говоришь о ней как слюнявый идиот.

Жестокие слова. Но Саймон не стал возражать.

– Еще он сказал, ты отрицаешь, что путался с клиенткой.

– И он поверил?

– Очень сомневаюсь. Та к что, если врешь, сделай так, чтобы он этого никогда не узнал. В общем, так: если мама с дочкой не объявятся в течение суток, признаем пропавшими и работаем.

Саймон уставился на Чарли:

– Мы? Это значит…

– Да, Пруст поручил это дело мне. Нашей бригаде. Видно, учел, какой у нас богатый опыт общения с семейством Фэнкортов, – язвительно закончила Чарли.

– Я думал, он меня ни за что не подпустит к этому делу. Я тебе обязан.

Саймон поднял глаза к потолку, где жужжали люминесцентные лампы. Он всегда верил в некую высшую силу. Одно время мать надеялась, что он станет священником. Может, она надеется до сих пор. Как и мать, Саймон все время искал опоры, вот только не был уверен, что опора – в Боге. И ни за что не хотел быть похожим на мать.

– У Пруста вечно сюрпризы, в этом ему не откажешь, – продолжала Чарли. – Он думает, ты должен справиться с этим делом уже потому, что тебе оно очень небезразлично. Считает, что усерднее тебя никто здесь не будет искать Элис Фэнкорт.

По ее тону Саймон понял, что под этим «никто» подразумевается и сама Чарли.

– Но как же я начну поиски! – вздохнул он. – Чарли, я и вправду могу загреметь под фанфары. Я два раза неофициально встречался с Элис Фэнкорт. Она… сообщила некоторые сведения, которые я должен полностью выложить, прежде чем начать работу. Ты ведь знаешь, мне нельзя вылетать со службы, я хороший сыщик.

– Да уж как не знать, – бесстрастно ответила Чарли, подняв брови. – Без тебя мы бы чесали в затылках и ковыряли в носу, ни одного дела не могли бы раскрыть.

– Да ладно тебе. Когда человек во всех занятиях такой ноль, как я, и вдруг – бац, что-то выходит хорошо, это сразу видно. Вот у меня получается работать сыщиком.

– Да ну? Чего ж ты молчал? Сказать надо было!

– Отвали.

Чарли рассмеялась.

– Только ты умеешь бессовестно хвастаться и в то же время казаться бедной овечкой.

«И только ты умеешь так свысока и по-хозяйски до меня снисходить, что сразу хочется залепить тебе крепкую оплеуху», – подумал Саймон и сказал:

– Я понимаю, что не имею права тебя спрашивать, но… есть мысли, как это разрулить?

Чарли, похоже, не удивилась.

– Пошли, – сказала она, тряхнув перед носом у Саймона ключами от машины.

– Куда?

– Туда, где нас не смогут подслушать.

Столовка всегда была отличной питательной средой для сплетен. Лавируя между столиками и стульями под аккомпанемент громких сальных шуток, Чарли с Саймоном вышли из столовой и поспешили на улицу.

Машину Чарли водила по-мужски – рулила двумя пальцами, а то и одним запястьем. Она плевала на ограничения скорости и крыла почем зря других водителей. Они выехали из Спиллинга в сторону Силсфорда под включенное на полную Радио-2. У себя Саймон слушал только Четвертую программу, но давно махнул рукой на привычки Чарли. У нее был свой режим: утром – Радио-1, а с часу дня – Радио-2[7]. Другими словами: Стив Райт[8] в вечернем эфире, желтые новости и песенки, годные лишь для лифтов да гостиничных фойе, – вся эта ненавистная пошлятина.

Стараясь не слушать, он разглядывал скучный размеренный пейзаж, что проносился за окном. Обычно эти виды успокаивали Саймона, но сейчас казались пустоватыми. В картине чего-то недоставало. Внезапно Саймон понял, что надеется увидеть Элис, и смутился. Каждый силуэт и лицо огорчали его: опять не она.

Что такого разглядел он в Элис, почему отозвалась его душа? Она красива, но чувства Саймона с этим никак не связаны. Нет, было что-то в ее поведении, какое-то потаенное беспокойство, словно человека вырвали из родной стихии и теперь его оплетают невидимые путы. Саймон постоянно чувствовал это в себе. Другие умели без усилий скользить по жизни, а он – нет, и Элис, наверное, тоже. Она слишком сложно устроена, уж очень тонко чувствует. Хотя он видел ее только взинченной, растерянной и даже не представлял, какой Элис была раньше.