Нежность волков - Стеф Пенни

Тем вечером он возвращался домой, преисполненный восторга. Он громко смеялся, удивляя прохожих. Ему хотелось кричать, рассказывать всем о своем открытии. Он понимал, что для тех, кто видел с самого начала, все это не имеет никакого значения. И ему было жаль тех, кто неспособен оценить дар зрения так, как может утративший, а потом вновь обретший его.

Часто ли с тех пор он ощущал такой совершенный, всеподавляющий восторг? Честно говоря, ни разу.

Лежа на узкой неудобной кровати, Дональд смотрит на взошедшую над Колфилдом луну. Он снимает очки и надевает их снова, чтобы оживить в памяти тот восхитительный миг откровения. Он вспоминает уверенность, что ему явился проблеск чего-то исключительного, хотя толком и не осознает, чего именно. Теперь уже не кажется, что это значило слишком много. Но он привык разглядывать вещи на расстоянии, чтобы держать их в фокусе. Возможно, именно поэтому его привлекали числа с их немой простотой. Числа — это только числа. То, что можно свести к числам, становится упорядоченным и гармоничным. Взять семьи туземцев, живущих за частоколом форта Эдгар и доставляющих постоянную головную боль комиссионерам. Размножаются, мол, с угрожающей скоростью, производя все больше и больше ртов, которые вынуждена насыщать Компания. Отсюда и постоянное недовольство «дармоедами», которым вдобавок вечно требуется медицинская помощь. Тогда Дональд составил пронумерованный список работ, которые женщины выполняют для форта. Он перечислил стирку и уход за овощами, дубление шкур, изготовление снегоступов… и обозначил стоимость каждой работы, доказав, что Компания по меньшей мере ничего не теряет, оттого что индейцы обзаводятся семьями. Он гордился этим достижением, особенно с тех пор, как познакомился с женой Джейкоба и его детьми — двумя девочками, глядевшими на папиного бледнолицего друга огромными и ясными карими глазами. С одной стороны эти дети с их доверчивыми взглядами и малопонятными тайными именами, а с другой — меха, которыми живет Компания, хотя, если честно, ни у кого и тени сомнения не возникает, что здесь более важно.

Когда Дональд впервые попал в форт Эдгар, кладовщик по имени Белл показал ему все хозяйство. Дональд увидел конторы, переполненные жилые бараки, прилавки, индейскую деревню за частоколом (на соответствующем расстоянии), бревенчатую церковь, кладбище… и под конец огромные кладовые, где хранили меха, дожидавшиеся далекого путешествия в Лондон, где их обратят в звонкую монету. Белл оглянулся украдкой, прежде чем вскрыть тюк, и гладкие шкуры полились на земляной пол.

— Ну, вот о чем речь, — произнес он с эдинбургским акцентом. — В Лондоне эта партия будет стоить несколько гиней. Посмотрим… — Он встряхнул шкуру. — Это куница. Видишь, почему мы предпочитаем этих зверюг не стрелять — силки почти не оставляют следов, смотри!

Он помахал перед носом Дональда сплющенной лапой грызуна. Шкура была с головой — маленькая заостренная мордочка с плотно закрытыми глазами, словно бы зверек не мог вынести воспоминаний о том, что с ним случилось.

Он положил куницу, сунул руку в шкуры и быстро, словно фокусник, принялся показывать их Дональду:

— Это наименее ценные: бобер, волк и медведь, хотя и они вполне пригодны — в них хорошо заворачивать ценный мех. Пощупай, какие грубые…

Лоснящиеся шкуры с поджатыми остатками лап перекатывались у него в руках. Дональд взял протянутый мех и удивился, какой он на ощупь. На этом огромном складе смерти он чувствовал скорее отвращение, но, окунув руки в прохладную шелковистую роскошь, ощутил желание приложить мягкий мех к губам. Он, конечно, не стал этого делать, но понял, почему женщины с таким удовольствием набрасывают на плечи подобные штуки: чтобы иметь возможность, слегка наклонив голову, потереться щекой о мех.

Белл продолжал рассказывать, скорее себе самому:

— Но самая ценная… о, это черно-бурая лисица — она стоит дороже золота. — Глаза его заблестели.

Дональд протянул руку, чтобы потрогать мех, и Белл чуть было не отдернул шкурку. Серые, белые и черные оттенки густого и мягкого меха сливались в серебристое сияние; он струился, словно насыщенный водный поток. Дональд убрал руку, так как Белл, похоже, был не в состоянии расстаться со шкурой.

— Ценней его только мех черной лисы, которая тоже водится далеко на севере, но ее можно не встретить годами. В Лондоне за нее отдадут сотню гиней.

Дональд в изумлении покачал головой. Когда Белл начал укладывать меха в деревянный ящик, нежно пристраивая посередине чернобурку, Дональд ощутил неудобство, словно бы вопреки всем усилиям Белла скрыть это он присутствует при некоем тайном акте сладострастия.

Сознание Дональда возвращается к настоящему. Он должен обдумать свой разговор с Джейкобом, чтобы, сопоставив факты, прийти к блестящему решению, так чтобы все встало на свои места, только вот фактов не хватает. Человек мертв, но никто не знает ни мотива, ни даже личности убийцы. Исследуй они жизнь Жаме от его печального конца вспять, узнай о нем все, — привело бы это к истине? Впрочем, он чувствует, что все это пустые размышления; невозможно представить, чтобы Компания решила выделить людей и время для поисков. Кто им этот Жаме?

Мысли его снова обращаются к Сюзанне. Он несколько минут сидел с ней в гостиной, и ни разу между ними не возникло неловкого молчания, и ему показалось, что она находит его интересным и внимательно слушает его. Он слишком нервничал тогда, чтобы получать удовольствие, но ощутил некое подобие счастья, распускающегося, словно почка после канадской зимы. Он снимает очки и за неимением прикроватного столика кладет их на пол у кровати, в надежде, что не наступит на них завтра утром.

~~~

Придя в себя после первого потрясения, я сознаю, что опасность не так велика. Стоящему в дверях человеку не меньше шестидесяти лет, вид у него ученый, и, что самое главное, он не вооружен. Выглядит он прямо-таки безупречно: породистое худощавое лицо, орлиный нос, зачесанные назад седые волосы открывают высокий лоб. Он кажется мне вполне добродушным. На самом деле для мужчины его возраста он (как это ни удивительно) просто красив.

У меня есть предосудительная привычка, весьма распространенная в наших краях, где акцент более не является надежным ориентиром, — судить о человеке по его атрибутам. Всякий раз встречая кого-либо нового, я бросаю взгляд на манжеты, башмаки, ногти и тому подобное, дабы определить его положение в обществе и материальное благополучие. Этот человек облачен в яркое пальто, хорошо сшитое, но видавшее лучшие дни, и хотя выглядит он аккуратно и чисто выбрит, башмаки его заношены до неприличия. В тот же миг, который мне потребовался, дабы прийти к этому заключению, я подмечаю, что он сходным образом инвентаризировал меня и, судя по всему, пришел к выводу, что я жена довольно зажиточного фермера. Трудно сказать, сделал ли он следующий шаг, решив, что я увядшая и, возможно, озлобленная бывшая красотка.

— Прошу прощения…

У него приятный голос с выговором янки. Сердце мое замедляет бешеную скачку.

— Вы меня напугали, — сурово произношу я, сознавая, что у меня все платье, а возможно, и волосы в муке. — Вы ищете мистера Жаме?

— Нет. Я слышал… — Он показывает на кровать и окровавленные одеяла. — Ужасное дело… ужасная утрата. Прошу прощения, мэм, не знаю вашего имени.

У него серьезная улыбка, и я понимаю, что он мне начинает нравиться. Я ценю хорошие манеры, особенно у того, кто застает меня на месте преступления.

— Я миссис Росс. Его соседка. Я пришла разобрать его вещи.

Я печально улыбаюсь, чтобы было видно, сколь нелегкая мне выпала ноша. Мне показалось или он действительно оживился при упоминании о вещах Жаме?

— Ах, миссис Росс, простите, что вас потревожил. Меня зовут Томас Стеррок, из Торонто. Адвокат.

Он протягивает руку, и я пожимаю ее. Он склоняет голову.

— Вы приехали осмотреть его имущество?

Адвокаты, судя по моему опыту, сами никуда не ездят, не вынюхивают в темноте и рук не пачкают. К тому же у них не в обычае изнашивать манжеты и носить дырявые ботинки.

— Нет, я здесь не по службе.

Не соврал. Совсем уж нетипичный адвокат.

— Это личный вопрос. Не уверен, к кому я должен с этим обратиться, но, видите ли, дело в том, что у мистера Жаме было кое-что весьма важное для моих изысканий. Он собирался прислать мне это.

Он медлит, оценивая мою реакцию — прямо скажем, изумленную. Обыскав всю хижину сверху донизу, я не обнаружила ничего, способного заинтересовать кого бы то ни было, особенно подобного человека. Полагаю, будь у Жаме такая вещь, он бы ее продал.

— Ценности это не представляет, — добавляет он. — Чисто академический интерес.

Я сохраняю молчание.

— Наверное, я должен вам довериться, — говорит он с застенчивой улыбкой. — Вы, наверное, сомневаетесь, правду ли я говорю, так что расскажу все с самого начала. Месье Жаме приобрел кусок слоновой кости, примерно такой величины… — Он показывает мне ладонь. — С рукотворными следами на ней. Возможно, этот предмет представляет собой археологическую ценность.