Нежность волков - Стеф Пенни

Новая мысль выдергивает меня из клубка простыней и несет в комнату Фрэнсиса. В царящем там беспорядке трудно оценить, что на месте и что пропало, а потому требуется время, дабы найти то, что я ищу. Впав в исступление, я выкидываю вещи из шкафов, шарю под кроватью, а затем продолжаю отчаянные поиски по всему дому. Но это бесполезно — ведь я молюсь, чтобы не найти то, что, увы, нахожу. Две его удочки и еще одну запасную, которую смастерил Ангус, когда они еще поддерживали какие-то отношения. Я нахожу трутницы и одеяла. Я нахожу все, что он берет с собой, отправляясь на рыбалку. Нет только его одежды и ножа. Недолго думая, хватаю его любимую удочку, выбегаю на задний двор, ломаю ее надвое и сую половинки в поленницу. С трудом перевожу дыхание. Я чувствую себя виноватой и грязной, а потому возвращаюсь в дом и ставлю кипятить воду для ванны. К счастью, я не сразу полезла в лохань, ибо в комнату, даже не постучавшись, вваливается Энн Притти.

Ах, миссис Росс, до чего ж у вас беззаботная жизнь! Купанье посреди дня… В вашем возрасте следует поосторожничать с горячими ваннами. Знаете, у моей золовки в ванне случился приступ.

Я знаю, потому что слышала от нее эту историю не меньше двадцати раз. Энн всегда рада напомнить, что она на три года моложе меня, как будто между нами целое поколение. Со своей стороны я воздерживаюсь от указаний на то, что она выглядит старше своих лет и расплылась, как медведь, тогда как я сохранила фигуру и, по крайней мере в юности, считалась красивой. Впрочем, ее это не заботит.

Вы слышали о расследовании? Говорят, вызвали людей из Компании. Целый отряд. Ходят туда-сюда вдоль реки и выспрашивают.

Я уклончиво киваю.

Хорэс вернулся от Макларенов и сказал, что они там со всеми говорили. Думаю, скоро они будут здесь. — Она мощно озирается по сторонам. — Говорят, Фрэнсиса со вчерашнего утра не видели.

Я не озаботилась поправить ее, сообщив, что он пропал еще раньше.

— Разве он не охотился с Жаме? — Она рыщет глазами по комнате, словно хищная птица: румяный ширококлювый гриф, выискивающий мертвечину.

— Несколько раз. Он огорчится, когда узнает. Хотя закадычными друзьями они не были.

— Ну и дела. Куда мы катимся? И все же он был чужаком. Они, французы, вспыльчивые, верно? Я-то знаю: когда жила в Су, они набрасывались друг на друга при каждом удобном случае. Думаю, и здесь без одного из них не обошлось.

Она не намерена открыто обвинять Фрэнсиса при мне, но вполне могу себе представить, как она занимается этим где-нибудь в другом месте. Его она тоже всегда считала чужаком, темноволосым и смуглым. Она считает себя женщиной немало повидавшей, и отовсюду, где побывала, увозила в качестве сувенира какое-либо предубеждение.

— Так когда же он вернется? Неужели вы не беспокоитесь, когда рядом орудует убийца?

— Он ловит рыбу. Наверное, завтра.

Мне вдруг очень захотелось, чтобы она ушла, и она, поняв это, просит взаймы чаю — дескать, что еще с тебя взять. Я отсыпаю ей чай с большей охотой, чем обычно, и еще немного кофейных зерен в порыве щедрости, которая на некоторое время обезопасит меня от ее визитов, ведь по нашему захолустному этикету в следующий раз ей придется принести аналогичное подношение.

— Что ж… Всего наилучшего.

Но она все не уходит, глядя на меня с выражением, которого я прежде у нее не видела. Мне становится как-то не по себе.

Горячая вода действует на меня благотворно. Вообще-то принимать ванну в ноябре у нас не принято, но я вижу в этом более благородную альтернативу шоковым купаниям, которыми нас мучили в сумасшедшем доме. Мой опыт ограничился всего двумя душами, в самом начале, и как бы ни было мучительно ожидание и сама процедура, потом чувствуешь себя удивительно спокойной, разумной и даже веселой. Это было простое устройство, где пациента в тонкой бумажной сорочке (в данном случае меня) ремнями привязывают к деревянному креслу. А над головой подвешивают большую бадью. Санитар тянул на себя рычаг, бадья опрокидывалась, и тебя окатывало ледяной водой. Так было, прежде чем Пол — доктор Уотсон — стал управляющим и смягчил режим для сумасшедших, что означало (по крайней мере для женщин) шитье, составление букетов и прочую чепуху. А я согласилась лечь в клинику главным образом для того, чтобы отдохнуть от всего этого.

Воспоминания о жизни в сумасшедшем доме всегда веселят меня; я думаю, виной тому несчастная юность. Не забыть бы поделиться этим перлом премудрости с Фрэнсисом, когда он вернется домой.

Он представляется мистером Маккинли, комиссионером из форта Эдгар. Худощавый мужчина с густыми и так коротко постриженными волосами, что они кажутся мехом. Что-то во мне его настораживает — наверное, говор, более культурный, чем у него, и, видимо, кажущийся здесь неуместным. В связи с чем его поведение становится чуть подобострастным, хотя сам он явно того не желает. Несчастный, в общем, человек. Хотя и во мне нет ничего особенного.

— Дома ли ваш муж? — чопорно спрашивает он. Предполагается, что женщина ничего знать не может.

— Он отлучился по делам. А наш сын на рыбалке. Я миссис Росс. Я нашла тело.

— A-а. Понятно.

Забавный придурок — из тех редких шотландцев, у которых все мысли на лице написаны. Когда он переваривает услышанное, лицо его снова меняется и поверх удивления, почтения, учтивости и легкого презрения выступает глубокая заинтересованность. Я бы могла весь день на него пялиться, но у него своя работа. А у меня своя.

Он раскрывает блокнот, и я сообщаю, что Ангус вернется позже, до вчерашнего вечера он был в Су, а Фрэнсис ушел вчера утром. Это ложь, но я свои слова обдумала, и никто не сможет меня опровергнуть. Похоже, Фрэнсис его заинтересовал. Я говорю, что он собирался на Ласточкино озеро, но может пойти еще куда-то, если там не клюет.

Я говорю, что они очень дружили. Он записывает.

Я как следует обдумала, что говорить о Фрэнсисе, Жаме и их дружбе. Мне пришло в голову, что Жаме, наверное, был его единственным другом, несмотря на большую разницу в возрасте и его французское происхождение. Жаме уговорил Фрэнсиса ходить на охоту, что так и не удалось Ангусу. А как-то раз этим летом я, направляясь к Макларенам, проходила мимо хижины и услышала игру на скрипке: радостные, заразительные звуки, совершенно не похожие на шотландскую скрипку — наверное, какая-то французская народная мелодия. Она была столь обворожительна, что я свернула к хижине, дабы послушать. Тут дверь распахнулась, и оттуда, размахивая руками, кто-то выскочил, а потом бросился назад, словно играя в какую-то игру. Умолкшая было музыка заиграла снова, и я пошла дальше. Я не сразу сообразила, что из дома выбежал Фрэнсис. Я с трудом узнала его, потому что он смеялся.

Он не так глуп, этот парень, несмотря на свое откровенное лицо. Возможно, все это спектакль, призванный ввести собеседника в заблуждение. Теперь, как ни странно, выражение его лица совершенно другое — он смотрит на меня чуть ли не ласково, как будто бы понял, что я несчастное создание, не представляющее для него ни малейшей угрозы. Не знаю, какой я дала к тому повод, но меня это раздражает.

В окне я вижу, как он удаляется в сторону фермы Притти, и думаю об Энн. Гадаю, не жалость ли была написана на ее лице.

~~~

Дональд быстро выяснил кое-что о Колфилде. Прежде всего, когда стучишь в дверь, жители приходят в замешательство — здесь стучаться не принято. Выяснив, что никто из их ближайших родственников не умер, не ранен и не арестован, они тащат тебя в дом, чтобы накачать чаем и выкачать информацию. Его заметки — сплошной хаос перекрестных ссылок: в первой семье ничего не видели, но послали за кузеном, который оказался мужем другой женщины и которого он ждал битый час, прежде чем сообразил, что уже с ним встречался. Люди сновали из дома в дом, обмениваясь историями, теориями и роковыми пророчествами о положении страны. Разбираться в этом — все равно что пытаться удержать в руках речку.

Уже стемнело, когда он завершил свой опрос. Он ждет в гостиной дома Ноксов и пытается сделать выводы из всего услышанного. Судя по его записям, никто из опрошенных не заметил ничего необычного — если не принимать в расчет странное поведение белки этим утром у дома Джорджа Аддамона. Дональд надеется, что не подвел остальных, пропустив нечто очевидное. Он устал и выпил чертову уйму чая, а под конец и виски; несколько хозяйств он пообещал навестить еще раз, но совершенно уверен, что убийцу не встретил.

Он обдумывает, как бы вызнать, где здесь уборная, когда в дверь заглядывает дочка Ноксов, та, которая попроще. Дональд немедленно вскакивает и роняет несколько листов бумаги, которые Мария подает ему с застенчивой улыбкой. Дональд краснеет, но благодарен хотя бы тому, что свидетелем его неуклюжести стала Мария, а не Сюзанна.

— Так отец все же заставил вас играть в сыщиков?