Две жизни - Владимир Корчагин

Так прошло несколько минут, в течение которых оба они не произнесли ни слова. Наконец Софья легонько коснулась его плеча:

— Ну вот и все, Сережа. Я знала, чувствовала, что часовня существует, верила в это как в чудо. И чудо свершилось. Я вернулась к ней.

— Вернулась?!

— Ну, может, я не так выразилась. Я хотела сказать, вернулась в своих мыслях, своих исканиях, нашла то, что жило где-то в глубинах моего подсознания, памяти. Да ведь и у вас, я знаю, с ней связано что-то не совсем обычное, вы тоже словно встретили здесь нечто давно знакомое.

— Да, именно ее, эту часовню я видел в своих снах. Помните, я говорил об этом? И значит здесь, под этой часовней или где-то вблизи нее, должен быть…

— Тот клад или что-то подобное, что было связано с девушкой, какая являлась вам во сне?

— Да, все это было определенно здесь. Теперь я словно узнаю не только часовню, но и эту широкую излучину реки, и этот ключ, и эту мощеную дорогу, которая вела к усадьбе господ Мишульских. Именно такая картина осталась в памяти после моих снов. Правда, вон там, на взгорье, чуть выше по течению реки стояло еще село — большое, красивое, с высокой белой церковью, базарной площадью, садами, огородами…

— То, что называлось Благовидовом?

— Там, во сне, я не слышал такого названия. Но, судя по тому, что рассказывал Маркел Иванович, видимо, так оно и было. Мне это село запомнилось главным образом тем, что виделось в нем что-то от милого сердцу тургеневского прошлого, от доброй, истинно русской старины. Об усадьбе Мишульских я уж не говорю — это было настоящее «дворянское гнездо» во всем его великолепии. А теперь… Вместо всего этого — сплошной голый пустырь. И если бы не часовня…

— Да ведь и ей досталось, еле стоит, горемычная, — вздохнула Софья. — А что, как вы думаете, было спрятано под ней?

— Не знаю… Тот, последний, мой сон был не очень отчетливым. Вспоминается лишь глухая полночь, черная, еле видимая во тьме часовня, смурый, убитый горем кузнец и небольшая просмоленная коробка у него в руках. Но что он вложил в нее, я так и не понял. Сказал, что там выкованный им в подарок мне кинжал и что-то еще. А что еще, я должен был, по-видимому, сам знать. Ясно было только, что речь шла о чем-то связанном с ней, той девушкой, которая мне снилась; что это она передала ему что-то для меня. Но что это могло быть? И почему она не могла передать мне сама? Я до сих пор теряюсь в догадках. Помню только, что был той ночью в жуткой тревоге, чувствовал, что случилось что-то страшное, какое-то кошмарное несчастье, что я не увижу ее больше никогда. В голове у меня до сих пор звучат последние слова кузнеца: «Выкопаешь наш клад, вспомнишь ее, сердечную…» И как апофеоз этого сна ее голос, только откуда-то сверху, будто с небес: «Вернись! Вернись ко мне! Я жду… жду… жду…». Что она хотела этим сказать? И что вообще значили мои сны, в которых я чаще всего видел ее залитое слезами лицо? Едва ли это лишь следствие реинкарнации, если она и существует. Тут что-то более глубокое, таинственное. Но что?! Ответ на это, может быть, и даст то, что спрятано здесь, под часовней. Вот почему мне так не терпится покопаться возле нее. Но, сами понимаете… — Сергей не стал продолжать, боясь даже лишним словом спугнуть робкую надежду на то, чего он ждал здесь найти, что могло бы объяснить все его душевные метания, все его непонятные переживания и предчувствия.

Да, теперь до разрешения загадки оставался один шаг. Но именно этот шаг было страшнее всего сделать. А если он ничего здесь не найдет? Если этой встречей с часовней все и закончится? К чему тогда вся эта нелепая история с поездкой сюда, на Ермишь, с работой на этом не бог весть каком интересном в геологическом отношении месте?

— Подождите, Сережа, — словно прочла его мысли Софья. — Я догадываюсь, что вы хотите сказать, но… ведь мы приехали сюда не только ради прошлого. Пора навестить и здешнее обнажение, взглянуть на этот уникальный обрыв. Кстати, там тоже может встретиться нечто, подобное часовне. А к ней мы еще вернемся. Впереди — целый день.

— Да-да, — обрадовался Сергей возможности отсрочить последний шаг к раскрытию тайны часовни. — Конечно, обнажение — прежде всего. Просто я увлекся немного.

Они спустились на бечевник и по еле заметной тропинке направились в сторону обрыва. Но в мыслях Сергей по-прежнему не мог отрешиться от своих снов.

— Так, значит, на этом месте, — указал он на возвышающийся над обрывом холм, — и стояла усадьба Мишульских?

— Да, видимо, так, — кивнула Софья.

— Но, похоже, там действительно ничего не осталось.

— Не может быть. Что-то должно сохраниться. Осталась же эта часовня.

— Часовня — святыня.

— А разве не может быть других святынь — святых, возвышенных чувств? Святой, беззаветной любви? Святой, вечной памяти?

— Но как все это может сохраниться?

— А вот посмотрим там, на этом холме, может, что и увидим, — она постаралась улыбнуться, но глаза ее почему-то наполнились слезами, а голос задрожал. — Я ведь тоже не случайно поехала на Ермишь.

— Да, вы говорили, но я так и не понял…

— Пошли, пошли! — заторопила она его. — У нас еще будет время поговорить. Пока мне самой не все ясно.

Они ускорили шаги. Но не прошли и нескольких десятков метров, как натолкнулись на груду битого кирпича, перемешанного с кусками угля.

— Это еще что такое? — не сразу понял Сергей.

— Что-то вроде развалин кузницы, — проговорила Софья.

— Кузницы?! Да, кузницы… — мгновенно вспомнил он. — как же без нее. Все мои сны вращались вокруг этой кузницы. Будто все детство и юность прошли в ней. А главное — именно здесь, неподалеку от кузницы, точнее, возле часовни впервые встретил я барышню Мишульскую.

— Барышню Мишульскую? Так это ее вы видели во сне?

— А вас это удивляет?

— Напротив, я так и думала, что это она вам снилась на Ермишских берегах.

— Постойте! А откуда вы-то знаете о барышне Мишульской?

— Ну, во-первых, из документов, с которыми я познакомилась недавно в райцентровском архиве. А потом… кто же еще мог заинтересовать вас, если ваши навеянные игрой случая сны перенесли вас в позапрошлый век и в эти самые края?

— Вы шутите! Какая там игра случая, если эти сны… эта кузница… эта часовня… — он перевел взгляд на искрящуюся солнечными бликами поверхность реки и — о чудо! — вдруг увидел, как две большие белые птицы с грациозно изогнутыми шеями подплыли к самому берегу и уставились на него черными бусинками глаз, а в ушах снова послышался стук колес и цокот копыт подъезжающей тройки.

Он живо обернулся назад, но в знойном мареве по-прежнему дрожало лишь унылое щебенчатое взгорье со следами давно неезженой дороги да узкий дощатый мостик, по которому едва мог пройти и пеший человек, а стучала, должно быть, кровь у него в висках от нахлынувших впечатлений. Да и было отчего стучать: он все больше узнавал и этот берег реки, и этот ведущий к обрыву бечевник, и сам обрыв, круто вздымающийся над водой. И уж почти не сомневался, что все это было. Было здесь. Было на самом деле. Но возможно ли такое? Уж не видит ли он и теперь все это лишь во сне?

Однако голос Софьи вернул ему чувство реальности:

— Да, я пошутила, Сережа. Ведь я и сама не могу прийти в себя от всего увиденного. Мне тоже знакомы и эта часовня, и эта кузница, и этот обрыв, хотя я также никогда не бывала здесь. Я также надеюсь найти в бывшей усадьбе господ Мишульских что-то такое, что утвердило бы меня в моих безумных предположениях, и также боюсь ошибиться в своих надеждах.

— Что вы говорите, Соня! Значит, вы… — он повернулся к ней и словно лишился дара речи: в лице Софьи, ее глазах, жестах определенно было что-то от той, что промчалась здесь в роскошном экипаже и ожгла его пьянящим взглядом. Так что же это все-таки — продолжение сна?

— Соня! — схватил он ее за руки. — Скажите мне наконец, кто вы? Я же вижу, что вы не та, за кого себя выдаете, что вы и барышня Мишульская…

— После, после, Сережа! — остановила его Софья. — Говорю вам, мне самой еще не все ясно. Вот сходим к обрыву…

— Да что обрыв! Разве сейчас до обнажения? Сколько мы их уже облазили.

— Но это не совсем обычное обнажение. Да и дело не только в обнажении. Мало ли что можно встретить там еще, у этого обрыва.

Сергей снова взглянул на реку. Два лебедя по-прежнему плавно скользили почти у самого берега. А узкая лента бечевника, казалось, плавилась в лучах полуденного солнца.

— Да, здесь действительно можно ждать чего угодно, — согласился он. — Ладно, пойдемте взглянем на обрыв.

Они вернулись на бечевник и уже через несколько минут стояли у подножья огромного обнажения, взметнувшегося на высоту трехэтажного дома. У Сергея аж дух захватило от представшей перед их глазами картины. Трудно было не залюбоваться геологу столь редкостным чудом природы. Здесь не только, как на странице раскрытой книги, выстроились друг над другом все известные им горизонты готеривского и барремского ярусов, но и — что было особенно поразительным — почти каждый из них был просто-таки нашпигован остатками ископаемой фауны. Вся полоса бечевника была завалена обломками раковин и ядер аммонитов, белемнитов и пелеципод. Бесчисленные идеально отмытые прекрасно сохранившиеся формы были видны сквозь воду и на дне реки. Но поистине бесценными были, разумеется, образцы, залегающие в самих пластах.