Город мечты - Виталий Вавикин

– Бедные музыканты всегда играют от души! – похвалил его толстый мужчина, сидевший за столиком в первом ряду, опрокинув нетвердой рукой бокал с шампанским. Спутница мужчины, годившаяся ему в дочери, начала его отчитывать за неуклюжесть.

Воспользовавшись паузой, Джим подошел к бармену и взял у него телефон.

– Любовница? – спросил бармен.

– Жена, – сказал Джим.

Однако трубку снова взяла Дарья.

– Извини, что поздно…

– Уже третий час ночи, Джим, что-то случилось?

– Просто решил воспользоваться паузой и позвонить.

– Нашел время! – Дарья услышала голоса. – Ты что, не дома?

– Нет. Я в «Мистерии». Играю. Это помогает немного отвлечься.

– Думаю, будет лучше, если Ксения не узнает об этом.

– Она все еще сердится?

– Почти нет, но если узнает о твоих ночных похождениях, то разразится буря.

– Не узнает, если ты не расскажешь.

Они попрощались. Джим отыграл еще несколько композиций, вернулся домой. Казалось, что сил не хватит даже на то, чтобы раздеться, но… Джим замер, увидев, воткнутый в дверь ванной комнаты нож, пригвоздивший отрубленную женскую руку. Сон отступил – попятился, развернулся и побежал прочь со всех ног. Джим заворожено смотрел на женскую кисть, не в силах оторвать взгляд. Судя по ранам, ее отрубили этим же ножом. По раздробленным костям тянулись длинные сухожилия, свисающие чуть дальше окровавленного обрубка. На скрюченных пальцах блестело обручальное кольцо.

Если бы не телефонный звонок, то Джим, возможно, мог простоять, глядя на эту руку, всю ночь.

– Алло? – спросил Джим, с трудом понимая, как добрался до телефона.

– Ты уже видел руку? – спросил Аслан Дадоев. – Ту, что в ванной. Это моя работа. Правда, красиво? – Джим отчетливо услышал смех. – Я отрезал ее у одной молодой девушки, и не беспокойся, она все еще жива… Наверное.

– Я не понимаю…

– Ты веришь в судьбу, Джим?

– Что?

– Я спрашиваю, ты веришь в судьбу?

– Нет.

– Я тоже не верю, поэтому называю сложившуюся ситуацию не провидением, а собачьим дерьмом. Но так уж вышло, что в это дерьмо мы с тобой наступили вместе.

– При чем здесь я?

– Мне нужно с тобой поговорить.

– И ради этого ты отрубил человеку руку?

– Ради этого я мог бы отрубить человеку голову.

– Что же такого важного ты хочешь мне сказать?

– Береги себя, Джим.

– И все?

– Береги себя.

Джим тупо уставился в пустоту, слушая телефонные гудки. Когда оцепенение прошло, он отыскал визитку Михаила Лобачевского и, несмотря на позднюю ночь, позвонил ему.

Ксения почувствовала острую боль внизу живота утром. Она все еще лежала в кровати, пытаясь представить, каким будет ее ребенок. Ее дочь. Валерия. Так хотел назвать ее Джим. Воспоминания о нем затмили свет, рожденный мыслями о ребенке. Подтянув к груди одеяло, Ксения попыталась сдержать слезы. Что случилось с ее возлюбленным? Почему самый дорогой и близкий человек стал вдруг так далек?

В этот самый момент боль и обожгла тело. Сначала это был лишь острый укол, затем невидимая игла начала настырно вгрызаться в плоть. Казалось, что она хочет проткнуть брюшную полость изнутри. Ксения испуганно схватилась за живот. Игл внутри тела стало больше. Боль выдавливала из глаз слезы, покрывала тело холодным потом.

Ксения попыталась подняться с кровати. Одна из рвущихся наружу игл проткнула тело, окрасив ладони в красный цвет.

– Боже мой! – Ксения с ужасом смотрела, как кровь, вытекая из нее, впитывается в белые простыни. – Дарья! – позвала она слабеющим голосом. – Доктор Силуянова…

Наночип либо вышел из строя, либо не фиксировал отклонений, отказываясь производить экстренный вызов. Оставалось спасать себя самостоятельно.

Ксения сползла с кровати. Еще несколько игл проткнули тело. Теплая кровь заструилась по ногам. Шатаясь, она вышла в коридор. Придерживая одной рукой большой живот, а другой опираясь о стену, чтобы не упасть, она шла в медицинский центр, оставляя за собой кровавый след.

– Главное – не потерять сознание, – говорила себе Ксения. – Главное – не потерять сознание.

Дарья связалась с Джимом лишь вечером. Он приехал сразу, так же как и Елизавета Викторовна Маслакова. Они стояли возле закрытых стеклянных дверей палаты, в которую Дарья определила Ксению.

– Теперь нам остается лишь молиться, – сказала Елизавета Викторовна слова, которых Джим ожидал от нее меньше всего.

Дарья. Эта неугомонная Дарья! Она сновала по предоставленной ей клинике, проводя всевозможные тесты и анализы. Никто давно не сомневался в ее профессионализме, но сейчас, похоже, она доказывала свою состоятельность не кому-то, а самой себе.

– Тебе нужно поспать, – сказал Джим, когда время перевалило за полночь.

Она молча посмотрела на него, о чем-то думая, затем, приняв решение, кивнула. Джим заглянул в ее кабинет через пару минут, намереваясь пожелать спокойной ночи, но Дарья уже спала. Он мог лишь взять ее на руки и отнести в прилегавшую к кабинету спальню – кровать лучше подходила для сна, чем рабочий стол. Сам Джим заснул возле палаты жены – на жестком стуле, то и дело сползая с него в полудреме, но настырно продолжая нести свою вахту.

Его разбудила утром Дарья.

– Тебе пора на работу, – сказала она, протягивая чашку кофе.

– Я не могу, – заупрямился Джим.

– Я уже вызвала такси.

– Дело не в этом. Я не могу оставить Ксению.

– Ты не врач, Джим.

– Я отец ее ребенка.

– Боюсь, это сейчас не имеет никакого значения.

Джим выпил кофе и поплелся на работу. После полудня сон сморил его прямо на рабочем месте, и Тимофей Александрович Макаров отправился на деловую встречу с партнерами по бизнесу один.

– Нужно было разбудить меня, – обиделся на него вечером Джим.

Он позвонил Дарье и поинтересовался, как Ксения. Эту ночь он снова провел на жестком стуле возле ее палаты. Сквозь стеклянные двери он мог видеть жену. Она лежала на спине. Трубки капельницы несли в ее кровь питательные вещества и препараты. Тихо шумела подключенная аппаратура, наблюдавшая за жизненными процессами матери и ребенка. Глаза Ксении были закрыты. Она спала. По крайней мере, Джим убедил себя именно в этом, потому что о коме не хотелось не то что говорить, но даже думать. Она спала, когда он уходил на работу, спала, когда возвращался, спала, когда спал он.

Иногда Джим встречался с Елизаветой Викторовной Маслаковой. Она молчала, и лишь изредка он слышал, как они о чем-то перешептываются с Силуяновой. Иногда приходил отец Ксении. Мечтатель. В нем чувств было больше, чем в матери.

– Мы не сможем избавиться от ребенка, – сказал он однажды Джиму, глядя на свою дочь.

– Что?

– Он убивает ее, Джим, а мы не можем ничего сделать, – голос Аркадия был спокоен.

– Вы говорите так, словно это ваш очередной проект.

– Ты ошибаешься.

Джим ничего не ответил. Бездействие убивало его, но что он мог сделать?

Так прошли пять долгих дней ожидания. Пять дней пустоты. На шестой день Джим получил послание. Это произошло в машине такси, которую Дарья вызывала ему каждое утро. Джим осторожно забрался в салон, держа в руке одноразовый стакан кофе.

– Что это? – спросил он водителя, глядя на оставленную кем-то папку с бумагами.

– Не знаю, какая-то женщина просила вам передать.

– Мне?

– Ну, да. Вы же Джим Отис?

– Был им с утра.

Джим убрал папку в портфель, решив, что откроет таинственное послание на работе.

– Что это? – спросил Тимофей Макаров, когда он высыпал на стол содержимое папки.

– Если бы я знал, – сказал Джим, растерянно разглядывая старые вырезки из газет и журналов, ксерокопии документов, рентгеновские снимки.

– Кто тебе это дал, Джим? – спросил Макаров.

– Не знаю. Таксист сказал, что ее звали Наталья. Это все.

Джим ушел с работы сразу после обеда, вернулся в комплекс и встретился с Дарьей Силуяновой.

– Ты знала об этом? – спросил он, разложив на столе вырезки из газет, где рассказывалась история доктора Харченко и его пациентки.

– Да, Джим, я знала.

– Здесь говорится, что ребенок погиб, черт бы тебя побрал!

– Обещаю, что не допущу этого.

– Не допустишь? – Джим вспомнил закрытые глаза жены. – Обещай мне, что Ксения не умрет. Обещай, что с ними обеими ничего не случится!

– Тебе нужно успокоиться, Джим.

– Черт! Просто скажи мне. Тебе что, сложно?

– Выпей воды и сядь!

Дарья задумчиво изучала бумаги, принесенные Джимом. Сейчас ее больше интересовали отчеты судмедэкспертов, патологоанатомов, сделанные от руки записи в больничной книжке. Почерк последних принадлежал Харченко. Дарья знала его слишком хорошо. Разборчивый и не терпящий наклона, как и характер покойного. Читая эти записи, она понимала, что Харченко действительно мог помочь. Некоторые из проведенных им анализов и сделанных заключений оставались актуальными и по сей день. Дарья словно оказалась на последней лекции доктора Харченко, где он помогал ей приподнять завесу беременности Ксении Маслаковой, на примере совершенно другой женщины.