Дневники и записные книжки (1909) - Лев Толстой

Вчера целый день не ел и б[ыл] оч[ень] слаб, но духовно оч[ень] хорошо. Поправил о праве, вписал кое-что. Нынче спал тоже хорошо и просыпаясь думал хорошо. Вчера б[ыл] славный мальчик малорос. Тоже письма хорошие. Записать кажущееся мне важным:

1) Для своего блага (истинного) и для служения людям (исполнения своего назначения в мире) нужно два свойства: 1) довольство всеми теми внешними условиями, в к[оторых] живешь, и [2)] всегдашнее недовольство своим душевным состоянием. — Ничего не делать для изменения своего внешнего состояния и все силы направлять, сосредоточивать на улучшение своей души. Большинство же людей делают обратное: всегда довольны своей душой, собой, и всегда недовольны своим положением — стараются улучшить его, этим самым еще больше вредя душе. — Это оч[ень] важно в особенности п[отому], ч[то] (забыл). (Вспомнил.) Для своего блага это важно тем — и это главное — [то] (Далее подлиннике следуют, слова: ч[то] то, которые следует считать незачеркнутыми по ошибке.) при довольстве внешнем и недовольстве внутреннем всё, на что направлены силы, в моей власти; при обратном же то, на что направлены силы, вне моей власти.

Был американец мало интересный, уехал милый М[ихаил] С[ергеевич]. Соня ездила Москву и сейчас вернулась.

2) Забота о мнении людей, о славе людской скрывает — не скрывает, а уменьшает, ослабляет радость исполнения доброго, хорошего только для удовлетворения требований своего духовного «Я» (воли Бога).

3) Не знают ни Бога, ни богов, знают один нравственный закон (как они его понимают), и насколько они нравственно, т. е. весь народ, выше наших христиан.

Сейчас 6-й час, мне лучше.

Опять спал оч[ень] хорошо и для 80 л[ет] оч[ень] здоров. На душе хорошо. Вчера хороший разговор с М[арьей] Александровной. Какая невидная нам работа идет в душах людей (там, где она идет). — Черт[ков] вызывает Таню в Петербург. Я рад за Таню, О последствиях не думаю. Добрые письма.

1) Как странно, что не хочется видеть увядание тела: выпадение волос, сыпь на ухе, морщины, мозоли... Отчего же радовался на возрастание, укрепление тела, мать так радуется при своем ослаблении от беременности, рождающийся кричит от боли и радости, а я, старик, не радуюсь признакам приближения к новой жизни? Дурная привычка. Давно пора откинуть ее и радоваться признакам приближения к.... смерти не хочется сказать, к новой жизни? — не имею права, — приближения к тому, ч[то] так же естественно и должно быть и хорошо, как возмужание.

Мало спал, но здоров. Вчера, кажется, совсем кончил о воспитании. Нынче утром еще поправил но совету Гусева. Вчера в середине дня б[ыло] состояние умиления до слез, радости сознания жизни, как части — проявления божества и благодарности Кому-то, Чему-то великому, недоступному, благому, но сознаваемому. Вчера же Соня говорила мне, огорчаясь, о том, как в дневниках моих она видит мое недовольство ею. Я жалею об этом, и она права, что я in the long run [в конце концов] б[ыл] счастлив с нею. Не говоря уже о том, ч[то] всё хорошо. Хорошо и то, ч[то] я жалею, что огорчал ее. Она просила написать о вымарках в дневнике, ч[то] они сделаны мною. Оч[ень] рад сделать это.

Пока записать нечего. Нешто то, ч[то] оч[ень] хорошо, радостно на душе.

Вчера приехал Пастерн[ак] с женой и Могилевск[ий]. Могилев[ский] превосходно играл. Я плакал не переставая. Утром отделал статью, кажется, недурно. Ездил к Гале. Всё так же с ней хорошо. Проснувшись, узнал, ч[то] Андр[еq] с женой встретились с Ольгой. Женщины были даже милы, добры, дружелюбны друг к другу, но Андр[ей] ужасен. Доволен, как медн[ый] грош. Ничем, не пробиваемое самодовольство. Поразительно то, ч[то] две хорошие женщины не могут поделить между собой.... Знаю, ч[то] дурно это и писать и думать, но не могу. Мож[ет] б[ыть], когда-нибудь прочтет это и почует свою вонь.

Чудная погода, спал мало. — Да, забыл то, что вчера пришел Молочников. Оч[ень] рады ему. Но записал самое, самое вчерашнее главное: это то, ч[то] уехала милая Т[аня]. С умилением провожал и с радостной любовью и умилением думаю о ней.

Вчера почти не работал. Статью подписал. Чувствовал себя хорошо, но не мог работать. Ездил к Ч[ертковым], б[ыл] у милых Николаевых. Вечером приехал Сер[ежа] и пришел Николаев с Молочн[иковым]. Хорошо. Саша не хороша. И я не хорош. Не говорю с ней серьезно. Спал мало. Хочется работать. Надо б[ыло] записать что-то хорошее — забыл.

Много работал над статьей. Оч[ень] подвинулся. Кажется, не дурно. Написал разговор Д[етской] М[удрости]. Тяжело, т. е. я дурно себя веду с обоими С., не любящими друг друга именно потому, ч[то] оч[ень] похожи друг на друга. Надо тем мягче быть, чем они жестче. Пришли Мол[очников], Стр[ахов], обоим рад, но усталый вошел от работы и напрасно не сказал им. Ездил приятно верхом. М[арья] Ал[ександровна], Оля с детьми. Вечер читал и разговаривал. Опять б[ыло] тяжело. И с Саш[ей] на балконе поговорил. Боюсь, что она непроницаема... еще. Записать в ответ на вопрос Мол[очникова].

1) Мы не можем понимать иначе нашу жизнь здесь, как в пространстве и времени. Но сознавать мы нашу настоящую жизнь не можем иначе, как вне пространства и времени, всегда в моменте настоящего. И потому, говоря о жизни вне условий этой жизни, о жизни «до» рождения и «после» смерти, мы не можем, не должны приписывать ей условий пространства и времени, говорить, где будет жизнь. — Мы знаем только то, ч[то] жизнь и до рождения была и после смерти будет не такая, какая она есть теперь, т. е. не была а не будет пространственной и временной. Какая же она будет? не знаем, не можем знать.

Вчера порядочно поработал над статьей и Вехи. Не совсем дурно. — Ел лишнее — стыдно. И весь вечер изжога. Приехала Таня милая. Дело плохо. Но духовное всё хорошо. В письмах ничего особенного. Сейчас приехал нарочно из Харьк[ова] крестьянин. Весь переродившийся. Такая радость. Не мог без слез слушать. Чувствую себя оч[ень] слабым. Мало спал. Записать нечего. — Пока. Жалко Ч[ерткова] очень. Мол[очников] уехал. Я вижу, он производит на моих близких не привлекающее впечатление. Я это понимаю, но не разделяю. Одно боюсь — слишком быстрого движения и потом назад. А умен очень.

Вчера плохо работал. Даже ничего. Готовил для Ив[ана] Ив[ановича] Конфуция и Лаотце. Неопределенно. Ездил с Дунканом к М[арье] А[лександровне] хорошо. Спал. Приехал серб оч[ень] приятный. Целый день был не в духе. Боролся. Всё не умею быть — не казаться, а быть любовным ко всем. Хорошие письма. Тоскливое состояние — недовольство — очевидно внутреннее, п[отому] ч[то] во сне то же самое состояние — во сне всё чего-то не выходит. Оч[ень] значительно было для меня чтение Лаотце. Даже как раз гадкое чувство, прямо противуположное Лаотце: гордость, желание быть Лаотце. А он как хорошо говорит: высшее духовное состояние всегда соединяется с самым полным смирением.

Сейчас вышел на террасу. 9 человек просителей, нищих, самых несчастных, и Курносенкова. И сейчас же не выдержал доброты со всеми. Пора, кажется бы, выучиться, а всё плохо подвигаюсь, не то ч[то] выучиться. Когда проснулся в постели, так хотелось писать, а теперь ничего уж не хочется, кроме пасьянса. А должно быть, это-то и хорошо. Ну и довольно. Записать нечего.

Нынче, 5 Мая, в первый раз испытал радостное новое состояние, а именно: Подумал о том, что будет мне за то, ч[то] я буду жить хорошо, любовно, какие последствия для меня будет иметь эта жизнь? И вдруг ясна стала нелепость этого вопроса: какая награда мне будет за то, что я сольюсь с Богом, буду жить Богом? Какая награда мне будет за то, что я поем, когда голоден? Какие последствия будут от того, ч[то] я вступлю в то высшее состояние? Последствие то, ч[то] я найду себя. Хочется спать, и потому не хорошо выразил, а пережил сильно. — Пишу вечером, 12-й час. Записать оч[ень] мне показавшееся важным:

1) Самое лучшее и самое худшее — себялюбие, эгоизм. Вопрос только в том: кто тот, кого я люблю больше всего? Если телесный я — дурно, если духовный я, то самое лучшее, что может быть. И этот-то духовный эгоизм я нынче в первый раз на деле в жизни почувствовал, и почувствовал всё благо этого. Началось с неприятного чувства от нищих просителей. «Да ведь это твоя работа, твой матерьял для работы — любить нелюбящих, неприятных». И сейчас исчезло всё неприятное, тяжелое. И благодаря этому применению применял несколько раз сегодня в общении с людьми, b всегда с успехом. И оч[ень], оч[ень] хорошо. Только бы продолжилось.

Вчера поправлял Вехи и половину статьи — не хор[ошо] и не дур[но] средне. И потом вдруг то радостное чувство, к[оторое] записал вчера. Главн[ое] — радость в сознании на опыте возможности жить только перед Богом. Я пишу: только п[отому], ч[то] Бог не допускает посторонних лиц, а только tete a tete* [один на один.]. Two is company, teree is none [Где двое, там третий лишний.].