Моя политическая биография - Эдуард Лимонов

В Александре Дугине впоследствии открылось немало неприятных мне черт. Он оказался злопамятен, разрушителен, тотально ревнив, он время от времени обнаруживал, что такой-то и такой-то украл у него идею. Так было в случае проекта Евразийского Содружества, выдвинутого Назарбаевым. «Это я, я», — утверждал Дугин, хотя он всего лишь читал Трубецкого, Савицкого раньше других. На самом деле он безусловно внёс огромный вклад в популяризацию и евразийства и, впоследствии, геополитики в России. Но он безосновательно принимает себя за владельца этих идей. Так же, как он некоторое время претендовал на ownerschip национал-большевизмом. Идеи не принадлежат никому, Саша, а если вдруг некая идея начинает отождествляться с именем того или иного человека, то потому, что он сломал себе шею под знаменем этой идеи. У вас никогда не наблюдалось желания или согласия сломать себе шею под знаменем национал-большевизма. Или под каким-либо другим знаменем. Потому удовольствуйтесь немалой честью быть одним из отцов-основателей Национал-большевистской партии. Самой интересной политической партии России. И куда она ещё вырвется!

Мания величия Дугина усиленно раздувалась его женой Наташей и, возможно, семьёй (тут мои знания обрываются, я мало что знаю о родителях и родственниках А.Г.Дугина, знаю, что мать его недавно умерла). Добавляли к этому и «ученики», и даже родители учеников. Помню, на дне рождения Кости Чувашева мать и отец последнего общались с Дугиным по меньшей мере как с пророком, явившимся огласить прибытие Мессии. После нескольких рюмок прорывались и нотки уже мессианского церемониала. Безусловно, Дугин как интеллектуал и эрудит превосходил любую отдельно взятую фигуру российского мира. В 1993–1997 годах мы с ним устраивали пресс-конференции Национал-большевистской партии, обычно на Хлебном переулке в помещении института Америки и Канады, куда нас любезно пускала Н.А.Яковлева. Демократка, она тем не менее предоставляла слово нам — идеологическим противникам. Первое время журналисты стекались на нас как мухи на мёд, однако быстро охладели. Причина была простая, с нами невозможно было себя проявить. Все каверзные вопросы, припасённые этими, считающими себя «острыми» и «крутыми», юношами, девушками, дядями и тётями, легко парировались нашим несокрушимым тандемом. У Дугина были знания, у меня наглое остроумие, сенсационная полемичность. Так что журналисты не могли с нами отличиться. Когда мне не удавалось квалифицированно ответить на вопрос, я отфутболивал его «пасом» Дугину. «Я полагаю, что доктор Дугин более квалифицирован, чтобы ответить на этот вопрос». «Доктор Дугин» — намеренно звучало как «доктор Геббельс». Конечно, Дугин не был доктором чего-либо. Его в своё время вышибли со второго курса Московского авиационного. Неотразимый и вдохновенный в статьях, Дугин одиноко терялся на телевидении, вдруг становился сухим и неинтересным, заходил слишком издалека — пока он излагал преамбулу, ведущий отбирал у него микрофон. Дугин не вписывался в мгновенные рамки телевидения, в его поверхностную сенсационность. Наилучшим образом он общался с массами на своих лекциях: как правило, он был занимательно интересен. Хороши также его передачи для «Радио 101», в одной из них — радиопостановке о бароне Унгерне — я участвовал, исполнял роль Унгерна. Дугин раздал нам, участникам, листки с текстом, подчеркнув наши роли, — и всё. Передача шла прямо в эфир. Сценаристом он оказался отличным. Для революционера у него не хватило характера. Человек книжный, с очень лимитированным жизненным опытом, Александр Гельевич родился в 1962 году в Москве и выезжал из Москвы считанные разы. Сын мамы-профессорши и папы-полковника, он с самого начала жизни оказался в среде привилегированных. Его капризы и таланты приводили его и в шиздом. Некоторое время он был бардом: хвалился, что написал песню «Пиздец проклятому совдепу». Рано, ещё юношей, познакомился с кружком Евгения Головина, объединявшим таких нестандартных людей, как Гейдар Джемаль и (до отъезда его в Америку) писатель Юрий Мамлеев. Головин — переводчик с французского (когда-то, до отъезда за границу, с ним меня познакомил художник В.Бахчанян, я читал в рукописи ещё переведённую Головиным «Вторую песню Мальдорора»), персонаж московского underground(a), говорят, заставил юношу Дугина учить языки. К счастью, Дугин подчинился Головину и тем самым заложил основы своего сегодняшнего богатства: эрудиции. По русским книгам приобрести эрудицию было невозможно, имеющиеся переводные источники были скудны, объекты для перевода избраны тенденциозно. Совершенно не было материалов по истории Великих Национальных Движений Европы: по национал-социализму и по фашизму. Когда грянула перестройка — в 1986 году, Дугину было всего лишь 24 года. В 1988 году в чёрной рубашке и с портупеей (я его уже таким не застал, но так как все «памятники» ходили в портупеях, то, полагаю, не отстал и Дугин) Александр Гельевич вошёл в совет «Памяти». Предполагаю, что он произвёл там фурор (его затмевал старший учитель и не меньший эрудит Гейдар Джемаль, но Джемаль не русский, ему доверия не было) и вызвал чувство ревности и опасения за своё место у вождя Дмитрия Васильева — «Дим Димыча». Никто больше в «Памяти» таким обширным багажом знаний о фашизме не обладал. Юный Дугин стал читать лекции «памятникам». Посему пребывание Дугина и Джемаля в этой организации оказалось кратковременным. Оба позднее сказали мне, что их заложил Баркашов, якобы записал на кассету злые и нетрезвые высказывания Дугина о Дим Димыче и дал их послушать вождю. Вождь изгнал обоих эрудитов-интеллектуалов из организации. Думаю вся «Память» вздохнула с облегчением. Интеллектуалы всегда источник сомнений и волнений для жизни политической партии. А если они ещё и эрудиты, тогда совсем плохо. С момента основания газеты «День» в 1990 Дугин стал сотрудничать с газетой Проханова. В первые три года газете удалось стать настоящим форумом идей. Рядом с «Кириллом и Мефодием фашизма» там нашли место и идеологи мусульманского движения. Шамиль Султанов исполнял обязанности заместителя редактора и вёл мусульманскую полосу в газете, правда, тогда ещё между Россией и мусульманским миром не лежала Чечня. Гейдар Джемаль был частым автором газеты «День».

Издательская деятельность Дугина (я думаю, его издательская продукция, включая его собственные книги, вряд ли превышает 20 книжек) поначалу давала ему значительные средства, однако шоковая терапия Гайдара разорила его в 1992-м, как и многих других дилетантов издательского рынка. Потому он перебивался с хлеба на воду, когда мы с ним познакомились. Квартира, правда, расположена была в элитном центре, три сталинские комнаты. Ползал по паркетам головастый, как дочка Маркса и Энгельса, ребёнок Даша (я тотчас назвал ребёнка «маленький монстр»), у Дугина были редкие книги и компьютер. Сегодня я думаю, что он преувеличивал свою бедность того времени, возможно, ему было неловко передо мной. Ведь у меня вообще ничего не было: ни квартиры, ни прописки, ни общегражданского паспорта. Возможно, после того как я уходил, он с отвращением выбрасывал сардельки в помойное ведро и ел мясо? Шучу…

Он познакомился со мной в 1992-м, стал вместе со мной отцом-основателем партии. Долгое время, однако, его деятельность в партии носила скорее совещательный характер, он наблюдал и советовал. Оживился он только тогда, когда увидел, что у партии есть кадры, и не в количестве нескольких учеников, но многие десятки способных пацанов только в московской организации. Вот тут я увидел, как у него — в переносном смысле — закапала слюна из пасти… Учить Дугин любил и любил иметь учеников. Справедливости ради следует сказать, что первые годы личный состав партии пополнялся за счёт фанатов Лимонова, Летова и Дугина. То, что мы сделали в литературе, в музыке, в … ну, назовем дугинские труды «философией», — привлекло к нам ребят. Позднее, в 1999-м, к нам пошли люди, привлечённые уже имиджем самой партии. В «Книге мёртвых» я вспоминаю сцену у пивной палатки возле метро «Арбатская», когда длинногривый, в длинном пальто, Дугин говорит мне: «Вам, Эдуард, воину и кшатрию, надлежит вести людей, я же — жрец, маг, Мерлин, моя роль женская — объяснять и утешать». По моим воспоминаниям, это была весна 1995 года — он тогда фактически предложил мне партнёрство. Я поверил в серьёзность происходящего. Я всегда принимал себя всерьёз, потому сподобился прожить нелёгкую, но чёткую, цельную и сильную жизнь. Александр Гельевич, возможно, выбрал вначале такую же жизнь, как и я, но не вытянул. Не по силам оказалось отвечать за свой базар. Но отцом-основателем партии он является. И тут всякий ревизионизм неуместен. Глупо было бы выпихнуть Дугина из истории НБП. Идеологический вклад он внёс: его контрибуция — правые идеи, которые он знал хорошо. И правые сказки: их он рассказывал в «Лимонке» до самой весны 1998 года. Как-то я сказал, что Дугин не был идеологом НБП, но был сказочником партии: действительно, он умел с популяризаторским блеском рассказывать сказки. Правые легенды подавались им незабываемо. Все мы навсегда запомнили опубликованную в «Элементах» его притчу о героях, называемых монголами «Люди длинной воли». О тех, кто достойно умел пройти весь путь жизни воином, а не только его краткую часть. Сам Александр Гельевич оказался человеком короткой воли.