One for My Baby, или За мою любимую - Тони Парсонс

И все же в наших отношениях с Джошем существуют и некоторые трения. Его враждебность и колкость не только маскировка искренних чувств. Мне кажется, что Джош до сих пор уверен в том, будто я украл у него Роуз. И произошло это как раз в тот момент, когда он сам был готов сделать решительный шаг.

Но лично я не верю, что кто-то может украсть у кого-то живого человека. Нет, люди не вещи, и мне не важно, что по этому поводу думает Джош. Люди намного сложнее. И занятнее.

Они ускользают от вас сами.

Когда мы доходим до того состояния, когда больше уже пить невозможно, мы выбираемся из кабака и идем пешком вдоль Сити-роуд, а потом по Аппер-стрит, выглядывая по дороге такси.

Так мы добредаем до границы Хайбери-Корнер, где роскошь и изобилие неожиданно уступают место бедным кварталам. Но такси до сих пор не найдено.

— Видимо, придется заказывать крохотную машину из частной компании, — вздыхаю я, приметив между рядами магазинов призывный свет желтого фонаря. — А я могу отсюда до дома и пешком пройтись.

— Сначала давай что-нибудь перекусим, — предлагает Джош. — Мне нужно срочно набить едой мой бедный желудок.

И хотя яркие неоновые рекламы ресторанов остались далеко позади, все же я знаю здесь пару местечек, где можно прилично поужинать. На одной стороне Холлоуэй-роуд расположено «Треви» — англо-итальянское кафе, а почти напротив него стоит «Бу-Сан» — один из старейших корейских ресторанов в городе. Но тут выясняется, что «Треви» по какой-то причине не работает, а в «Бу-Сане» нет свободных мест.

— А вон там что у них светится? — интересуется Джош, указывая куда-то вперед. — Похоже, какая-то помойная яма, но я так проголодался, что подойдет и такая дыра.

Он приметил крохотный китайский ресторанчик, затерявшийся между химчисткой и мясной лавкой, под названием «Шанхайский дракон». С виду он не слишком привлекателен: несколько окошек из дымчатого стекла, в которых выставлено меню, включающее в основном блюда навынос, и расклеены какие-то рекламы из местных газет и журналов. Над входом красуются китайские иероглифы. Скорее всего, это и есть название данной забегаловки. На двери крошечное объявление, гласящее: «Вход с собаками запрещен».

Тут же, на двери, можно разглядеть потертое изображение извивающегося золотистого дракона. Сразу становится понятно, что этот ресторанчик знавал лучшие дни. Тем не менее за дымчатыми стеклами окон и обветшалыми листками меню видны головы посетителей, перемещающихся по залу. Что ж, хороший знак: местечко не пустует. Мы дружно принимаем решение зайти.

Разумеется, никакой роскоши внутри «Шанхайского дракона» даже не предполагается. Здесь царит минимализм. Зал выстроен в форме буквы «Г», причем в длинной части расположены столики, а в короткую заходят те, кто покупает еду навынос. Правда, сейчас в зале осталось всего несколько воркующих влюбленных парочек, потягивающих кофе и лениво посасывающих мятное драже в шоколадной глазури. Зато в секции навынос царит оживление. Сюда стекается публика, вышедшая из пивнушек и собирающаяся, прикупив чего-нибудь съестного, разойтись по домам. Здесь тоже имеется несколько разномастных столиков и стульев, но все они сейчас заняты. Под потолком висит большой телевизор, по которому показывают какой-то фильм про принца Чарльза и Диану.

В углу за малюсеньким прилавком стоит пожилая китаянка. Она принимает заказы у посетителей и быстро записывает их китайскими иероглифами в свой блокнот. Перед ней стоит чашка зеленого чая.

За скрипучей старой дверью в дальнем конце зала находится кухня, откуда доносятся всевозможные соблазнительные ароматы: чеснока и молодых побегов зеленого лука, жареной говядины и готового соуса из черных бобов, а также вермишели и риса. Я поглядываю на Джоша, и мне кажется, что он полностью разделяет мои чувства. Судя по запахам, здесь кормят неплохо. Мы принимаемся изучать меню.

— Следующий! — приглашает пожилая женщина.

К стойке-прилавку вразвалочку подходит бритоголовый тип в шортах цвета хаки. Он одет по молодежной моде, хотя уже давно вышел из данной возрастной категории. Это сорокалетний скинхед, прибывший в Лондон на летний отдых. К сожалению, таких становится в округе все больше. Его брюхо напоминает бочонок. Вдобавок ко всему от него отвратительно воняет перегаром.

— Пакетик жареной картошки, — небрежно бросает он.

— Гарнир продается только с основным блюдом.

Лицо скинхеда мрачнеет.

— Слышь, ты, макака гребаная, давай мне пакет картошки, да поживей!

В ярких карих глазах женщины не отражается ни капли страха.

— У нас не ругаются! Гарнир продается только с основным блюдом. — Китаянка указала на листок с меню. — Вот здесь все написано. Если вы хотите жареную картошку, то должны заказать и какое-нибудь основное блюдо. И перестаньте безобразничать. Я не вчера родилась.

— Но мне не нужны ваши сраные вонючие блюда! — рычит скинхед.

— Не ругайтесь!

— Я не буду брать ваши гребаные блюда! — снова ревет буян.

— Гарнир продается только с основным блюдом, — терпеливо повторяет пожилая женщина и заглядывает через плечо скинхеда. — И не стоит винить меня во всех своих бедах, если вы встали сегодня не с той ноги. Следующий!

Посетители начинают волноваться. Очередь приходит в движение. Следующие клиенты — мы с Джошем. Я делаю шаг вперед и начинаю перечислять все то, что мы успели выбрать в меню. Но мужчина с бритой головой небрежно пихает меня в грудь своей мускулистой рукой, да так, что я невольно покачиваюсь, стараясь удержаться на месте.

— Послушай, ты, старая корова, сейчас же дай мне пакет картошки, я сказал! — не отступает наглец.

— Да кто ты вообще такой?! — возмущается Джош.

В этот момент матерый скинхед разворачивается и со всей силы врезается своим лбом в переносицу Джоша. Моего друга относит назад, при этом зал оглашает его пронзительный вопль боли и отчаяния. На его белой рубашке и дорогом шелковом галстуке, как в кино, тут же расплывается большое кровавое пятно.

— А ты подождешь немного, пока подойдет твоя очередь, сэ-э-э-р! — презрительно бросает скинхед.

Затем он хватает пожилую китаянку своей ручищей спереди за джемпер, собрав его в комок у самой шеи женщины. Теперь она кажется особенно маленькой и хрупкой. Впервые в ее глазах появляется испуг.

Я решительно кладу ладонь на плечо хулигана. Он поворачивается ко мне и быстро, но очень сильно трижды бьет меня по ребрам. Я хватаюсь за бок, понимая, что это мне уже вряд ли поможет. Этот негодяй наверняка занимался боксом или, по крайней мере, часто наблюдал за боями без правил по спутниковому телевидению. В моей голове звучат какие-то дикие звуки, что-то вроде «бац» или «шмяк». Да-да, именно так, я не шучу.

— Я не собираюсь жрать никакую заграничную лабуду, — морщится скинхед, и в его словах звучат и ярость, и нечто похожее на голос разума. — Мне не нужны ваши мерзкие кисло-сладкие соусы. Просто… продайте мне… обычной… жареной картошки!!!

— Гарнир продается только с основным блюдом! — чуть ли не визжит китаянка.

В этот момент дверь, ведущая в кухню, распахивается. От неожиданности скинхед невольно прижимает женщину к себе и замирает на месте.

В зале появляется повар в застиранном до дыр стареньком белом фартуке. Китайцу на вид лет шестьдесят. Голова его так же чисто выбрита, как у хулигана.

Некоторое время я пытаюсь сообразить, где раньше мог его видеть.

И тут до меня доходит. Это же и есть тот самый старик, который в парке исполнял что-то наподобие замедленного танца. Тот самый, который говорил мне насчет правильного дыхания тайчи.

Хулиган отпускает женщину, а старик начинает медленно приближаться к противнику. Мужчины пристально смотрят друг на друга. Скинхед готовится к схватке. Он приподнял руки, сжал кулаки. Однако старик ничего не предпринимает. Он просто разглядывает скинхеда.

Задира весь напрягся, его душит ярость. Он оцепенел, будто съежился от гнева. А старик, напротив, удивительно спокоен. Мышцы его расслаблены, руки свободно свисают по бокам туловища. Совершенно ясно, что он ничуть не боится врага, заметно превосходящего его по силе и по размерам. Пожилая китаянка что-то объясняет повару на кантонском диалекте. Она резко выкрикивает какие-то слова, указывая при этом на скинхеда.

— Гарнир продается только с основным блюдом, — тихо, но очень отчетливо произносит старик.

И более никаких слов, никаких объяснений.

Мужчины снова принимаются сверлить друг друга взглядами. Скинхед не выдерживает и, отвернувшись, презрительно хохочет. Затем, пробормотав что-то невнятное в адрес китайцев и их стряпни, он покидает зал «Шанхайского дракона», громко хлопнув за собой дверью. Мы все с удивлением смотрим на старика и не понимаем, что же только что произошло у нас на глазах.