One for My Baby, или За мою любимую - Тони Парсонс

Я как-то раз видел его в магазине, где продаются пластинки, журналы и дорогие сорта кофе. Это новый тип магазинов, и книги тут являются лишь одним из товаров. Отец не заметил меня, да и я не стал подходить к нему. Мне показалось нечестным вторгаться в его личное горе. Он показался мне одиноким и всеми забытым.

Возможно, у отца есть и другие занятия в Уэст-Энде. Но лично мне врезался в память именно такой его образ, который никак не выходит у меня из головы. Отец сидит в углу заполненного посетителями книжного магазина, проводя час за часом в полном одиночестве и подписывая одну книгу за другой, а рядом с ним стынет чашечка кофе с молоком.

В пятницу вечером ученики приглашают меня сходить вместе с ними в паб.

Поначалу я пытаюсь отвертеться от приглашения, заявляю, что практически не пью и вообще редко посещаю подобные заведения. Но мои подопечные, похоже, обижены, разочарованы, да и не слишком-то верят мне.

Что это за англичанин, который не посещает пабы? Видимо, с этим парнем что-то не так.

Тогда я соглашаюсь пойти с ними по-быстренькому выпить кружечку пива. Причем только одну, не больше. Они рады, потому что у них тоже нет времени подолгу рассиживаться, ведь каждого ждет работа. Кто-то отправится в бар, кто-то в ресторан или в закусочную. Одним словом, нужно зарабатывать на пропитание и жилье.

Их любимое питейное заведение — ирландский пивной бар под названием «Эймон де Валера». Хотя еще нет и шести вечера, здесь уже собралось достаточное количество молодых мужчин и женщин со всего света. Есть и местные любители пива и других прохладительных напитков, лихо опрокидывающие кружки с «Гиннесом» и стаканчики с кока-колой.

— Это ирландский бар, — поясняет Цзэн. — Тут очень дружелюбная атмосфера.

Мы выбираем уголок и сдвигаем вместе два столика. Мои ученики начинают доставать деньги, но я объявляю, что сегодня угощаю я. Мне просто захотелось побаловать их. Вкусы моих подопечных расходятся: кто-то выбирает крепкий портер, а кто-то — кока-колу.

Нас пятеро: я, Цзэн, Витольд, Джен и Аструд, молодая женщина с Кубы, вышедшая замуж за англичанина. Правда, Йуми и Имран уже находятся в баре. Они о чем-то беседуют у стойки и, завидев нашу компанию, тут же присоединяются к нам. Вскоре в баре возникает Ванесса со второй девушкой-француженкой, посещающей курсы Черчилля. За ними подтягивается какой-то чернокожий юноша со множеством косичек на голове, а потом молодежь начинает то подсаживаться к нам, то покидать наше шумное общество. Первой уходит Аструд, поблагодарив меня за бокал кока-колы. Ей нужно встретить мужа с работы. А мне уже становится трудно определить, где начинается, а где заканчивается наша вечеринка.

Наша маленькая группа удивительно трогательно демонстрирует преимущества демократии в современном обществе. И не только потому, что мои ученики съехались в Лондон со всего света. Дело в том, что невозможно себе представить, как могли бы дружить эти люди или даже просто скоротать вместе вечерок, если бы остались жить у себя на родине. Виту около сорока лет, а Йуми нет и двадцати. У Вита постоянно не хватает денег, он считает каждый пенс и при первой возможности отсылает деньги домой, своей семье, а у Ванессы, похоже, имеется какой-то свой персональный источник доходов. Во всяком случае, одевается она от Тиффани и Картье, о чем свидетельствуют ее многочисленные фирменные пакеты. Кроме этих интересных людей, есть еще Имран, симпатичный юноша в костюме от Армани, и Цзэн, надевший разные носки и самостоятельно починивший себе очки с помощью липкой ленты. У них нет ничего общего, кроме того, что все они учатся в школе иностранных языков Черчилля. Однако учеба сблизила и связала их вместе, и теперь я чувствую себя так, как уже не чувствовал довольно длительное время. Мне хорошо.

Мы делаем второй заказ. Мои ученики перебивают друг друга, делая ошибки в английском языке. В баре гремит музыка, и певец настойчиво спрашивает кого-то, что нужно человеку для счастья. Рядом со мной сидит Цзэн. Я вовремя успеваю выхватить у него кружку с пивом, в которую он, кажется, вцепился изо всех сил, и он тут же засыпает, склонив голову набок.

— Ну вот! Он везде умудряется заснуть, — недовольно ворчит Йуми.

— Ой! — восклицает Цзэн, тряся головой, чтобы побыстрее проснуться. Он виновато улыбается и пытается забрать у меня свое пиво. — Простите меня, простите. Прошлой ночью мне вообще не удалось поспать. Семья, у которой я снимаю комнату, очень громко ссорилась. Я теперь какой-то… трахающийся.

За столиком раздаются возгласы удивления и неодобрения. Кто-то невольно хихикнул.

— Не надо ругаться! — хмурится Йуми.

— Простите меня, — бормочет смущенный Цзэн, стараясь не встречаться со мной взглядом.

— Все в порядке, — успокаиваю я его. — Такие слова тоже являются частью языка, который вы все сейчас изучаете. Многие великие писатели использовали в своих сочинениях вульгарные просторечные слова и выражения. Кстати, это очень интересная тема. Что вы хотели нам сказать? Наверное, то, что вы очень устали?

Цзэн тяжело вздыхает:

— Да. Вчера мои хозяева очень сильно ругались. Напились и кричали друг на друга.

— Он снимает комнату в квартире, где люди сами ее снимают у кого-то еще, — поясняет Йуми. — Это противозаконно. И эти люди очень грубые и необразованные.

— Ну, не такие уж они и плохие, — вступается за своих хозяев Цзэн. — Но теперь я все равно какой-то… трахающий.

— Неправильно, — вступает в спор Вит. — Ты трахнутый.

— Нет, это означает, что он глупый и с большими причудами, — поясняю я.

— Тогда, может быть, он… затраханный? — высказывает очередное предположение Вит.

— Можно сказать и так, — киваю я. — А можно и проще: «Я затрахался».

Цзэн неуверенно смеется:

— Совершенно верно. Я и в самом деле здорово затрахался.

— Как много грубых слов в английском языке, — качает головой Вит. — А вот в немецком, например, полно слов, которые означают «вы». А в английском всего-навсего одно, зато полным-полно ругательств.

— Ну, не так уж и много, — заступаюсь я за родной язык. — Но только они имеют множество различных значений.

— Да-да, — подхватывает Джен. — Например, можно сказать: «Трахать я его хотел».

Йуми чуть не задохнулась от возмущения. Ванесса тихонько хихикнула. Вит пытается догадаться о скрытом смысле выражения, задумчиво потирая подбородок.

— Это означает полное безразличие говорящего к тому, к кому обращены эти слова, — победно произносит Джен.

— А еще есть хорошее слово «зае…ись», — предлагаю я.

— Значит, вы советуете кому-то почаще заниматься сексом? — пробует догадаться Йуми.

— Нет-нет, — отмахиваюсь я, чувствуя, что начинаю краснеть. — Это просто выражение удовольствия. Так говорят о чем-то таком, что вам очень понравилось.

— А у эскимосов есть целых пятьдесят разных слов, обозначающих снег, — продолжает Вит. — А у англичан, наверное, столько же для траханья.

— Есть и очень грубые выражения. Что значит, если я скажу: «е…анный в рот»?

За столом наступает неловкая тишина.

— Ничего страшного. Часто это просто выражение крайнего неодобрения.

— В рот? — переспрашивает Цзэн. — Такое часто показывают в желтых фильмах.

— Кстати, мы не называем порнографические фильмы «желтыми». Это чисто китайское выражение. У нас они «синие».

— Ну и ну!

— А вот в стейк-баре «Пампасы», где я работаю, — начинает вспоминать Вит, — очень много пьяных, которые постоянно ругаются.

— Ну и что? — пожимает плечами Ванесса. — Ты хочешь сказать, что только англичане ругаются?

— Как-то раз их не устроил счет, и они попросили позвать менеджера, — продолжает Вит. — При этом они обещали «испи…ить его к е…ене матери»! И несколько раз назвали его «му…аком е…аным»!

— Ну, это уже слишком, — заметил я.

— А что может означать выражение «оттрахать во все дыры»? — поинтересовался Джен, явно заинтригованный скрытым смыслом, таящимся в кажущихся на первый взгляд понятных выражениях. — Неужели тут имеется в виду секс… ну, как это сказать… между гомосексуалистами?

— Нет, ничего подобного. Это только означает, что кто-то кого-то очень сильно замучил. Например, преподаватель — ученика на экзамене. Вот видите, чем так замечателен английский язык? И вы выбрали для себя именно английский. В нем есть то, чего не хватает, скажем, китайскому, испанскому и даже французскому, — бесконечная гибкость.

— Но английский все равно очень странный язык, — не сдается Вит. — Вот что это за книга такая — тезаурус? Идеографический словарь. Но это не совсем обычный словарь, а, скорее, книга синонимов. У меня на родине такого нет.

— Да, книга уникальна, — соглашаюсь я. — Кстати, именно наличие массы синонимов способствует тому, что многие английские слова проникают в другие языки.