Роман Молодой - Сычев К. В.

– Нет, коназ Ромэнэ, – тихо молвил мурза Бегич. – Я не буду убивать своего кунака! Живи себе и помни меня, старого Бегича! Прощай же!

И славный суровый воин, развернув коня, помчался в сторону дикой степи. Но не проскакал он и сотни шагов, как на него вдруг набросился огромный, дикого вида воин. – Аман тебе, безумный Бегич! – крикнул тот, взмахнув мечом. – Я сам видел, как ты отпустил того уруса! Получай же!

– Будь ты проклят, Темир-бей! – только и успел сказать падавший на землю татарский полководец.

Тем временем брянские дружинники выскочили на другой берег реки и обступили своего князя. – Слава Богу, что ты жив! – молвил заплаканный, залитый кровью и потом Пересвет. – А мы не знали, что делать! Чего только не передумали!

– Ах, княже, княже, – бормотали рыдавшие воины. – И зачем ты так рванулся через реку? А мы уже выплакали все слезы, думая, что ты погиб! И даже не надеялись тебя увидеть!

– Я жив только по воле Господа! – тихо сказал князь и тронул коня за холку. Покорное животное медленно двинулось вперед. Остановившись у трупа Бегича, Роман Михайлович покачал головой и сказал своим людям: – Это, братья, тело великого и мудрого полководца Бегича! Я встречался с ним еще в татарском Сарае и считал его своим другом! Если бы не он, вы бы не встретили меня живым! Но Господь спас меня его руками! Неведомы твои пути, Господи, если жестокий татарин, разбитый в сражении, дорожит своей честью и не жалеет жизни за данное когда-то слово!

ГЛАВА 5

ТВЕРСКИЕ ЗАБОТЫ

Великий тверской князь Михаил Александрович обсуждал со своими боярами последние события. Его очень беспокоило дальнейшее усиление Москвы. К осени 1379 года великий московский и владимирский князь Дмитрий Иванович, несмотря на молодость, пользовался заслуженной славой сильного хозяина и непобедимого полководца. Уже больше года по всей Руси обсуждали его замечательную победу в битве на реке Воже. Татары не только потерпели тяжелое поражение (погибли лучшие мурзы Мамая: Бегич, Хазибей, Ковергуй, Карабулак и Кострюк), но потеряли все свое имущество, жен и даже скот! Как только рассеялся туман, русские войска перешли Вожу и обнаружили брошенный татарами стан. Каких только богатств не захватили московские воины! Убежавшие в панике враги оставили «на произвол судьбы» даже свои телеги с разборными юртами и кибитками, а также все имуществом и награбленное раньше добро!

Тогда же в руки москвичей попал некий поп, пребывавший в татарском лагере, шедший из Орды от беглого Ивана Васильевича Вельяминова, и у него нашли мешок «злых лютых зелий», с помощью которых он якобы собирался «извести» великого князя Дмитрия. Когда слух об этом пришел в Тверь, великий князь Михаил особенно встревожился: ведь он, несмотря на мирный договор с Москвой, продолжал вести тайные переговоры с Мамаем и Иваном Вельяминовым! Вот если бы пойманный москвичами священник об этом рассказал, Тверь бы оказалась в непростом положении! Однако пленный поп после «извопрашания» и жестоких пыток лишь раскаялся в своей поддержке Ивана Вельяминова, но о тайных делах не рассказал ничего. Его, как духовное лицо, казнить не решились, а послали «в заточение на Лаче-озеро», где раньше пребывал знаменитый православный «златоуст» Даниил Заточник.

Почти через год в московскую темницу попал и сам Иван Васильевич Вельяминов, ушедший из Орды. Он со слугами направлялся в Тверь к своему покровителю, великому князю Михаилу, но по пути, в Серпухове, был схвачен московскими приставами и предстал «пред очами» самого великого князя Дмитрия Московского. И опять пришлось тверичам поволноваться: Иван Вельяминов знал так много о делах великого тверского князя, что если бы он заговорил, о мире с Москвой не могло быть и речи!

Но несчастный Иван Васильевич не выдал великого тверского князя. Он, конечно, «искренне раскаялся в своих злодеяниях», ибо после таких ужасных пыток, которым его подвергли, заговорили бы и камни, однако ни одной из тайн он своим палачам не открыл. 30 августа на Кучковом поле при большом стечении народа Иван Вельяминов был обезглавлен. Но мужество и «гордыня», проявленные казненным сыном покойного тысяцкого у плахи, вызвали лишь сочувствие к нему и «великую печаль» в народе. Тверские осведомители докладывали на боярском совете, что «московские простолюдины проливали горючие слезы из-за смерти Ивана».

Не радовали тверичей и действия ордынского временщика Мамая. Пытаясь напугать Москву и показать, что битва при Воже – досадная случайность – Мамай собрал осенью новое войско и вторгся в Рязанский удел. Нападение многочисленного врага было столь неожиданно, что великий князь Олег Иванович не успел обеспечить необходимую оборону и едва сумел сам спастись бегством на другую сторону Оки. Татары заняли столицу княжества – Переяславль-Рязанский – сожгли все то, что недавно успели рязанцы отстроить, подвергли разгрому также город Дубок, села и волости и с «богатой добычей», отягощенные вереницами пленников, вернулись назад в Орду.

Эта «победа» Мамая над Рязанью, враждебной Москве, лишь усилила положение Дмитрия Московского и убедила его в необходимости готовиться «к решительной битве с Мамаем». Одновременно татары потеряли возможного союзника – Олега Рязанского – который теперь ненавидел Мамая больше, чем Москву!

К тому же сам Мамай, погрязший в интригах, готовился объявить себя великим ханом. Слухи об этом не раз доходили до Твери, а тут еще внезапно умер ставленник Мамая, хан Тулунбек. – Скоро Мамай станет настоящим царем! – говорили тверские бояре на совете.

Неутешительные вести приходили и из Литвы. Там не поладили между собой виленская и трокская группировки знати. Ходили слухи, что великий литовский князь Ягайло поссорился со своим недавним покровителем и дядькой Кейстутом. Об этом много говорили тверские бояре. Великий князь Михаил долгое время размышлял об услышанном и, задумавшись, отрешился от боярских споров. Вывел его из этого состояния звонкий голос боярина Константина Михайловича. – Вот что, великий князь, – сказал он. – Ягайла Литовский – сомнительный союзник! Он далек не только от великого Ольгерда, но и от славного Кейстута! Молодой великий князь – ленив и празден! Кроме того, мы узнали, что он совсем потерял лицо, выдав свою сестру замуж за придворного холопа, некого Войтылу!

– За холопа?! – вскричал, очнувшись, Михаил Александрович. – А где же была моя сестра Ульяна, вдова Ольгерда? Как она могла позволить такое? Почему не посоветовалась со мной?

– Славной Ульяне это не под силу, – покачал головой боярин Константин. – Там все решает сам Ягайла! А он погряз в пьянстве и распутстве! Говорят, – пробормотал боярин, краснея, – что тот Ягайла замешан в содомском грехе! Да с холопом Войтылой!