Уиронда. Другая темнота - Луиджи Музолино
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жена похлопала по кровати, предлагая ему сесть рядом:
– Иди сюда. Уже почти утро.
Он пополз по ковру, кое-как преодолевая разделявшие их сантиметры, и, наконец, залез на кровать.
Мириам выключила торшер и обняла его, прижимая к своему холодному, дряблому телу. И хотя Марио не мог избавиться от ощущения, что сжимает в руках большую шляпку гриба, слишком долго простоявшего под дождем, он сдался.
Ему нужны были ласка и утешение.
Пьяные слезы обжигали щеки. Ну зачем он так напился? Ну почему у него все не как у людей?
Полутемная комната кружилась вокруг, будто он только что слез с карусели.
Лежа на кровати, он случайно бросил взгляд на растительный орнамент обоев.
Ряды стилизованных деревьев кислотно-зеленого цвета, сплетаясь, пожирали друг друга, а потом раздваивались на новые стволы и голые, неживые ветви. При тусклом сиянии неоновой вывески во дворе казалось, что они шевелятся.
Тревога не отпускала Марио. В дыхании Мириам ему слышался шелест сухих листьев или костей, которые падальщики растаскивают по своим норам; он попытался встать, но упал обратно, не понимая – это она толкнула его или он все еще пьян; руки жены скользнули вниз и расстегнули ширинку.
А потом властно забрались в трусы.
Сопротивление оказалось бессмысленным, и он шумно задышал, когда пальцы ледяным кольцом сомкнулись вокруг пениса и яичек.
Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.
Казалось, им нет числа.
Слишком много пальцев, слишком много фаланг, слишком много рук, которые рылись, нащупывали, щекотали, раздваивались, как мягкие, извилистые отростки анемона.
– Мириам, не надо…
– Шшш… Все в порядке. Доверься мне. Расслабься. Я все сделаю…
– Лес. Твои новые зубы… Где они?..
– Шшш… Неважно. Вернемся домой и все будет хорошо, мы все уладим. Мы сбились с верного пути, дорогой, и сюда мы можем вернуться, когда захотим, потому что мертвые среды ждут тех, кто может их узнавать, и они повсюду. Больше не будем об этом, хорошо?
– Хор-рошо… хорошо… – Марио почувствовал, как тяжелеют веки; невзирая ни на что, теплые волны начали расходиться внизу живота до гениталий, вызывая эрекцию.
Вверх-вниз. Вверх-вниз.
Головка члена стала пульсировать в такт сердцу.
Мириам превратилась в далекое, невесомое, давно ушедшее в прошлое воспоминание. Остались только ее руки, пальцы, ладони, которые по-хозяйски распоряжались им, хрустя под слоем мышц и эпидермиса, как сломанные ветки.
О да, пальцы тут точно были.
Марио Аррас повернул голову и укусил подушку, чувствуя, что оргазм охватывает низ живота.
Сколько же у нее пальцев?
За несколько секунд до финала ему вдруг показалось, что кончики пальцев Мириам исследуют его изнутри, через задний проход; став эластичными, растягиваются и поднимаются по толстой кишке, как черви, мицелий, гифы, а потом забираются еще выше, в кишечник, в желудок, и еще, и еще, до самого мозга; содрогаясь в экстазе и от отвращения, он еще сильнее укусил подушку, и почувствовал что-то отвратительное в своем члене, в своих членах, словно их вдруг стало много, словно они превратились в мясистые щупальца, живущие своей жизнью.
Застонав и пару раз дернувшись в судорогах, он кончил и в каком-то смысле родился заново, стряхнул с себя все пережитое за последние часы и провалился в ватный пузырь удовольствия.
– Я тебя люблю, – прошептала Мириам ему в ухо.
У него не было сил ответить.
Встать.
Он тут же заснул, а лужи спермы застыли на бедрах и в паху, как патина плесени, древнего разлагающего гумуса.
День шестойВеки слиплись от ночных выделений, мозг сдавило кольцо шипов. Мириам собирала чемоданы, напевая какой-то мотивчик.
– Ты проснулся? Готов ехать? – радостно затараторила она.
Перед ним была прежняя Мириам. Кататония предыдущих дней исчезла с первыми лучами солнца, просочившимися сквозь шторы в грязный номер.
Блуждая в похмельном тумане, Марио не сразу вспомнил, что происходило вчера ночью.
Бар.
Грязный туалет.
Приступы рвоты.
Слезы.
Тараканы.
Страх.
Секс, поспешный, ненормальный, неестественный.
Слова, которые она прошептала в полутьме комнаты.
Мы сбились с верного пути, дорого́й. Не будем об этом… Я тебя люблю.
Спуская ноги с кровати, он пообещал себе, что больше никогда не будет пить. Даже пиво во время футбола. Ни капли.
– Извини… за вчерашнее, – начал он, чувствуя, как липкая слюна приклеила язык к небу.
– За что? – улыбнулась она. Во рту многих зубов не хватало.
Не будем об этом.
Ладно, не будем об этом. Уедем отсюда – и все.
– Да так… Да так. Ты хорошо себя чувствуешь?
– Очень хорошо, просто замечательно. Давай, поторопись, а то на самолет опоздаем.
Через два часа они заходили в аэропорт Клужа.
Стоя в очереди на регистрацию, Марио заметил супружескую пару из Италии лет за шестьдесят, с которой уже перекинулся парой слов в «Дентике». Интересно, как прошло их пребывание в клинике? Им тоже пришлось пережить что-то необычное? А главное, сколько лет они женаты? И все еще любят друг друга?
Пробираясь через толпу людей, скопившихся в аэропорту, он, как беспомощный старик, тащился следом за женой, которая решительно выбирала повороты и шагала по коридорам, ведущим к выходу на посадку.
За несколько минут до взлета она задремала. Он сидел у крыла, рядом с иллюминатором, смотрел на молоденьких стюардесс, заученными движениями показывающих, как застегивать ремень безопасности и надевать кислородную маску, и думал о соблазнительных округлостях, подчеркнутых костюмчиками в обтяжку.
Когда самолет оторвался от земли, Марио прилип носом к иллюминатору; здание аэропорта и городские дома быстро уменьшались, потом исчезли из вида, потянулись жалкие пригороды, убогие деревенские домишки, и, наконец, холмы и леса. Густая листва сверху напоминала гигантский ковер.
Он представил себе великанов и извилистые, как кишки, тропинки, которые ползли под ветвями, представил чудищ из народных сказаний и безбородых вампиров, обитающих в чаще, куда никогда не проникает солнце, – интересно, их самолет случайно не будет пролетать над лесом Хойя-Бачу?..
Потом посмотрел на жену.
Она бормотала что-то во сне, а в тех местах, где должны были быть импланты, виднелись дыры.
Шепчущий голос казался безжизненным, словно шелест песчинок и листвы.
«Nici o moarte nu-mi poftesczzz…»
Еле слышная.
Грустная и мелодичная песня.
Вдруг рот Мириам резко закрылся – захлопнулся как капкан, – и Марио не успел понять, слышал ли он эту мелодию раньше.
Через несколько часов они вошли в свою квартиру, где жили уже пятнадцать лет, словно в чужую.
Все стало как раньше, но совсем по-другому.
Мириам снова пропадала в офисе с утра до вечера; работала сверхурочно, решала какие-то проблемы с поставщиками, возвращалась домой поздно, уставшая, надеясь, что следующий день будет легче и спокойнее. Она почти ничего не ела. Только мюсли, салат и сухофрукты. Объясняла, что просто не хочет. Но не худела. Говорила редко; казалось, у нее стало еще меньше зубов, чем перед отъездом в клинику. После ужина молча сидела в гостиной и с отсутствующим выражением лица смотрела на экран телевизора, положив безжизненные руки на колени и
