Карабах – горы зовут нас - Эльбрус Иззят оглы Оруджев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через промерзшее окно автомобиля, как бы не хотелось разглядеть город, ничего не было видно. Бросив бессмысленную затею, поеживаясь от холода, полковник ждал, когда они приедут до штаба местной бригады самообороны.
Петляя по узким улицам, «Нива» уперлась в железные ворота, на которых красовались пятиконечные звезды — священный символ давно уже не существующей империи. Полковник грустно улыбнулся этой мысли «несуществующей империи».
— Да, действительно, прошло уже два года, как полупьяные президенты России, Украины и Белоруссии в Беловежской Пуще проснувшись в глубоком похмелье, решили, что всем им не хватает «свободы и демократии». Выпив по стопке самогона сваренного из белоруской бульбы, закусив украинским салом и запив любимым русским огуречным рассолом, они подписали договор, о развале Союза, в котором находились семьдесят лет. Страна под названием— СССР прекратила свое шествие по миру. Символ единства и военной мощи государства — пятиконечная звезда сорвалась с небосвода под их грязные ноги. За ними с постаментов стали сбрасывать революционных вождей — «вечно живые всех живых». Горящий «факел свободы» подхватили проходимцы, тунеядцы и пошли в народ, неся сепаратизм, экстремизм и прочую шелуху под названием «самоопределение угнетенных народов». Только было не понятно, что до развала страны они не знали ни своего имени, ни рода и племени? И теперь вот вдруг проснулись, и захотелось им быть свободными, только от кого и почему, никто не знал. Безумие охватило армянских дашнаков, которые оголтелой сворой, набросились на своих вчерашних соседей, требуя «самоопределения» и построения Великой Армении от моря до моря.
Сначала в ход пошли дубинки, камни — как средства убеждения своей правоты. Потом ружья, автоматы и вот уже, который год, идет война в горах Кавказа, в Приднестровье, в Орше и Намангане. Гибнут старики женщины и дети. Кровь льется рекой, и никто из тех полупьяных президентов уже не помнят, что это они виноваты в этом страшной трагедии людей. Не за горами тот день, когда ветер перенесет огонь и в их города и селения, может тогда, они узнают, какую цену должны заплатить за свою слепоту и недальновидность — с грустью подумал полковник, глядя на пятиконечную звезду на воротах, которые со скрипом распахнулись, и машина подкатила к двухэтажному особняку.
Встречающий их в аэропорту «бородач», пригласил следовать за ним.
Поднявшись по скользким ступенькам, он открыл массивную дверь, пропуская гостей. Рядом на входе висела табличка: «Штаб войсковой части №».
— Не уже ли эта часть еще существует? — усмехнулся про себя полковник, и проследовал за бородачом. Несмотря на раннее утро, в штабе толкался народ, Многие были в гражданской одежде, но с оружием.
Пройдя через длинный коридор «бородач» остановился перед кабинетом.
«Командир бригады А. Алиев», было написано на табличке.
Он постучался, не дожидаясь приглашения, открыл дверь.
— Проходите, — по-азербайджански сказал борода, но сам прошел первым. Огромный кабинет комбрига освещался керосиновой лампой, а на подоконниках и на столе горели свечки. По стенам были развешаны портреты Президента и незнакомого человека. Много фотографий самого комбрига в рамочках были развешаны по всему кабинету. В комнате было относительно тепло. Комбриг за огромным дубовым столом, на котором стояли несколько телефонов, что-то писал, увидев вошедших, встал и пошел им навстречу.
— Полковник Алиев, — представился он. Мне только что звонили из Баку и сказали, как приедете, чтобы позвонили в министерство обороны «Старику». Я сам не знаю, кто он такой, но переспрашивать у оперативного дежурного не стал. Полковник не слушал комбрига, который говорил на азербайджанском языке с Эйвазом. Он внимательно вглядывался в черты лица комбрига, мимолетно отмечая про себя лоснящиеся щеки, на которых играли отблески пламени свеч, холодные холеные руки, протянутые для приветствия, детали формы одежды. Посмотрел на кресло комбрига, застеленное небольшим ковром.
— Задницу, наверное, боится отморозить или геморрой свой греет. Его взгляд остановился на белом телефоне с гербом Советского Союза.
— Может комбриг живет ностальгией о прошлом, представляя себе, что каждый день он, командир части Советской Армии докладывает прямо в Москву, как делали в былые времена командиры крупных соединений и объединений, — подумал полковник.
«Бородач», спросив разрешение, вышел.
— Прошу ваши документы, — заискивающе перед Эйвазом, сказал комбриг. Полковник, обогнув массированный дубовый стол, прошел вперед и сел на одинокое кресло в углу. Эйваз, вынув свое удостоверение, протянул комбригу, оглянувшись на полковника, представил его.
— Старший группы, полковник, — назвал Эйваз фамилию друга.
Услышав имя полковника, комбриг застыл. Он хлопал ресницами бесцветных глаз, как-то криво улыбался.
— Извините, я ошибся, много слышал о вас, только не видел, еще раз простите.
— То, что слышал, это уже хорошо, так ведь Эйваз? Долго объяснять вам не придется, зачем мы прибыли сюда. Первое, о чем я вас попрошу, это дайте распоряжение, чтобы принесли два теплых бушлата. Если есть, по стакану крепкого чая, а также вызовите своего начальника штаба бригады, — полковник говорил отрывисто, командным голосом, не терпящего возражения.
Он давно уже уяснил для себя, что с таким, как Алиев, надо говорить только в приказном порядке. Иначе они не воспринимают действительность и чувствуют себя маленькими царьками, наделенные большой властью.
Услышав приказ, Алиев засуетился.
— Товарищ полковник, — он уставился немигающими глазами на него, — прошу, садитесь сюда, — он показал на свое кресло, за дубовым столом.
— Здесь вам будет удобно.
— Каждый сидит на своем месте, пока ему доверяют власти, запомни это комбриг. Мне удобно будет и в уголочке, а вы действуйте. У нас не так много с вами времени, чтобы рассиживаться.
Комбриг вышел из кабинета отдать приказ, а друзья, не сговариваясь, от души рассмеялись.
— Видал какой «гусь» этот комбриг? Эйваз даю слово, он из этого кабинета дальше Нахичевани не выезжал и носа своего не подвергал морозу. Весь холеный какой-то этот ваш комбриг, я вам скажу, — смеясь, говорил полковник.
Кстати — ты обратил внимание на его руки? — спросил полковник
— Не только обратил, ты уж меня прости за сравнение, но после пожатия его руки, почувствовал, будто дерьмо помял, холодное и скользкое. Хорошо, что ты плохо понимаешь азербайджанский язык, а то бы удавил бы его за красноречие, если бы услышал. Какие только он не наплел дифирамбы мне про свою значимость, за какие-то несколько минут. Особенно про то, как он тут один противостоит всей Армении, как его любят
