Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

- Как знать? - прошептала Мадзя. Она чувствовала, что в ее жизни это одно из самых печальных происшествий. Тайну Стеллы можно было сравнить разве только со смертью пани Ляттер и Цинадровского.

"Как будто все у меня идет хорошо, - подумала Мадзя, - и, однако же, нет-нет да и разразится над кем-нибудь рядом гроза. Не предостереженье ли это?"

Ее охватил страх.

Дня через два, возвращаясь из пансиона, Мадзя встретила панну Говард. Знаменитая поборница женских прав, позабыв о своей грубой выходке в адрес Мадзи, сердечно приветствовала ее и даже стала осыпать упреками.

- Вы совсем забыли меня, панна Магдалена, а ведь мы были друзьями. Помните, как мы тревожились за пани Ляттер, как пытались помочь ей? Но что это, я вижу, вы не в настроении? Может, мое общество...

Чтобы не обидеть новоявленного друга и облегчить душу, Мадзя, не называя имени, рассказала панне Говард историю Стеллы и содержание ее отчаянного письма.

- Не понимаю, что все это значит, - закончила Мадзя, - и не знаю, что делать: искать ее или нет?

- Искать? Ни в коем случае! - вскричала панна Говард. - Она ведь женщина сознательная, независимая, и раз хочет сохранить инкогнито, было бы оскорблением нарушать ее волю...

- Но я не знаю, действительно ли такова ее воля или ей грозит какая-то опасность? Все это просто ужасно.

- Так уж сразу и ужасно! - пренебрежительно бросила панна Говард. Думаю, речь идет о самых обыкновенных родах. Случилось это с нею, наверно, впервые, вот она, бедняжка, и преувеличивает дело, а поскольку кричать об этом на площади стыдно, ну она и пишет отчаянные письма.

На Мадзю как будто вылили ушат холодной воды. И бедная Стелла, героиня трагедии, сразу же в ее сердце низверглась с пьедестала и превратилась в падшую женщину, о которой и разговаривать-то не очень прилично.

- Во всяком случае, - сказала Мадзя, краснея и опуская глаза, - эта несчастная горько жалуется, пишет, что она покинута, возможно, у нее нет средств...

Белесые глаза панны Говард сверкнули вдохновеньем.

- А-а-а! - воскликнула она. - Так бы сразу и сказали! Женщина, жертва, покрытая позором за то, что она продолжает человеческий род, брошенная своим любовником, что совершенно естественно, и покинутая, забытая, отвергнутая другими женщинами, что уже просто подлость! Если бы вы сразу заговорили со мной таким языком, я бы ответила вам, что вот уже пять лет меня мучит такое положение вещей, что вот уже пять лет я призываю женщин к борьбе - и все напрасно. Надо, чтобы у нас открылись наконец глаза, чтобы мы поняли наконец, что нам с нравственной, гражданской и общественной точки зрения совершенно необходим союз женщин. Объединимся же, подадим друг другу руки, и тогда ни одна женщина не сможет пожаловаться, что у нее нет крова над головой, опеки, куска хлеба, ни одной не придется бояться общественного мнения.

Прохожие начали оглядываться, и Мадзя ускорила шаг. Они уже подошли к особняку Сольских, когда панна Говард спросила:

- Ну разве я не права, когда призываю женщин создать союз?

- Да, вы правы, - ответила Мадзя.

- А вы бы вступили в союз?

- Ну, разумеется, и я и Ада.

- В таком случае, - победоносно сказала панна Клара, - у нас есть союз! Собрания раз в неделю, взносы - злотый в месяц. Я могу записать вас? Вы хотите присутствовать на собрании?

- Я спрошу у Ады, хотя уверена, что она вступит в союз.

- Ну-ну, - сказала панна Говард весьма скептическим тоном.

Простившись с пылким апостолом женских прав, Мадзя вздохнула с облегчением. И все же она радовалась при мысли о том, что существует союз женщин, и восхищалась панной Говард, которая, при всех своих странностях, все-таки осуществила свою благородную идею.

Отныне каждая женщина, стало быть и она, Мадзя, может смело думать о завтрашнем дне. Если женщина останется без работы, союз даст ей работу, если она лишится крова, ей дадут пристанище, а в случае болезни обеспечат уход. Несчастные женщины, подобные Стелле, не будут впадать теперь в нищету, не будут предаваться отчаянию. Союз окажет им помощь, а расходы они потом смогут возместить из заработка.

Когда Мадзя спросила у Ады, хочет ли она вступить в союз, та даже покраснела от волнения.

- Неужели ты в этом сомневалась? - воскликнула она. - Ради такой благородной цели я с величайшей готовностью отдам свой труд и свое состояние! Да и что еще может сделать кандидатка в старые девы? - прибавила она с улыбкой. - Только вот...

Оживленное лицо Ады вдруг помрачнело.

- Ты не любишь панны Говард? - спросила Мадзя.

- Что ты! У меня было время привыкнуть к ее чудачествам! Мне бы только хотелось знать, кто состоит в союзе? Признаться сказать, - продолжала она после минутного раздумья, - те женские союзы, с которыми я сталкивалась за границей, совсем меня не привлекали. Я видела молодых, небрежно одетых девушек, которые с вызывающим видом курили папиросы, пили пиво и ругались, как мужчины. Только мужчины, даже когда шумят, сохраняют приличный вид, а эти несчастные были просто противны. С такими мне бы не хотелось встречаться.

В результате этого разговора Мадзя дня два разузнавала у знакомых о союзе панны Говард. Отзывы были разноречивые. Одни дамы считали, что союз пустая трата времени, другие полагали, что это безобидная игрушка, третьи отзывались о нем с воодушевлением. И все же общее мнение было таково, что Мадзя, поговорив с Адой, поставила панну Говард в известность, что они готовы войти в ее кружок.

Глава четырнадцатая

Собрание

Дня через два Ада и Мадзя получили приглашение явиться в субботу на еженедельное собрание в дом пани Зетницкой, хозяйки магазина готового дамского платья. А в субботу утром Мадзя получила из Иксинова письмо, которое пришлось как нельзя более кстати.

Панна Цецилия, сестра аптекаря, обращалась к Мадзе с просьбой устроить ей место учительницы при монастырской школе в Кракове или Язловце.

Правда, - писала панна Цецилия, - брат и невестка так добры и так ее любят, что придется долго уламывать их, прежде чем они позволят ей оставить их дом. Но она утомлена уже мирской жизнью и жаждет покоя и уголка, где можно было бы дожить до старости, не будучи никому в тягость.

"Вот у меня и тема для сегодняшнего собрания", - подумала Мадзя, заранее радуясь тому впечатлению, какое произведет на панну Цецилию весть о том, что она, Мадзя, устроила ей место в монастырской школе, к тому же по протекции женского союза.

Какой триумф для союза и какое облегчение для бедной Цецилии, ведь ей никого не придется благодарить за добросердечие, потому что она воспользуется правами, которые даны любой женщине! А как будут завидовать Мадзе другие участницы собрания, как будет удивлена Ада!

Когда около восьми часов вечера обе барышни, скромно одевшись, вышли из дома, во дворе с ними столкнулся Сольский.

- Вот тебе на! - воскликнул он. - На прогулку в такой ненастный вечер! Куда же это?

- Не говори, Мадзя! - сказала Ада. - Завтра узнаешь.

- Возьмите же хоть кого-нибудь из слуг...

- Еще что выдумал? Ты слышишь, Мадзя: в такую минуту он предлагает нам воспользоваться покровительством мужчины! Adieu*, сударь! - засмеялась Ада. - Да будет вам известно, что вы имеете дело с независимыми женщинами.

______________

* До свидания (франц.).

Они вскочили на извозчика и веселые, хотя в то же время взволнованные, уехали на собрание.

В зале у пани Зетницкой, большой, светлой комнате, освещенной висячей лампой, помещалась мастерская. На одном столе лежала целая гора тканей, закрытых простыней, в углу, рядом с печкой, жался проволочный манекен для примерки платьев. Стены были украшены гравюрами Общества поощрения изящных искусств, напротив двери стояло огромное трюмо. Разнокалиберные стулья, мягкие и жесткие, свидетельствовали о том, что меблировка дома не отличается особым богатством.

Народу собралось человек тридцать. Внимание Ады и Мадзи сразу привлекли несколько молодых и очень веселых девиц и несколько пожилых и с виду сердитых дам. В общем же, все казались спокойными и простыми, у всех было, видно, много забот, которых они не прятали, но и не показывали. Ада заметила, что большинство собравшихся не блещет красотой, и вздохнула с облегчением. В обществе красавиц она чувствовала себя связанной.

Вновь прибывшие были тут же коротко представлены собравшимся. В нише одного окна Мадзя заметила Маню Левинскую, племянницу Мельницкого, которая, хоть и не кончила шесть классов, выглядела зрелой женщиной, обремененной заботами. Рядом с нею было два свободных места, Мадзя увлекла туда Аду, и они уселись рядом с Маней. Благодаря этому Ада смогла узнать некоторые подробности об участницах собрания.

Сама хозяйка дома, несмотря на обилие заказов, которые принимала ее мастерская, никогда не располагала даже десятью свободными рублями. Своих сотрудниц она допустила к участию в прибылях, а кроме того, воспитывала двух девочек, круглых сирот. Панна Жетовская, переплетчица, оставаясь без работы, ухаживала за тяжелобольными, причем получала один только стол. Панна Улевская умела шить, вышивать и рисовать по фарфору, работала от зари до зари, заполучила уже чахотку и содержала брата, который на ее счет учился в гимназии. Зато панна Папузинская играла на фортепьяно, как Лист, пела, как Патти, рисовала, как Семирадский, писала романы, как Виктор Гюго, и сердилась на весь мир, который не желал оценить ни одного ее таланта.