Моя двойная жизнь - Сара Бернар

Я заснула умиротворенной и проснулась уже в Бостоне. На вокзале нас встречала большая толпа: репортеры и множество зевак обоего пола. Это была скорее любопытствующая, нежели дружелюбная публика, которая не проявляла к нам ни добрых чувств, ни восторга.

Целый месяц общественное мнение Нью-Йорка было приковано ко мне: меня то критиковали, то превозносили до небес и на мою голову был вылит целый ушат глупой, грязной клеветы Некоторые осуждали меня за презрение, которым я отвечала на эти гнусные нападки. Наконец все признали, что последнее слово осталось за мной, и я одержала верх вопреки всем и вся.

Бостонцы слышали, как протестантские пасторы вещали с кафедры, будто я послана Старым Светом с целью развратить Новый, поскольку мое искусство — дело рук дьявола, и т. д. Это было известно, но публика хотела увидеть все своими глазами.

Бостон принадлежит женщинам. Легенда гласит, что женская нога ступила первой на землю этого города. Женщины составляют в нем большинство; их отличает пуританство без фанатизма и независимость без крайностей.

Я прошла сквозь эту странную, любезную и сдержанную толпу и уже собиралась садиться в карету, как вдруг ко мне подошла незнакомая дама.

— Добро пожаловать в Бостон, мадам! Добро пожаловать, мадам! — произнесла она, протягивая мне свою маленькую мягкую руку (у американок вообще прелестные руки и ноги). За ней с улыбками потянулись и другие. Мне пришлось ответить на множество рукопожатий. Я сразу же прониклась к этому городу нежностью. Однако вскоре я пережила сильный испуг: на подножку увозившего меня экипажа вскочил репортер, превзошедший всех в наглости и упорстве. Я оттолкнула нахала со злостью, но Жарретт, предвидевший мой порыв, удержал его за воротник, иначе тот шлепнулся бы на мостовую (чего и заслуживал!).

Этот подозрительный субъект выпалил на чистейшем французском языке: «В котором часу вы пойдете завтра на кита?» Я была ошарашена.

— Это сумасшедший, — прошептала я Жарретту.

Но репортер услыхал мои слова и ответил:

— Нет, мадам, я не сумасшедший, и мне хотелось бы знать точно, в какое время вы отправитесь завтра утром к киту. Может быть, лучше было бы пойти к нему сегодня вечером, так как есть опасение, что кит умрет этой ночью, и будет очень жаль, если вы не застанете его в живых.

Незнакомец тем временем уже почти уселся рядом с Жарреттом, который все еще держал его за воротник, чтобы тот не выпал из кареты.

— Но, сударь, — вскричала я, — что это еще за сказки про кита?

— Ах, мадам, это замечательный кит! Огромный кит! Он лежит в бассейне, и день и ночь рабочие обкалывают вокруг него лед!

Внезапно, вытянувшись на подножке во весь рост, он ухватился за кучера: «Стойте, да стойте же! Эй, Генри, идите сюда! Вот, мадам, вот и он!»

Карета остановилась. Спрыгнув на землю, репортер бесцеремонно втолкнул в мое ландо маленького квадратного человечка в меховой шапке, надвинутой на глаза, на галстуке которого сверкал огромный бриллиант. Незнакомец являл собой странный тип янки старой закваски. Не говоря ни слова по-французски, он развалился рядом с Жарреттом как у себя дома, в то время как репортер сохранял свою полувисячую позу.

Мы выехали с вокзала втроем, а приехали в отель «Ван-дом», где множество людей ждали моего прибытия, впятером. Я стыдилась своего нового спутника. Он кричал, хохотал, кашлял, плевался, говорил со всеми сразу и приглашал всех подряд. И все, казалось, были от этого в восторге.

Юная девушка умоляла отца: «Ну, папа, прошу тебя, давай туда сходим». «Хорошо, — отвечал тот, — но сначала нужно спросить разрешения у мадам». И он обратился ко мне с изысканной учтивостью:

— Не будете ли возражать, сударыня, если завтра мы присоединимся к вашим друзьям, чтобы посмотреть на кита?

— Сударь, — ответила я, радуясь в душе, что наконец-то имею дело с хорошо воспитанным человеком, — я не знаю, о чем идет речь. Уже четверть часа этот репортер вместе с вон тем странным человеком толкуют мне о каком-то ките и утверждают, что я должна нанести ему визит, а я и понятия ни о чем не имею. Эти господа взяли мою карету штурмом, расселись в ней без моего разрешения и, как вы видите, приглашают от моего имени незнакомых мне людей отправиться вместе со мной в неведомое мне место в гости к киту, который якобы ждет меня не дождется, чтобы отдать Богу душу.

Любезный джентльмен подал знак своей дочери следовать за нами, и вместе с Жарреттом и госпожой Герар мы вошли в лифт, который привез нас к дверям моих апартаментов.

Они были украшены ценными картинами, восхитительными безделушками и великолепными статуями. Увидев среди этих прекрасных произведений искусства две-три очень редкие и дорогостоящие вещи, я почувствовала беспокойство за их сохранность и поделилась своими опасениями с хозяином гостиницы. В ответ он сказал:

— Господин…, которому принадлежат эти вещи, хочет, чтобы они оставались у вас, мадемуазель, до конца вашего пребывания. Я выразил ему те же опасения, но он ответил, что это его не волнует.

Картины являлись собственностью двух бостонских богачей. Одна из них принадлежала кисти Милле, и мне очень хотелось ее заполучить.

Налюбовавшись чудесными вещами и выразив свою признательность, я попросила прояснить мне историю с китом. Господин Макс Гордон, отец девочки, перевел мне слова человечка в меховой шапке. Он являлся владельцем нескольких судов, которые вели лов трески, что приносило ему немалую прибыль. На одном из них поймали огромного кита, раненного двумя гарпунами. Обессилевшее животное, которое билось в нескольких милях от берега, стало легкой добычей и было доставлено с триумфом судовладельцу Генри Смиту.

Что навело этого человека на мысль использовать кита и мое имя в целях обогащения, остается для меня загадкой. Он проявил в этом деле такую неистощимую изобретательность и страстную настойчивость, что на следующий день, в семь часов утра, пятьдесят человек дружно направились под проливным дождем к портовому бассейну. Господин Гордон велел запрячь свою карету четверкой прекрасных лошадей и уселся на место кучера. Его дочь, Жарретт, моя сестра, госпожа Герар и пожилая дама, имя которой я позабыла, сели вместе с нами. Следом ехали еще семь экипажей. Мы веселились от души.

На пристани нас встречал нелепый Генри, на сей раз с головы до пят закутанный в шубу, в больших шерстяных рукавицах. Только глаза и огромный бриллиант сверкали из-под его мехов.

Сгорая от любопытства, я спустилась на пристань. Там столпились репортеры и несколько зевак.

Внезапно мохнатая лапа Генри схватила меня за руку и потащила за собой. Раз десять на пути к лестнице я могла бы сломать себе шею, он подтолкнул меня, и, кубарем скатившись по ступенькам бассейна, я очутилась на спине кита, который как будто еще дышал… Бедное животное слегка покачивалось на воде, накатывавшей на него с тихим плеском. Кит был покрыт корочкой льда, и два раза я растянулась на его спине. Теперь мне смешно, но тогда я была в ярости.