Воспоминания - Альберт Шпеер

После этого Геббельс действительно пресек всякую информацию о новом виде оружия. Но странное дело — слухи стали только еще сильнее. Лишь на Нюрнбергском процессе я узнал от Фриче, одного из ближайших сотрудников министра пропаганды, что Геббельс создал специальную группу для распространения этих слухов. Они далеко предвосхищали будущее развитие. Мы часто проводили по вечерам в своем кругу нечто вроде конференций по перспективным вопросам развития военной техники и рисовали себе самые смелые картины. Обсуждались при этом возможности и эффект применения и атомной бомбы. Нередко в этих заседаниях принимали участие и близко стоящие к Геббельсу журналисты, присутствовали они и на неофициальных вечерних посиделках (26).

Слухи падали на благоприятную почву — время было напряженное, и все охотно предавались упованиям. И напротив, газеты уже давно утратили всякое доверие. В отличие от них в последние месяцы войны, при том что масса людей отчаявшихся все увеличивалась, успехом пользовались астрологические издания. А так как они во многих отношениях были зависимы от министерства пропаганды, то — как мне рассказал об этом Фриче — они и были использованы как средство воздействия на общественное мнение. Ловко скроенные гороскопы вели речь о долинах, которые надо пересечь, оракульствовали о предстоящих внезапных поворотах, изощрялись во всякого рода обнадеживающих намеках. Место для режима, и впрямь, оставалось только в астрологической газетенке.

Глава 28

Обвал

Вся промышленность вооружений и боеприпасов, объединенная с весны 1944 г. под руководством моего министерства, начала уже с конца осени снова дробиться. Не только потому, что производство тяжелых ракет, рассматривавшееся как приоритетное и решающее, отошло к СС; существеннее было то, что некоторым гауляйтерам удалось добиться передачи под их ответственность производства вооружения в их административных округах. Гитлер одобрил подобную инициативу. Так он дал согласие Заукелю, добивавшемуся разрешения на строительство в его гау Тюрингии крупного подземного завода для серийного выпуска одномоторного реактивного истребителя, окрещенного Гитлером «народным». Но мы все равно уже вступили в начальную стадию экономической агонии, так что это раздробление ничему уже не могло повредить.

Одновременно с этой тенденцией возникали вдруг — что было показательно для нарастающего общего смятения — надежды на то, что мы и с примитивным вооружением добьемся успехов и тем самым сможем выравнять наше отчаянное военно-техническое положение. Техническая эффективность оружия должна-де отступить на второй план по сравнению с мужеством отдельно взятого человека. В апреле 1944 г. Дениц поручил вице-адмиралу Хайе, человеку, богатому идеями, возглавить производство одноместных подлодок и некоторых других боевых судов. Но пока удалось выйти на значительные количественные показатели, наступил уже август, высадка союзников уже стала фактом и было уже вообще слишком поздно для подобных планов. Гиммлер в свою очередь задумал создать подразделение смертников, которые на самолетах-ракетах сбивали бы бомбардировщики противника прямым тараном. Еще одним примитивным оружием являлись так называемые «фаустпатроны», маленькие ракеты, выстреливаемые с рук, которые должны были заменить недостающие противотанковые пушки.

Поздней осенью 1944 г. Гитлер лично вмешался в производство противогазов и назначил особого уполномоченного, непосредственно ему подчиненного. Самым срочным порядком была разработана программа с целью защитить все население от угрозы применения отравляющих газов. Хотя в соответствии с приказом Гитлера об утроении производства противогазов от октября 1944 г. удалось изготовить 2,3 млн противогазов, для решения проблемы защиты городского населения от отравляющих газов требовались многие месяцы. Поэтому партийные издания охотно давали советы по применению простейших средств самозащиты — например, по использованию бумаги в качестве фильтров.

Гитлер говорил в то время об угрозе газовых атак противника на немецкие города (1), но д-р Карл Брандт, с которым у меня сложились дружеские отношения, не исключал того, что эти лихорадочные приготовления связаны с применением газов с нашей стороны. В числе наших «чудо-вооружений» появился отравляющий газ «табун», от него не могли защитить фильтры всех известных тогда противогазов и даже минимальный прямой контакт с его осадками оказывался смертельным.

Роберт лей, химик по профессии, после какого-то совещания в Зонтхофене, пригласил меня на обратную дорогу в свой вагон-салон. Как это было у него заведено, мы проводили время за крепкими напитками. Его и обычно-то спотыкающаяся манера речи выдавала на этот раз особое волнение: «У нас есть теперь этот новый газ. Фюрер должен это сделать. Он должен применить его. Теперь же должен! Момент крайний! И Вы тоже должны объяснить ему, что самое время!» Я молчал. По-видимому, Лей уже имел беседу с Геббельсом, поскольку тот сделал соответствующий запрос у коллег из химической промышленности относительно этого газа и его поражающих свойств. От также склонял Гитлера к введению этого нового газа в дело. Прежде Гитлер всегда отвергал развязывание войны с применением газов, но сейчас на одной из «ситуаций» в ставке он дал понять, что на востоке газы смогли бы приостановить продвижение советских войск. Он предавался смутным надеждам на то, что Запад примирится с их использованием на востоке: ведь английское и американское правительства на данной стадии войны заинтересованы в том, чтобы наступление русских захлебнулось. Но так как никто из присутствующих не поддержал его, он уже никогда более к этой теме не возвращался.

Было очевидно, что генералитет страшился непредсказуемых последствий. Я сам писал 11 октября 1944 г. Кейтелю, что из-за развала в химической промышленности запасы исходных для «табуна» веществ циана и метанола исчерпаны (2). Поэтому с 1 ноября его производство приостанавливается, а — иприта сокращается до одной четверти производственных мощностей. Кейтель, правда, заручился приказом Гитлера ни в коем случае не снижать производство отравляющих газов. Но теперь такие распоряжения не имели уже ничего общего с действительностью. Не ответив в верха, я стал самостоятельно распределять поставки основной химической продукции.

11 ноября мне пришлось в дополнение к моим бесчисленным запискам о сокращении производства горючего добавить еще одно тревожное донесение: уже более полутора месяцев как Рурский индустриальный район отрезан от остальной территории из-за сильнейших сбоев на транспорте. «Принимая во внимание общую экономическую структуру Рейха, самоочевидно, — писал я Гитлеру, — что отпадение рейнско-вестфальского промышленного региона подорвет немецкую экономику в целом и в перспективе сделает невозможным успешное продолжение войны. С важнейших оборонных заводов сообщают, что они непосредственно находятся под угрозой остановки. Возможности избежать ее при данных обстоятельствах нет».

Поскольку уголь больше нельзя было транспортировать в остальные регионы Рейха, продолжал я, запасы имперских железных дорог быстро тают, существует угроза остановки газовых заводов, заводы по производству растительного масла и маргарина накануне закрытия, даже снабжение больниц коксом стало неудовлетворительным 4 «».

Все действительно шло к концу. Появились первые признаки анархии. Эшелоны с углем уже не достигали своих мест назначения, а задерживались и реквизировались гауляйтерами для собственных нужд. В Берлине здания не отапливались, газ и электричество подавались только в определенные часы. Из рейхсканцелярии пришла возмущенная жалоба на то, что наше Имперское управление по углю отказалось в полном объеме выполнить обязательства по фондам на остаток зимнего периода.

В связи с таким положением мы более были не в состоянии реализовывать наши программы, а лишь пытались производить комплектующие части. Если бы запасы иссякли, это означало бы конец оборонного производства. При этом я, как, вероятно, и противник, разрабатывавший свою воздушную стратегию, недооценивал то, что на заводах скопились большие запасы деталей и узлов 5 «». Тщательная проверка показала, что, правда, лишь в течение нескольких месяцев, можно по-прежнему рассчитывать на значительный объем производства вооружений. Гитлер воспринял факт последней «Чрезвычайной и дополнительной программы», как мы ее назвали, со спокойствием, производившим зловещее впечатление. Он не проронил ни слова о последствиях, хотя на этот счет не было никаких сомнений.

Примерно в это время Гитлер на оперативном совещании заявил в присутствии всех генералов: «Нам повезло, что нашими вооружениями занимается гений. Это Заур. Уж он-то преодолеет действительно все трудности». Генерал Томале заметил Гитлеру: «Мой фюрер, министр Шпеер здесь». «Да, я знаю, — ответил он коротко, недовольный тем, что его перебили. — Но Заур — тот гений, который справится с положением». Как ни странно, я принял этот умышленный афронт без волнения, почти безучастно: я начал прощаться.