Здесь, под северной звездою... (книга 1) - Линна Вяйнё

Косили поперек полосы, и каждый раз заходили на новый ряд не спеша, спокойно, вразвалку. Иной раз останавливались на мгновенье, чтобы оглядеться, и потом немножко ускоряли темп, наверстывая передышку. К концу полосы войт заметно отстал. Правда, под конец ему попался плохой участок, где рожь полегла и спуталась. Это задержало его еще больше. Но и так было видно, что Аксели идет впереди. Он закончил первым и отер пот со лба.

— Эй, ты уже докосил? А я и не заметил. Ведь остальные-то еще вон как далеко!

Отто сделал вид, будто не заметил, что Аксели заканчивает полосу. Теперь и все поняли, зачем сюда приглашен пасторатский торппарь. Косари исподтишка поглядывали на войта. Но он еще не особенно огорчался. Одна полоса не решает. Тем более — тут рожь полегла, вот он и отстал. А до конца еще далеко. Только на третий день будет видно, кто победит.

Однако состязание таким образом началось в открытую. В этом уже никто не сомневался. Все самые злые насмешники сразу встали на сторону Аксели.

Работники поместья пошли обедать домой, а торппари развернули принесенную с собой еду. Те, кто не успел окончить полосы, докашивали в обеденное время, потому что каждый должен был выкосить столько же, сколько войт,—хоть до утра коси. Если полосы бывали разной длины, это, конечно, учитывалось. Но здесь поле было ровно и все полосы одинаковы. Дольше всех провозился Канваанпээ, но этому уже давно никто не удивлялся.

Аксели пригласили «с кормежкой», и поэтому он обедал вместе со всеми Кививуори. Трогательно было получить бутерброды из рук Элины, только немножко неловко их есть. Он очень проголодался, но при девушке боялся показаться жадным. От Элины словно исходили какие-то лучи, которые заставляли быть скромным и сдержанным. Аксели откусывал хлеб осторожно, маленькими кусками, и жевал, боясь чавкнуть. И даже глотать старался бесшумно. Отто ел, как обычно, не церемонясь, и это казалось Аксели просто отвратительным. Это оскорбляло. К тому же Отто, как на грех, еще и говорил о еде.

— Не набивай себе полное брюхо. Лучше перекури маленько в перерыв. И не пей много квасу, несмотря на жажду. Он отнимает силу, в пот бросает.

«Полное брюхо...» И как только может в голову прийти этакое слово: брюхо!

С тех пор как Элина стала обходиться с Аксели приветливо, вся его напускная грубость исчезла. Теперь даже совсем безобидное бранное слово казалось ему в присутствии Элины недопустимым. Если бы он умел анализировать свое состояние, то заметил бы, что теперь он всё воспринимает не так, как прежде. Простое сердце его очистилось и смогло вместить чувства, которых он раньше стыдился бы как ребячества. Чтобы испытать эти чувства ему нужно было только, встретив случайно глаза Элины, увидеть в них искорку одобрения. Теперь эта искорки вспыхивала для него нередко. А Элина вспоминала их размолвку, лицо Аксели, потемневшее от обиды, и становилась особенно предупредительной. Она часто думала о том случае. И в ней просыпалась горячая нежность, когда она видела, как он неуклюже старается быть деликатным. Ведь она понимала, что все это ради нее.

Утром Аксели испугался не на шутку, увидев на поле Ауне Леппэнен. Но та все время оставалась среди работниц поместья, так что неприятной встречи не произошло! Однако он едва-едва избежал ее потом, когда Ауне, вернувшись пораньше с обеда, подошла к месту, где расположились Кививуори. К счастью, с ней заговорил Оску, и Аксели, отойдя в сторонку, принялся точить косу.

Он тут же решил, что с Ауне надо порвать раз и навсегда. Душу мучил подленький страх: вдруг Элина узнает!..

Элина тоже встала и отошла. Она не могла слушать болтовню брата, подтверждавшую деревенские сплетни Ауне при Элине всегда держалась манерно и гордо, но Оску очень скоро пробудил в ней обычную смешливость. Ауне и на работе была в воскресном платье. Вернее, она одевалась одинаково и в праздники, и в будни. Стоило ей справить себе новый наряд, как она тут же начинала носить его. Всегда на ней было лучшее из того, что она имела.

Элина постояла немножко одна, а потом подошла к Аксели.

— Острая?

— Как бритва.

— Ты хочешь победить войта?

— Если только сумею.

— А по-моему, это просто безумие. За что все издеваетесь над ним?

— За то, что он, в угоду Ману, старается так увеличить урок, чтобы торппари душу из себя высадили.

— Но если ты победишь, урок станет еще больше.

— Да-а... Но ты не понимаешь. Лучше душа из тебя вон, но зато уж и этому ироду голову свернуть.

— А по-моему, войт славный...

— Пусть. Он прислужник Ману, и его надо проучить. Всё равно, хоть бы и славный...

— Тебе ведь и барон ничего дурного не сделал.

— Мне-то нет... Он тебя обидел.

Это сорвалось нечаянно, и Аксели поспешил заговорить о чем-нибудь другом.

Но было уже поздно. Ухо Элины чутко уловило все оттенки его голоса. И чтобы скрыть свое смущение, она, смеясь, спросила:

— Так ты, значит, из-за меня косишь?

— Из-за тебя тоже.

Элина убежала к отцу. Аксели снова остался один. Впервые появилось такое чувство, будто надвигается нечто большое, настоящее.

Господи благослови! Перерыв кончился. Аксели начал новую полосу. И скоро он понял, что дело уже не в быстроте, а только в выносливости. Он был способен обогнать войта в любую минуту. Но как тогда пойдет работа на второй и на третий день?

Третий, последний день уборки пошел уже на другую половину. Напряжение достигло предела. Если войт хотел сохранить свою честь, он должен был на каждой из оставшихся полос выйти победителем. Он уже столько полос проиграл, что лишь это могло бы спасти его. За первую половину дня прошли по три полосы, и две из них Аксели закончил первым. Третью он проиграл, но она чуть не вся легла и плохо косилась. Правда, попадались и войту трудные полосы, но не такие.

Барон время от времени приходил на поле. При нем все замолкали, но зато во время перерывов болтали и острили вволю, изливая всю свою злость на войта. Так что, собственно говоря, борьба была неравной, ибо Аксели имел моральную поддержку массы, а войт не мог не заметить, что даже барон отворачивается от него и все больше восхищается работой Аксели.

Действительно, барон подолгу стоял у полосы Кививуори. Отто и Оскара он не удостаивал и взглядом, я