Вексель судьбы. Книга вторая - Юрий Шушкевич

“Что же касается схожести с Еленой,— продолжал рассуждать Алексей, мысленно обнимая поглощённую дорогой Катрин и зная, что она определённо ощущает эти невидимые объятья,— то теперь, после эмоционального взрыва в момент первоначальной встречи, я понимаю, что полного, абсолютного сходства нет, а есть лишь моё подспудное желание во что бы то ни стало закрепить эту молодую женщину за собой, сославшись на “связь времён”. Но в этом нет ничего предосудительного, тем более что я уже почти забыл, какой у моей Елены был внутренний мир и что именно влекло меня к ней. В любом случае прежнего мира уже никогда не будет, а новый мы создадим с Катрин как-нибудь сами.”

Когда они в очередной раз оставили машину, чтобы подойти к краю небольшого обрыва, под которым начинал скапливаться вечерний туман, обволакивая скалистые уступы с редкими деревьями и приглушая шум горного ручья, перекатывающего мелкие камни где-то далеко внизу, то Алексей, одной рукой полуобняв Катрин со стороны спины, а другою крепко сжав её ладонь, вдруг понял, что в этот момент она ждёт от него слов признания и первого поцелуя. Он был готов, однако в последний момент остановился: “Зачем? Ведь у нас в запасе едва ли не вечность. Зачем разом провозглашать то, что оставаясь в недосказанной форме, сохраняет вкус к будущему?”

Поэтому вместо ожидаемого “Je t’aime [я тебя люблю (фр.)]” он шепнул Катрин “Tu es belle [ты прекрасна (фр.)]”- и долгим, сильным поцелуем приник к её густым и пахнущим ветром волосам.

Катрин, радостная и гордая от удавшейся прогулки, хотела ехать дальше в направлении Тунского озера и возвращаться назад аж через Берн, на что Алексей возразил, предложив воспользоваться прежним маршрутом. Катрин легко с ним согласилась. “Не потому, что после шести вечера в открытой машине стало холодно, а из нежелания мне противоречить,— понял он.— Значит, всё, что нужно было сказать и услышать, сказано и услышано. Пусть даже почти без слов”.

На обратном пути Алексей подумал, что через хребет, где-то с его южной стороны, всегда освещённой солнцем, расположен Сьон, в котором в начале лета пела на конкурсе Мария и откуда, можно сказать, и началась вся эта швейцарская эпопея. И в тот же миг поймал себя на мысли, что воспоминание о Марии более не волнует и не порождает ни малейших угрызений. “Что было - то прошло, таков закон… Отчасти она виновата сама, но, с другой стороны, и во мне случилась перемена. Если на секунду представить, что сейчас на месте Катрин оказалась бы Мария, и именно её бы волосы развевал встречный ветер,- я бы, пожалуй, не испытал к ней и малой доли прежних чувств”.

Они спустились на равнину уже в сумерках, и следуя прямой дорогой домой, оказались свидетелями необычного происшествия. Видавший виды допотопный автофургон, вероятно съезжая на обочину, опрокинулся и завалился на бок. В фургоне ехала большая цыганская семья, неизвестно кем и как пропущенная через границу. Смуглый водитель с рассечённым лицом понуро сидел перед разорванным тентом, за которым виднелось месиво из разноцветных коробок, тюков, одеял и прочего нищенского скарба. Чуть в отдалении, на пыльном придорожном гравии, копошились несколько женщин с детьми, кто-то из детей сильно кричал, получив, видимо, ушиб в момент аварии, а рядом громко и пронзительно скулила собачонка. На земляной полосе, которую фургон пропахал при падении, были разбросаны осколки тарелок и части сломанного продуктового контейнера с дорожкой из рассыпанных апельсинов. В довершение картины этой семейной катастрофы на камнях валялся аккордеон с клавиатурой, выпачканной грязью.

Где-где, а здесь, в центре швейцарской Ривьеры, картина крушения странствующих оборванцев смотрелась неестественно и гротескно.

Катрин начала тормозить, имея намерение оказать пострадавшим какую-то помощь, однако Алексей велел ей этого не делать.

— Поедем!— прозвучало из его уст как приказ.

— Но там же люди!

— Я позвоню в службу спасения, и им окажут помощь. Тем более что все они живы, и их травмы несерьёзные.

Катрин не стала спорить и продолжила путь. Но после того как Алексей сделал короткий звонок в службу спасения, она всё-таки попыталась ему возразить:

— Нам всё равно стоило бы остановиться. Ведь там же были дети.

— Ну и что?— ответил Алексей.— Специалисты помогут им лучше нас и отвезут, если что, в госпиталь. И подумай - многое ли бы мы могли сотворить для них на нашей двухместной машине?

— Я забыла об этом. Да, ты прав, конечно…

И хотя инцидент был исчерпан, по прошествии небольшого времени Алексей решил, что должен объяснить Катрин своё нежелание поучаствовать в судьбе пострадавших.

— Ты не подумай, что я не люблю цыган или не желаю заботиться о бедных. Просто я не переношу дикарей, а там - там были именно дикари. Их проблема не в бедности, а в том, что они не желают развиваться. Если правы те учёные, которые предсказывают, что в будущем материальная бедность исчезнет, то в этом случае именно человеческая дикость останется главным врагом цивилизации. Со временем таких неразвитых людей начнут преследовать, изолировать и даже уничтожать, как когда-то в Англии преследовали и вешали бродяг.

— Но ведь это же страшно!— не согласилась Катрин.

— Согласен, страшно. Но ведь и другого пути нет! Современное общество для своего развития нуждается в знаниях и талантах всех без исключения граждан, поэтому те, кто сознательно будут отказываться их развивать, начнут восприниматься не как неудачники, заслуживающие снисхождения, а как преступники.

Алексей почувствовал, что ему крайне неприятно продолжать разговор на данную тему, однако не высказаться он не мог, равно как не мог представить, что заставит себя остановиться ради оборванцев.

“Конечно, Катрин права - я поступил отчасти нехорошо и неблагородно. Но разве с их стороны благородно столь вызывающе противопоставлять себя всем остальным? Их времена давно миновали, и даже мою русскую душу цыганские струны теперь вряд ли растрогают…”

Эта жёсткая мысль показалась Алексею новой и необычной, однако нельзя же ему, в самом деле, продолжать жить иллюзиями давно остывшей юности? Тем более что Катрин, судя по всему, понемногу признала правоту его суждений, и остаток пути они посвятили разговорам куда более приятным и интересным.

Незадолго до Монтрё Алексей позвонил Францу, чтобы подтвердить встречу в прежнем месте.

Шолле встретил их за знакомым столиком.

— Я только что сделал заказ. Три недоставшихся нам ранее Filet de Perche [филе озёрного окуня (фр.)] и бутылка вадуазского Pinot Noir - поскольку пить белое вино в этот час немного поздновато - нас устроят?

— Меня теперь всё устроит!— радостно ответила Катрин.— Ведь отныне я больше не боюсь горных серпантинов!