Двадцатые годы - Лев Овалов

На буром бревне, брошенном на лугу, сидели, прижавшись друг к другу, девушки - восемь? десять? - Слава не успел сосчитать, они разом вскочили навстречу Стеше, засмеялись, принялись тараторить; парни стояли в стороне, их поменьше, один из них лениво перебирал лады двухрядки.

Слава пошел к парням, не очень-то хорошо умел он затевать разговоры, однако деваться некуда.

Поздоровался, спросил:

- Комсомольцы среди вас есть?

- А вам к чему? - поинтересовался гармонист, потом ответил: - Ну, скажем, я, и что?

- Да ничего, - сказал Слава. - Приехал проверить, как тут у вас культурная работа ведется.

Кто-то из парней засмеялся.

- Здесь самое место для проверки, - сказал гармонист. - Каждый вечер танок, сперва припевки, а потом танцы.

- А мне можно в компанию?

- Почему ж нельзя, коли не скучно, - сказал еще кто-то из парней. Вона сколько девок на выданье!

Девушки частили припевки, гармонист лениво подыгрывал.

Не ходи, маманя, в баню,

Мой миленок тут как тут,

Пока сходишь, мама, в баню,

Меня со двору сведут!

Слава сел на край бревна.

Ближние избы тонули во мраке, месяц серебрился в облаках, от садов несло свежестью.

К Славе подсел худенький паренек, похоже, еще более застенчивый, чем Слава.

- Вы зачем к нам?

- Проверить культурную работу, - отвечал Слава. - Библиотеку. Драматический кружок...

- Нет у нас культурной работы, - тихо сказал паренек. - И не будет.

- Почему не будет? - спросил Слава. - Тебя как зовут?

- Василий, Вася, - назвался он. - Давыдовы мы, брат я Стешке Давыдовой.

- А почему не будет?

- Старики не позволят, - сказал Вася. - Нашей Стешке не миновать уходить из комсомола. Не уйдешь из комсомола, говорят родители, никакого приданого за тобой не дадим.

- Ну и пусть не дают, - сказал Слава. - Обойдется и без приданого.

- Нельзя, - жалостно сказал Вася. - Кто ж возьмет без приданого?

Девки все пели и пели, не столько даже пели, сколько выкрикивали отдельные слова.

Слава вдруг решился, обстановка к тому располагала, сидели они с Васей в стороне, никто им не мешал.

- А с чего это Прохоров утонул? А потом Водицын...

- Не знаю. Судьба.

Гармонист заиграл веселее, с переливами, девушки танцевали краковяк, отводя локти назад, притопывая каблучками.

- Знаете что? - сказал вдруг Вася. - Поезжайте-ка вы завтра обратно, а?

- Чего так? - удивился Слава. - Я у вас поживу.

Он поежился от ночной сырости.

- Пойду, - сказал он, на душе у него стало вдруг тревожно и смутно, и он пожалел, что оставил наган в портфеле. - Одному тут идти неопасно?

- Зачем, ребята у нас добрые, - сказал Вася. - Я вас маленько провожу.

Месяц скрылся в облаках, по сторонам шелестели деревья.

Слава пытался расспрашивать своего спутника, кто и как живет здесь, в Луковце, почему такая вялая у них организация, но Вася не знал или не умел объяснить, отделывался короткими ответами "не знаю" да "не знаю", и неожиданно, ни с то ни с сего сказал:

- В темноте у нас не убьют, ночью смерть вроде убийства... - Помолчал минуту-другую и сказал: - У нас если убьют, так при солнце, чтоб ни на кого ничего не подумали... - И оборвал разговор: - Вон ваша изба, идите. - И отстал, свернул в сторону.

Не хотелось Славе возвращаться в избу, а куда денешься? Постучал.

Открыл дед.

- Загулялись...

Зачиркал спичкой, засветил лампу, постель гостю постлана на нетопленой лежанке, на столе крынка и тарелка, прикрытые рушником.

- Поужинайте молочком с оладьями.

Есть не хотелось. Слава поблагодарил, положил под подушку портфель, лег, старик тут же задул лампу, Слава осторожно сунул руку в портфель, наган на месте, стало поспокойнее.

А тоска все не проходила, чудилась опасность, казалось, кто-то сидит в углу...

Проснулся он от яркого света, раннее летнее солнце лило сквозь стекла радостное розовое сияние, от ночных страхов не осталось следа, старики хозяева еще спали, и сейчас Слава понимал, что никакой многозначительности в покашливаниях старика не было. Спать не хотелось, уж очень великолепно сияло утро. Слава тихо спрыгнул с лежанки, вышел в сени, умылся под рукомойником, пошел в сад, сейчас, пока не наступил рабочий день, хорошо побыть с природой наедине.

Липы распушились в небе, и под сенью царственных красавиц тянулись вверх высокие вишневые деревья, на верхушках которых заманчиво алели крупные ягоды. Невозможно сдержать искушение, да и кто в шестнадцать лет удержится от такого соблазна! Слава забыл, что он ответственный работник уездного масштаба... Мальчишка, которому в пору обтрясывать чужие яблоки и общипывать чужие вишни! Да и не так уж он накажет своих хозяев, если нарвет горсть-другую...

А как залезть?

До веток с ягодами с земли не дотянуться, стволы тонковаты, полезешь обломятся, а ягод хочется!

Полез Слава на липу, выбрал, что поближе к вишням, с ветки на ветку: выгнулся, зацепить, притянуть...

Жужжат пчелы, чирикают невидимые птахи, солнце льется сквозь зелень, такой замечательный день, все хорошо и светло...

И вдруг - голоса! Мужские бранчливые голоса. Откуда они доносятся? Из-за сарая?..

Еще заглянет кто-нибудь в сад! Вот когда Слава вспомнил, что он секретарь укомола. Залез в чужой сад рвать вишни... Лишь бы не заметили! Слава подтянулся повыше, спрятался в листву, благо она густая-густая...

Даже дыхание сдерживает, точно могут услышать!

Так и есть, идут...

Пятеро или шестеро, солидные дядьки, бородатые, усатые, серьезные такие, и с ними старик хозяин. У двух или трех веревки в руках...

Чего они ищут?

Идут между яблонь, заглядывают в канаву...

- Да здеся он, здеся, куды ему деться, - бормочет дед. - Не ходил он на улицу, я б уследил...

О ком это он?

"Да это же обо мне, - думает Слава. - Зачем я им понадобился?"

- Да где же он? - сердится один из мужиков на хозяина. - Язви тя в душу, не мог присмотреть!

- Да здеся он, в саду, куды ж ему деться, убей меня бог.

Слава прижимается к стволу.

Он начинает понимать Кузнецова: Прохоров утонул, Водицын помер от неизвестной болезни, на селе тишина, комсомольцы боятся назваться комсомольцами, нападет какая-нибудь хворь и на Славу...

"А если меня найдут?" - думает он.

Надо было захватить с собой наган, хоть какая-то все же защита...

У двух мужиков в руках оброти.

- Да где ж ён?

- А ты за кусты глянь!

- Вот тебе и добыли!

- Была бы оброть, а коня добудем!

Это его ищут, и оброти для него припасли, накинут через голову, и конец тебе, товарищ Ознобишин...

Его ищут по всему саду, заглядывают через забор, но никто не догадывается поглядеть вверх, поискать меж ветвей.

Молчи, Ознобишин, не дыши!

- Упустил ты его, старый черт, - говорит кто-то.

- Куда он денется! - говорит другой. - Лошадка его на месте.

Гурьбой уходят обратно за сарай, голоса стихают...

Но ты молчи, молчи, не шевелись, можешь не можешь, а продержись до вечера, ночью выберешься...

Однако он не белка, не так-то просто прокуковать на ветке весь божий день!

Время тянется медленно, не слышно больше ничьих голосов, должно быть, ушли, ищут по другим местам.

Кузнецов как в воду глядел. Мешал этим мужикам Прохоров, мешал Водицын, теперь приехал будоражить людей какой-то ферт из Малоархангельска...

Кто-то прыгает с забора!

Да это Васька! Тот самый Василий, что провожал его ночью...

Слава не дышит.

Васька осторожно слоняется по саду.

- Эй, ты... Как тебя... Ознобишин! Славка!.. Покажься...

Зовет, но совсем негромко, точно сам таится.

- Да не бойся ты...

Эх, была не была, нельзя всем не верить!

Слава осторожно раздвигает ветви, просовывает сквозь них голову.

- Чего тебе?

Васька замирает, кажется, он перепуган еще больше, чем Слава.

- Убивать тебя приходили!

- Я пережду.

Не надо бы это говорить, вдруг выдаст?

- Ты что? Найдут, догадаются, уходить надо.

- А как лошадь вывести?

- Догонят тебя с лошадью...

Василий Давыдов... Вчера секретарь укомола понятия о нем не имел, а с сегодняшнего дня запомнит на всю жизнь.

- Убьют они нас с тобой...

Василий боится, по нему видно, он и не скрывает этого, и все же пришел спасать.

- Что же ты предлагаешь?

- Покуда те по селу рыщут, конопляниками до ложбинки, а там в рощу - и давай бог ноги!

- Запутаюсь...

- А я тебя провожу.

Василий рискует головой.

Стеной стоит конопля, темно-зеленая, густая, укрытие для ухажеров и дезертиров!

Страх подгоняет, а осторожность придерживает, пробираются не спеша, заметить их в зарослях конопли невозможно.

Ложбинка.

Вся на виду, да ничего не поделаешь.

- Теперь беги...

Василий хлопает Славу по плечу и уползает подальше в коноплю.

Слава бежит, открыто бежит, самое опасное перебежать ложбину, но вот и поросль молодых дубков, и орешник, и, продираясь сквозь кусты, бежит Слава, Луковец позади, уже далеко позади, а в соседнюю деревню охотники за черепами не сунутся.